Жорес  Медведев

 

ОПАСНАЯ  ПРОФЕССИЯ

 

 

 Глава  10

 

По Протве в Пущино

 

 В первых числах июня 1968 года в начале школьных каникул мы cо старшим сыном Сашей решили совершить байдарочный поход из Обнинска в Пущино, новый город, построенный как научный биологический центр Академии наук СССР.  Пущино начали строить в 1962 году на правом берегу Оки в очень живописном месте и к 1968 году здесь уже работали пять научных институтов; биофизики, белка,  биохимии и физиологии микроорганизмов, почвоведения и фотосинтеза. Существовал и проект создания в Пущино филиала МГУ.

 В Пущино в вычислительном центре работал инженером мой старый школьный друг  Юра Седов, тоже оказавшийся в Тбилиси в эвакуации в 1942 году. Впоследствии он закончил Институт связи в Баку. Я также хотел посмотреть новые научные институты.

Нескольких ученых, работавших в Пущино, я знал давно. В Москве строительство новых институтов, или только расширение старых, было уже затруднительно. Для них просто не было места. Но далеко от Москвы известные ученые уезжать тоже не хотели. Пущино находилось в Московской области и директора институтов и некоторые заведующие лабораториями могли там работать , живя в Москве, и получив в Пущино вторую «служебную» квартиру.

  Байдарочный поход в Пущино из Обнинска составлял почти 120 км по Протве и еще около 30 км по Оке. Собрав нашу трехместную байдарку на садово-огородном участке, расположенном возле реки, взяв два одеяла, запас продовольствия и воды, мы отправились в поход без предварительного изучения  маршрута. Ночевать мы надеялись в прибрежных деревнях, тогда это было легко. За пять рублей можно было сразу найти комнату в какой - либо избе. Много одиноких вдов военных лет с пенсиями в 15-20 рублей в месяц радовались любым гостям. Колхозы здесь были бедные, половина жителей в деревнях – пенсионеры, дети которых, закончив школы, уезжали в города. Оставаться в колхозах молодежь не хотела. Вступление в члены колхоза означало советский вариант крепостничества. Колхозники не имели прав на получение  паспорта и, соответственно, свободы передвижения по стране и перемены места работы. С "колхозной книжкой" им не разрешалось жить в городах. Эта система, введенная Сталиным в 1932 году, для остановки массового бегства крестьян из колхозов во время принудительной коллективизации и голода тех лет, все еще существовала. Оплата труда проводилась лишь два раза в год по "трудодням", в основном натурой, а не деньгами. Размер оплаты зависел от урожаев, а урожаи, крайне низкие - от погоды и наличия удобрений. К 1968-ому году крестьян для работы на полях и на животноводческих фермах не хватало и в напряженные сезоны местные власти проводили мобилизации городских жителей, школьников и студентов, и даже солдат из военных частей, для временных работ на полях, уборки картофеля и овощей. Животноводство все больше и больше переходило на импортные корма и создание  промышленных птицефабрик и свинорферм вокруг городов. Для уборки зерновых дополнительные комбайновые бригады, закончив уборку в черноземных южных областях, перебрасывались с июля по сентябрь по железным дорогам с юга на север и на  восток – на целинные земли. Деревни в средней полосе России беднели и сельское хозяйство требовало все больших и больших субсидий.

Путешествие на байдарке по Протве оказалось для нас с Сашей огромным удовольствием. Места вокруг были очень красивыми. Но на быстрой Протве  немало перекатов. В одном месте, где в прошлом была плотина для водной мельницы, мы перевернулись, потеряв запасы продовольствия. Вскоре, возле деревни Дракино, севернее знаменитых Тарус, открылось величественное впадение Протвы в полноводную Оку. На правом высоком берегу Оки мы развели костер, испекли картошку и здесь же переночевали. На следующий день, часам к пяти вечера стали видны вдали высокие дома научного города Пущино. Большие здания институтов строились здесь по проектам известных архитекторов. Где-то недалеко в небольшом городке Протвино строился на большой глубине под землей самый длинный тогда в мире ускоритель элементарных частиц. Его кольцо по диаметру было почти равно кольцу Московского метро.

  На следующий день мы с Юрой пошли осматривать город. Все  институты выстроились  по обе стороны широкой Институтской улицы. Вокруг стояли жилые дома. Городского транспорта не было, на работу все ходили пешком. Население Пущино уже приближалось к 25 тысячам. На берегу Оки были пляж и лодочная станция. На левом берегу  раскинулся уникальный Приокский заповедник, где сочеталась растительность доисторических времен, тайги и южных степей. Здесь также создали огороженный  заповедник для зубров.

   Гордостью института белка были  американские ультрацентрифуги, скорость вращения в  которых позволяла разделять белки по их молекулярному весу. Купленные через посредников в нейтральных странах за крупные суммы валюты еще в 1960 году, они стали уже анахронизмом. За это время для тех же целей был разработан метод электрофореза белков в гелях, более простой и надежный и, главное, доступный в любой лаборатории. Таких давно устаревших импортных приборов имелось в Пущино множество. Они заказывались в период проектирования самого города. Но наука развивалась намного быстрее, чем строительство "научных городов". Эти процессы должны всегда идти одновременно, а не друг за другом. К 1968 году был, в основном в США, расшифрован весь генетический код ДНК, но ни один из 64 кодонов ДНК не был раскрыт в СССР. Мы могли похвастаться новыми красивыми научными центрами, но до реализации их потенциала,  а для этого нужны в основном талантливые ученые, было еще далеко.  Домой в Обнинск мы вернулись через три дня на Оппеле 1929 года, принадлежавшем в прошлом немецкому полковнику или генералу. Эту разбитую при отступлении немецкой армии зимой 1942 года машину нашел в придорожном лесу инженер, друг Юры и бывший танкист. Он восстанавливал ее в своем гараже больше трех лет, собирая детали вдоль разных дорог, среди разбитой немецкой техники. Он капитально ремонтировал и разбитые немецкие военные мотоциклы. Сбор и коллекционирование бывшей в боях военной техники, даже римской и средневековой, было, как оказалось, международным хобби и отражалось в нескольких иностранных журналах. Ее покупали военные музеи и киностудии.

 

Можно ли вылечить лейкемию?

 

     Вернувшись из байдарочного похода в Пущино, я узнал от Тимофеева-Ресовского о том, что меня просил приехать к нему на дачу возле Обнинска Солженицын, живший там уже с начала апреля. Солженицын  иногда приезжал в Обнинск покупать продукты обычно сразу на неделю и иногда заходил к Николаю Владимировичу. На следующий день с утра я поехал в "Борзовку" на частном такси. В Обнинске городского такси еще не было и эти транспортные услуги перешли в частный сектор и стоили недорого. До Рождества-на-Истье по Киевскому шоссе в сторону Москвы было около 20 км. Солженицын приехал сюда один, еще в начале апреле. Зимой он очень много работал, " по 12 - 14 часов", по его словам. ( Как сейчас известно, Солженицын заканчивал именно в январе-марте 1968 года последнюю редакцию "Архипелага Гулага".) Он приехал на дачу в весенний разлив Истьи, чтобы побороть неожиданную болезнь, не обращаясь к врачам. В своих воспоминаниях он, впоследствии, писал .." К марту у меня начались сильные головные боли, багровые приливы - первый наступ давления, первое предупреждение о старости...Я очень надеялся, что вернутся силы в моем любимом Рождестве-на-Истье - от касания с землей, от солнышка, от зелени".  ("Бодался теленок с дубом" 1975. Париж, стр.222.).

  Я застал Солженицына в бодром и внешне вполне здоровом состоянии. Мы разговаривали, сидя на скамейке у самодельного стола в саду на берегу Истьи, речка в этом месте была не больше четырех-пяти метров в ширину. Этот стол в хорошую погоду стал главным рабочим местом А.И. Самочуствие Солженицына улучшилось и он интенсивно работал. Однако появилась бессоница и неспособность спать и даже просто лежать на кровати в горизонтальном положении с одной подушкой. В этом случае кровь приливала к голове, начиналось головокружение и могла бы произойти потеря сознания. Нужно было несколько подушек. Электричества в садовые кооперативы не проводилось и А. И. работал "от рассвета до заката" Нередко А. И. спал полулежа в кресле. Я сказал ему, что необходимо обследоваться в больнице. Гипертония, как возрастная патология, была одной из проблем старения человека, по которой я собирал литературу. Симптомы  у Солженицына свидетельствовали о том, что у него ослабли функции гладкой мускулатуры артерий и вен мозга и наблюдалось высокое нижнее, диастолическое, давление крови. Верхнее иногда доходило до 180 -190 мм ртутного столба.  К этому заболеванию привел длительный недостаток сна, при интенсивной работе мозга и постоянное беспокойство за судьбу рукописи "Гулага". Без восстановления нормального кровообращения в мозге могло наступить ослабление "короткой" памяти.  Давление крови в артериях повышается в результате сокращения сердечной мышцы. Но при расслаблении этой мышцы кровь гонят назад в сердце при лежачем положении тела сокращения гладких мышц в стенках сосудов венозной системы.(При стоячем положении кровообращению в мозге помогает и простая сила тяжести. Кровообращению в ногах сила тяжести, наоборот мешает). Было необходимо интенсивное и систематическое лечение и профессиональный и регулярный шейно-воротниковый массаж Но Солженицын о больничном лечении не хотел даже разговаривать. Возможность лечения в то время ему могли предоставить лишь по месту жительства, т.е. в Рязани, или в больнице Союза писателей в Москве. Он казенным больницам не доверял и пока лечился настойками трав и отказом от соленых блюд. В Москве друзья приводили к нему знакомых врачей, но эффективных лекарств для лечения гипертонии в СССР в 1968 году еще не было. Я его предупредил, что внезапно наступившая гипертония без быстрых мер лечения и длительного отдыха может перейти в хроническую и необратимую форму.

   Солженицын, однако, просил меня приехать к нему на дачку  совсем по другому поводу. В семье его рязанских друзей, учителей той средней школы, в которой он тоже учительствовал до 1962 года, дочь Алла, 10 или 11 лет заболела острым лейкозом, раком костного мозга. Врачи считали летальный исход неизбежным. Мать девочки делала все возможное, чтобы узнать о новых средствах лечения, читала научную литературу и доставала для лечащих врачей разные новые зарубежные лекарства. Но болезнь прогрессировала. В 1968 году в журнале "За рубежом" появилась перепечатка из какой-то американской газеты о том, что в США открыто принципиально новое средство для лечения лейкоза - фермент аминокислотного обмена аспарагиназа, выделяемый некоторыми бактериями. Систематическое введение в кровь аспарагиназы избирательно уничтожало только лейкозные клетки. Однако аспарагиназа являлась экспериментальным препаратом, не поступившем еще в медицинскую практику.        Проводились, однако, достаточно широкие клинические испытания с предварительными положительными результатами.

   Солженицын знал от Тимофеева-Ресовского о том, что я в 1967 году смог "разморозить" некоторые зарубежные гонорары для В. Д. Дудинцева. За издание за рубежом повести "Один день Ивана Денисовича" Солженицыну много раз обещали гонорары, но никто их для него не присылал. Теперь он меня попросил узнать о возможности покупки в США аспарагиназы, за которую он готов заплатить из своего американского гонорара. В США "Один день" издавался в 1963 году двумя разными издательствами и имел большой успех.

   Выполнение просьбы Солженицына, причем крайне срочно, острый лейкоз развивается очень быстро, было исключительно сложной задачей. Но меня привлекала не только возможность спасти девочку и легализовать гонорар для Солженицына, но и сама научная проблема лечения лейкемии. Эта болезнь является "профессиональной" для людей, имеющих дело с радиацией и ее лечение являлось одной из важных тем в работе клинического сектора нашего института. Именно в это время в институте обсуждался вопрос о создании особого "депозитария" образцов здорового костного мозга, взятых у работников обнинских институтов, которые предполагалось сохранять при температуре жидкого азота. При облучении именно костный мозг, прежде всего стволовые клетки для образования лимфоцитов, является критическим органом. Гибель этих клеток, или их перерождение в раковые, приводит к смерти от острой лучевой болезни. Пересадки здорового костного мозга от доноров не приживаются. Но собственный костный мозг из депозитария, клетки которого быстро размножаются, регенерируя всю ткань, мог спасти переоблучившихся людей. Такая возможность была доказана в опытах на животных.

   В Центральной медицинской библиотеке в Москве я в ближайшие два-три дня, получил, просматривая журналы по онкологии, необходимые сведения. Публикаций о применении аспарагиназы для лечения лейкемии было уже много. Но производство лечебного препарата осуществлялось лишь одной фармацевтической кампанией, которая продавала его лишь научным институтам и клиникам. Это не было проблемой, я мог бы заказать препарат для клиники нашего института. Но цена могла быть достаточно высокой. Путем переписки с коллегами из Национального института рака в Вашингтоне я узнал, что аспарагиназу можно купить по цене от 20 до 75 долларов за 1000 международных единиц активности. На курс лечения, который продолжался внутривенными вливаниями до четырех недель, требовалось от 150 до 200 тысяч международных единиц. Это означало несколько тысяч долларов. Однако и законный гонорар от бестселлера мог доходить в то время до ста или даже до двухсот тысяч долларов. Деньги, поэтому, не могли стать проблемой. Трудности были в согласии издателей реально выплачивать гонорар, даже если он был обещан при издании. Договорных обязательств не было. Директор лабораториии, производящей аспарагиназу ( Dr. Jim Boston,The Truett Laboratory, Dallas, Texas 75234),  прислал мне каталог цен на разные партии и был готов срочно выслать посылку при условии гарантий оплаты от издательства. Переписка велась с двумя издательствами, оба находились в Нью Йорке. Но мне отвечали секретарши издательств, сообщая, что их шефы обещают рассмотреть эту проблему. В течение трех месяцев я так и не смог получить положительных ответов от директоров издательств. Дело затягивалось и Солженицын уже выражал недовольство, что втянулся в эту проблему, обнадежив родителей девочки, состояние которой продолжало ухудшаться. В декабре Алла снова оказалась в больнице с очередным обострением. По рекомендации доктора Брума  (J. D. Broome ), открывшего антилейкозное действие аспарагиназы, я обратился с письмом к Д-ру Арнольду Д. Уелчу ( Arnold D. Welch), Директору института ( The Squib Institute for Medical Research, New Brunswick, N.J. 08903), который по заказу Национального Института рака производил аспарагиназу не для коммерческих целей, а для клинических испытаний, в которых участвовали несколько клиник и сотни, а может быть и тысячи больных лейкемией. Для одобрения нового препарата в практику необходимы обширные клинические испытания, которые могут продолжаться несколько лет. В конечном итоге, в начале января 1969 года срочная посылка с 150 000 единиц аспарагиназы в нескольких десятках ампул была выслана мне в ИМР рейсовым самолетом. Алла из Рязани была включена в программу клинических испытаний и  препарат фермента высылался бесплатно. В посылке была подробная инструкция о методике использования. Врачи в Рязани должны были представить отчет. Я передал посылку Солженицыну в Москве, мы встретились в редакции "Нового мира". В связи с уникальностью случая, Аллу перевезли из Рязани в Институт рака в Москве и здесь ее лечение проводил врач А. И. Воробьев. Это был первый случай применения в СССР аспарагиназы против лейкемии. Как оказалось, применение этого препарата привело к  ремиссии (временному отступлению болезни), но не к полному излечению. После двух ремиссий Алла умерла в 1970 году. Клинические испытания в США также не сделали этот препарат радикальным средством от лейкемии. Надежного лекарства от этой болезни нет и до сих пор. Перспективной остается лишь пересадка костного мозга от близких родственников и применение стволовых эмбриональных клеток.

 

Август 1968 г.

 

    Оккупация Чехословакии советской армией и  частями других стран Варшавского пакта была поворотным событием  в истории СССР. Солженицын переживал этот поворот и в связи со своим творчеством. Его первый опыт публикаций за пределами СССР начинался через Братиславу. "Письмо Солженицына Четвертому съезду советских писателей", распространявшееся  в СССР лишь в "самиздате", было открыто зачитано на съезде чехословацких писателей. Через  словацкого журналиста Павла Лычко Солженицын переслал в Англию в 1967 г.  и "Раковый корпус", где роман издали в переводе на английский в 1969 г.

  Мы всей семьей отдыхали в августе в Латвии на берегу Балтийского моря и возвращались домой именно 20 августа. Наш самолет был задержан в аэропорту на 4 часа, взлетно-посадочная полоса использовалась для отправки на запад военных самолетов. 21 или 22 августа по всем предприятиям, организациям и учреждениям СССР была разослана  секретная директива Политбюро ЦК КПСС и Совета Министров СССР о проведении срочных  общих собраний коллективов. Предписывалось обеспечить всенародную поддержку акции советского правительства и его союзников  " по оказанию интернациональной помощи братскому чехословацкому народу". Общие собрания ИМР  проводились по секторам, в клиническом и экспериментальном, отдельно. Явка на собрания была  обязательной. Но я  оставался дома, мой отпуск еще не кончился. Парторг отдела даже не пробовал меня уговаривать. Мое отсутствие было для него облегчением. Он больше всего боялся не моего отсутствия, а моего присутствия, оно могло бы нарушить единогласие резолюции.  Тимофеев-Ресовский не  мог следовать моему примеру. Сделай он так, его бы уволили на  следующий же день. Весь отдел был бы под угрозой. Мой друг Анатолий Васильев, заведующий лабораторией в соседнем "Карповском" институте радиохимии не пошел на аналогичное собрание. На следующий день его лишили "допуска" к секретным работам, что означало увольнение. ( Впоследствии он смог найти работу лишь водопроводчиком жилотдела).  Всего в Обнинске за сознательную неявку на такие собрания уволили  16 человек. В Москве аналогичное собрание  проходило и в "Новом мире". Его проводил Владимир Лакшин, заместитель редактора. Твардовский в редакцию не приехал, сославшись на болезнь. Отказ от "одобрения" привел бы к разгону редколлегии. Это все понимали. "Лес рубят, щепки летят". В СССР все еще существовала система, при которой для государственных служащих проявлять смелость, критикуя  директивные решения ЦК КПСС, можно было лишь один раз, шансов на второй раз уже не могло быть. Семеро смельчаков, среди которых я знал лишь Павла Литвинова, внука бывшего  сталинского наркома иностранных дел, организовали 25 августа демонстрацию на Красной площади с плакатами "Позор оккупантам" и другими, которые они не успели развернуть. Дежурные оперативники КГБ их избили и увезли. В октябре они получили разные сроки заключения.

    Неожиданно ко мне в эти дни приехал Солженицын. Он все лето жил в "Борзовке", перерабатывая роман "В круге первом", возвращая его в оригинальную "первородную" форму ( Вариант романа, находившийся в 1964 г. в "Новом мире" и впоследствии конфискованный у Теуша, был "облегченным" от некоторых глав, которые не могли бы получить одобрение редколлегии и пройти цензуру. Была изменена и фабула сюжета). Солженицын, конечно, не знал о директивах ЦК КПСС, требовавших обеспечения "всенародной поддержки" , Он поэтому подготовил короткий протест против оккупации Чехословакии под неудачным заглавием "Стыдно быть советским!". Мне он не предлагал его подписывать, ему требовались громкие, известные на Западе, имена. В своих воспоминаниях "Бодался теленок с дубом" он пишет: "Сердце хотело одного - написать коротко, видоизменить Герцена... Бумага сразу сложилась. Подошвы горели - бежать, ехать. И уже машину заводил (ручкой).. Я так думал: разные знаменитости, вроде академика Капицы, вроде Шостаковича.. еще Леонтовича, а тот с Сахаровым близок.. еще Ростроповича. да и к Твардовскому же наконец и перед каждым положу свой трехфразовый текст.. И довольно юлить! - вот выбор вашей жизни - подписываете или нет?"... "Зарычал мотор - а я и не поехал. Если подписывать такое - то одному. Честно и хорошо...В такой момент - я спобен крикнуть! Но вот что: главный ли это крик? Крикнуть сейчас и на том сорваться... Надо горло поберечь для главного крика... " ( YMСA Press, 1975. стр.242-243). Но это были уже поздние размышления и оправдания.

В те дни он решил приехать все же со своим протестом к Тимофееву-Ресовскому. Он почему-то думал, что Николаю Владимировичу, прошедшему все круги Гулага, терять нечего. По моим личным наблюдениям бывшие заключенные, особенно те, кто прошел через пытки на следствии, были намного осторожнее, чем другие,"небитые". Память о страданиях "трудовых" лагерей остается навсегда. ( В советскую психиатрию вошел термин "лагерный страх".) Свобода и наличие каких-то прав кажутся  временными. Люди, творившие террор и доносчики, живут свободными вокруг них. И нередко на высоких постах. Система не изменилась. Я пытался отговорить Солженицына от визита к Тимофееву-Ресовскому. Но он не слушал. Ему хотелось узнать мнение человека, которого нельзя было, как всех нас, причислить к числу "советских".

    Открыв дверь и увидев нас вдвоем, Тимофеев-Ресовский сразу, конечно, понял, зачем мы пришли. Других разговоров в те дни не было. После ставших традицией теплых объятий сокамерников, Николай Владимирович сам начал разговор, не дав Солженицину и рта раскрыть ... " А ведь здорово наши немцев опередили, - сказал он довольно громко,- чехи им продавались под видом демократии.. Открыли границу для свободного выезда из ГДР в ФРГ. Знаю я этих чехов, для них австрийцы и немцы ближе русских... не православные они, культура у них германская, католическая.. Россия для них страна дикая, азиатская..." Тимофеев-Ресовский говорил громко, он был давно уверен, что его квартира прослушивается. ( Это мнение Тимофеева-Ресовского о чехах не было конъюнктурным. Он действительно считал , что восточно-европейские страны, Венгрия, Чехословакия и Польша, а тем более ГДР, страдают от своей насильственной изоляции от Западной Европы и не рассматривают СССР, как образец для своего будущего. Для Солженицына вершиной европейской культуры была именно русская культура).

   Солженицын как бы окаменел сразу, нахмурился, глаза потемнели. Сел на стул и слова не мог вымолвить. " Лелька,- крикнул  Н.В.,- нам чайку приготовь!"  Это был обычный ритуал для визитов Солженицына, сопровождавшихся долгими беседами. Но Александр Исаевич уже встал, заторопился... "забежал лишь на минутку, дела еще  есть срочные".. Вышел, не прощаясь, сел в свой "Москвич" и уехал. После этого визита Солженицын к Тимофееву-Ресовскому никогда не приходил и даже не спрашивал о нем. Но в своих автобиографических записях он продолжал причислять Тимофеева-Ресовского к своим близким друзьям. Ссоры не произошло, было как-бы полное одностороннее отмежевание. Это  тем более удивительно, что во взглядах на будущее России ни  Тимофеев-Ресовский, ни Солженицын не были  "демократами". Оба считали "просвященный" авторитаризм лучше классической демократии. У Солженицына этот взгляд дополнительно переплетался с разными православно - религиозными ограничениями  и признанием важности церкви,- это в последующем отразилось в его знаменитом "Письме вождям Советского Союза", фрагменты которого уже существовали в его нередких письмах разным членам Политбюро, которые он отправлял в 1967 и 68 годах. Тимофеев-Ресовский, прочитав в мае 1968 г кем-то принесенный ему "Меморандум" академика  Сахарова "Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе", высказывался о нем крайне критически:

 "... Вы представляете, что  будет, если у нас вдруг демократия появится... Ведь это будет засилье самых подоноков демагогических! Это черт знает что! Прикончат какие-бы то ни было разумные методы хозяйствования, разграбят все что можно, а потом распродадут Россию по частям.. В колонию превратят... Вы читали это знаменитое письмо академика Сахарова? Почитайте. Оно по Москве ходит... Такая наивная чушь, какая-то устарелая технократия предлагается... человек не знает что делается в мире, не понимает в политике, в экономике". ( Магнитофонные записи бесед Тимофеева-Ресовского  "Из воспоминаний", опубликованные  изд."Прогресс", 1995, стр.349).

 

" К суду истории" издается в США

 

 Подготовленный сценарий быстрых перемен в руководстве Чехословакии осуществить, однако, не удалось из-за тотального сопротивления всего населения республики. Дубчек оставался лидером партии. Была перекрыта лишь граница с  ГДР и ФРГ, чтобы остановить выезды из страны и переезды немцев из Восточной Германии в Западную. Наиболее активным сторонником вмешательства в чехословацкие реформы считался лидер ГДР Вальтер Ульбрихт ( Walter Ulbricht). (Берлинскую стену  построили в 1961 году именно по его инициативе). Но мы ожидали мер подавления всех форм оппозиции и в СССР.  Рой и я, естественно, беспокоились теперь за судьбу  книги " К суду истории" объем которой приближался к тысяче страниц. Неизбежным стало наше решение о публикации книги за границей. Для этого я отснял две копии микрофильма. В сентябре у меня  еще не кончился отпуск; в институтах, где ведется работа с радиацией, рабочий день  сокращен до 7 часов, а отпуск удлинен до 6 недель.

   Наши опасения не были преувеличены. Рассекреченные в недавние годы (после распада СССР)  документы ЦК КПСС показывают, что 4 августа 1968 года Председатель КГБ Андропов докладывал в ЦК КПСС ( Записка № 2095-А с грифом "секретно"):

       "Комитетом госбезопасности оперативным путем получен новый вариант рукописи МЕДВЕДЕВА Р. А. "Перед судом истории" (фотокопия прилагается). Медведев дополнил рукопись материалами о репрессированных в прошлом ученых физиков  с анализом их научных возможностей, школ, которые они представляли в науке и тех идей, которые не были осуществлены ими. Указанные данные МЕДВЕДЕВ получил от академика САХАРОВА, с которым в настоящее время в близких отношениях.....Книга МЕДВЕДЕВА. после того, как она будет закончена, безусловно пойдет по рукам, вызовет много нежелательных толков, так как основана на тенденциозно подобранных, но достоверных данных, снабженных умело сделанным комментарием и броскими демагогическими выводами. В связи с этим представляется необходимым вызвать МЕДВЕДЕВА в Отдел пропаганды ЦК КПСС, провести с ним обстоятельный разговор и , в зависимости от его результатов, решить вопрос о дальнейших мерах, которые предотвратили бы появление этой книги....

Прошу рассмотреть . ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИТЕТА ГОСБЕЗОПАСНОСТИ    АНДРОПОВ"

    Рассмотрение "записки" Андропова и фотокопии рукописи почти в , 1000 стр - это дело не быстрое. Заключение ЦК КПСС  "О рукописи Р. А. Медведева "Перед судом истории", подписанное зав. Отделом пропаганды В Степановым, зав. Отделом науки  С. Трапезниковым и зав. Отделом культуры Е. Шауро, и направленное в КГБ, было датировано 11 февраля 1969 года. Читали рукопись, конечно, не эти высокопоставленные партийные чиновники, а какие-то их консультанты и "эксперты". ЦК КПСС предлагало достаточно суровые меры.  " Все содержание рукописи Р.А.Медведева , - писали в заключении ЦК КПСС, - носит четко антисоветский характер. Целесообразно принять все меры, чтобы воспрепятствовать переправке этой клеветнической рукописи за границу. На наш взгляд, приглашать Р.А.Медведева на беседу в Отдел пропаганды нет необходимости.... считали бы целесообразным поручить соответствующим партийным органам рассмотреть вопрос о пребывании Р.А.Медведева в партии." 

    Директива об исключении Р. А. Медведева из КПСС поступила, как это следует по уставу, в первичную организацию, где рассматривалась с присутствием членов райкома КПСС. Юридические меры против членов КПСС, как это было введено в правило после XX Съезда КПСС, могли проводиться лишь после исключения "обвиненного" из партии. Роя Медведева начали вызывать для объяснений в Комиссию партийного контроля при ЦК КПСС. Формальное исключение состоялось лишь в августе 1969 года. За исключением из партии увольнение с работы зав. сектора Института профессионального обучения АПН СССР, однако, не последовало. Наоборот пришла инструкция из ЦК КПСС дать Р.А. Медведеву дополнительную работу по инспекции еще нескольких школ. Цель состояла в том, чтобы оставить Рою Медведеву меньше свободного времени для исследований по истории. Но предупредить отправку рукописи за границу все эти меры уже не смогли. Микрофильм книги " К суду истории" увезла в начале 1969 года в Вену Елизавета (Лиза) Маркштейн (Elizabeth Markstein), член Австрийской компартии, в прошлом работник Коминтерна. Отец Лизы Маркштейн был одним из основателей Коммунистической партии Австрии. После оккупации Австрии Германией семья Маркштейнов жила в СССР и Лиза, тогда еще школьница, имела двойное гражданство. У нее было много друзей среди бывших австрийских и немецких работников Коминтерна. Некоторые из них тоже пережили сталинские тюрьмы и лагеря. В этот кружок входил и Лев Копелев, друг Солженицына, и Екатерина Фердинандовна Светлова, мать Наталии Светловой, которая в 1969 году уже стала фактической женой Солженицына. У Роя тогда еще не было опыта заграничных публикаций. Но его книга была в то время ( а возможно и сейчас) лучшим и наиболее полным в мировой литературе историческим исследованием всего феномена сталинизма, преступлений Сталина и их последствий. Она основывалась на первичном фактическом  материале,  документах, десятках неопубликованных воспоминаний и была обеспечена детальной библиографией и заполняла множество неизвестных ранее страниц в истории СССР. Эту книгу следовало издать не как "самиздат" случайными издательствами в Италии, или в Австрии, а обеспечить для нее формальный договор с наиболее респектабельным американским издательством политической и исторической литературы. Для книги был также нужен авторитетный западный  редактор-историк, свободно владеющий русским языком. Издание должно было соответствовать лучшим международным стандартам. Обсудив с Роем эту проблему, мы решили просить участия в этом проекте профессора Дэвида Журавского, заведующего кафедрой истории университета в Иллинойсе. Журавский был моим другом, он часто приезжал в СССР и я ему полностью доверял. Он только что закончил свою академическую книгу о Лысенко. Для ускорения всех процессов мы решили, что  перевод, заказанный опытному профессиональному переводчику, и все редакционные расходы будут оплачиваться  за счет гонорара автора. Нельзя было допускать, чтобы издательство экономило на столь важной работе. Автор отказывался и от традиционных авансовых платежей, что было необычным для американцев. Нужно было показать, что издание книги не преследует коммерческих целей. (Вскоре Журавский заключил договор на издание книги Роя с издательством " Alfred  A. Knopf" в Нью Йорке, которое считалось наиболее авторитетным и престижным в США. Это обеспечивало переводы книги и во многих других странах. Отредактированная книга на  английском, с авторским и предметным указателями имела около 700 страниц.  Все переводы в других странах делались в последующем с английского издания, а не с русской рукописи. Но это лишь способствовало успеху книги. Она вышла одновременно в США и в Англии очень быстро, уже в 1971 году, и переводилась на многие языки ( В США в 1989 году вышло новое дополненное издание в 900 страниц. С русского расширенного издания переводились недавно лишь китайское и сербо-хорватское издания. Примечание автора).

"В круге первом" издается в США

    Роман "В круге первом" был передан Солженицыным за границу "на хранение" еще в 1965 году. Но этот вариант романа 1964 года, содержавший 87 глав, был "облегченным", он готовился как "проходной", специально для возможной публикации в "Новом мире". В самиздате этот роман не циркулировал, в отличие от "Ракового корпуса". За границей Солженицын хотел теперь публиковать полную первоначальную версию,о которой никто не знал, не "Круг-87", а "Круг-96", имевший другой сюжет и особые главы о Сталине. В августе и в сентябре 1968 г. Александр Исаевич жил один на дачке возле Обнинска и срочно " ... гнал, кончал "Круг-96". Писал он очень бысто ручкой, мелким почерком. Перепечатку на машинке также срочно проводила в Москве Наталья (Аля) Светлова, с которой он лишь недавно познакомился. "Это была последняя редакция истинного "Круга" (из 96 глав и сюжет неискаженный), которого никто не знает...В сентябре я закончил и, значит, спас "Круг-96"... И в тех же неделях, подмененный, куцый "Круг-87 стал выходить на европейских языках." (YMCA-PRESS, 1975, стр. 243).

 (Публикация "Круга-87" в США, а затем и в Европе явилась результатом решения Солженицына, принятого в 1967 году. Отправляя свое знаменитое "Открытое письмо" Четвертому съезду писателей и не зная возможных последствий конфронтации, вызванной публикацией этого письма заграницей, он решил укрепить свое положение публикацией сразу двух больших романов, приносивших ему репутацию "великого" писателя. Эта стратегия оказалась успешной).

    В воскресенье 22 сентября 1968 года Солженицын приехал ко мне утром в Обнинск, как обычно без предупреждения, и с необычной просьбой. Он хотел, чтобы я тут же, в его присутствии, сделал микрофильм "нового варианта" романа, объяснив, вкратце, что это и есть истинный "Круг". В рукописи было примерно 900 страниц машинописного текста через полтора интервала. Солженицын уже знал по прежним визитам, что у меня дома была профессиональная установка для микрофильмирования с лампами дневного света. Я применял специальную мелкозернистую пленку используемую для микрофильмирования радиоактивных аэрозольных частиц в воздухе, рулон такой пленки подарили мне друзья - физики. Эта пленка обеспечивала ясное изображение  текстов, по две страницы в кадре. В обычную кассету можно было вкрутить 42-44 кадра. Большой чулан при кабинете был моей фотолабораторией с запасами проявителей  и фиксаторов.  ( В прошлом микрофильмы для Солженицына делала Решетовская "с рук" и с нестабильным освещением и на обычных пленках. Это затрудняло фокусирование и каждый кадр нужно было проверять лупой, повторяя фотографирование при неудачах.  Как мне стало известно позднее, многие кадры этих микрофильмов все же оказались "почти слепыми" и требовали замены. Этим, возможно, объяснялось и столь неожиданное обращение к моей помощи). Я работал с фотоаппаратом "Зенит", он прочно фиксировался на штативе на точном фокусном расстоянии от фотографируемого текста.

  Без лишних слов мы сразу взялись за работу. Я делал снимки, Солженицын менял страницы. Когда несколько касет было отснято, я шел в чулан, где проявлял, промывал и быстро сушил пленки сначала спиртом, потом на воздухе ( При долгой сушке от воды на воздухе на пленках оседает много пыли). Работал при темно-красном свете. После последней промывки спиртом  пленки вывешивались в комнате и Солженицын проверял их с лупой. Пропуска страниц и брака не было. Я тем временем готовил новую серию касет.. На всю рукопись потребовалось 27 кассет. Работа продолжалась шесть часов без перерыва. Свернув все пленки в коробочки и выпив чаю, Солженицын уехал, отказавшись от обеда. Во время работы мы не разговаривали, объясняясь знаками. Солженицын боялся, что моя квартира прослушивается. Это было маловероятно, так как дома у нас велись только семейные разговоры.                                     


Я, конечно, понимал, что микрофильм делался для отправки заграницу.


  ( "Круг-96" был впервые опубликован на русском YМСА-Press в Париже  лишь в 1978 году, но не переводился почти 30 лет. Двух вариантов этого романа с разными сюжетами в переводах на европейские языки до 2009 года не появилось. Прим. автора). Из слов Солженицына можно было подумать, что сокращенный вариант романа оказался на Западе случайно, через "самиздат". В действительности, именно этот вариант аннонсировался в 1964 году "Новым миром" и его рукописи были конфискованы в сентябре 1965 г. у Теуша. Никто тогда не знал, что это "куцый Круг-87". Но еще раньше, в 1965 году микрофильм этой рукописи по просьбе Солженицына был вывезен "на хранение" во Францию сыном известного русского писателя Леонида Андреева, Вадимом Леонидовичем. В начале 1967 года Солженицын встретился в Москве с его дочкой Ольгой Вадимовной и просил ее немедленно публиковать роман в США. От его имени был заключен договор с издательством в Нью-Йорке "Harper & Row" и русское издание вышло в США весной 1968 года  с мировым копирайтом. Мало вероятно, что Солженицын об этом не знал. Мне это издание привез американский друг Давид Журавский (David Joravsky). В городе Эванстон, где он жил, было отделение этого издательства. Готовя микрофильм "Круга-96" к отправке заграницу и к изданию в YMCA-Press, Солженицын, очевидно, надеялся на возможность замены текстов. Но было уже поздно. В этом издательстве уже печатался сокращенный вариант романа, который вышел в Париже в 1969 году. Но главной проблемой для писателя оказалось плохое качество поспешных переводов. Американское издание романа "В круге первом" не подходило для издания в Англии. Между "американским" английским и классическим английским существует заметная разница. Англичане не любят "американизмов", американцы не любят "англицизмов". В Лондоне весь перевод этого романа делался заново сразу тремя переводчиками и вышел в 1969 году. Солженицынские тексты вообще было крайне трудно переводить, особенно лагерные сюжеты. Многих слов, которые вводил в свои произведения Солженицын, не было ни в каких словарях. Ему следовало кончать "самиздат" и брать все издания и переводы под жесткий юридический контроль. В этом помогла ему та же Лиза Маркштейн, рекомендовавшая солидного швейцарского адвоката Фрица Хееба (Fritz Heeb), специалиста по интеллектуальной собственности. Лиза дружила с Екатериной Фердинандовной Светловой, матерью Али. Екатерина Фердинандовна тоже входила в круг бывших работников Коминтерна. Хееб был швейцарским коммунистом, но перешел к левым социалистам после событий в Венгрии в 1956 г. Его отец являлся одним из основателей швейцарской компартии и был знаком с Лениным и Троцким. В этот же круг входил и Лев Копелев. В Германии они были связаны с Генрихом Бëллем. У этой группы имелись контакты и с Вилли Брандтом, левым социал-демократом, в то время мэром Западного Берлина. Для Солженицына эта связь именно с левыми социалистическими немецкими группами была в этот период весьма полезной.

 

Необходимое пояснение

 Роман "В круге первом" я прочитал в начале 1965 года в квартире В. П. Эфроимсона, который был знаком с Солженицыным и получил от него экземпляр без разрешения на перепечатку. Это был "Круг-87". "Круг-96" я смог купить уже в Лондоне в 1978 году. В новом "Предисловии" автор писал: "Чтобы дать роману хоть слабую жизнь, сметь показывать и отнести в редакцию, я сам его ужал и исказил, верней - разобрал и составил заново... Впрочем, восстанавливая, я кое-что и усовершил, ведь тогда мне было сорок, а теперь пятьдесят. Написан -1955-1958; искажен - 1964; восстановлен - 1968."

 Эта новая для меня версия имела совершенно другой сюжет, принципиально менявший отношение читателей к главным героям повествования. В том варианте, который был предложен "Новому миру" в 1964 году, как "только что законченный", композиция детективного сюжета ("завязка") формируется вокруг телефонного звонка дипломата Иннокентия Володина ученому - врачу, профессору Доброумову, бывшему в прошлом его семейным доктором, недавно открывшему средство от рака и хотевшему сообщить об этом французским коллегам:  "... Когда профессор был в командировке в Париже, он там обещал своим французским коллегам кое-что передать!"..- кричал в трубку телефона Володин жене профессора. Разгадкой личности говорившего по голосу занимался по сюжету секретный Институт МГБ ("шарашка"), в котором работали заключенные. (Значительная часть романа автобиографична и прообразами главных героев являлись сам Солженицын (Нержин), Лев Копелев (Рубин) и Димитрий Панин (Сологдин). В "Круге-96" тот же дипломат Володин звонил в посольство США в Москве военному атташе, чтобы срочно сообщить ему государственную тайну советской разведки: - "...На днях советский агент Коваль получит важные технологические детали производства атомной бомбы в радиомагазине..."

 В первом случае, Иннокентий Володин совершал гуманный поступок, стараясь предупредить друга семьи о возможной опасности. Во втором случае, тот же Володин легкомысленно и неумело совершал акт предательства, измены родине, который  наказуем по законам любой страны. По свидетельству Льва Копелева (прототип Льва Рубина в романе), опубликовавшему воспоминания "Утоли моя печали" ( Издательство "Ардис" , Анн Арбор, США, 1981), сюжет с атомной бомбой и агентом по имени Коваль соответствовал реальным фактам. Однако эти факты и на 1968 год составляли все еще государственную тайну. Тайной  было и имя агента Жоржа Абрамовича Коваль (George Koval), который в период действия романа  (1946 год) работал под собственным именем ведущим научным сотрудником, с допуском ко всем секретам, Оакриджкой Национальной лаборатории в Теннесси, разрабатывавшей конструкции атомных бомб. Жорж Коваль был американцем, родишемся в США в 1913 году в еврейской семье, эмигрировавшей в США в 1910 году из Витебска. Жорж Коваль секретно переехал в СССР в 1948 году и жил скромно и незаметно, занимаясь научной работой в в одном из институтов АН СССР Он умер в 2006 году. Посмертно, 27 октября 2007 года ему было присвоено звание "Героя России" Именно эта награда и заявление В. В. Путина о том, что Коваль очень существенно ускорил советскую атомную программу, вызвали сенсацию в США. За последнии пять лет о неизвестном ранее агенте ГРУ в США появилась обширная литература и в прессе и в Интернете.

Второй вариант романа был опубликован в СССР в "Новом мире" в 1990 году и затем несколько раз переиздавался. Иностранные переводы осуществлялись с первого варианта. Перевод на английский "Круга-96" был произведен лишь в 2009 году. Публикации Копелева и Солженицына на русском языке, в которых было раскрыто реальное имя советского супершпиона, остались в США незамеченными.

 

 Увольнение Тимофеева-Ресовского

   В начале 1969 года Президиум АМН СССР не провел регулярного раньше продления срока заведывания отделом генетики и радиобиологии ИМР для Тимофеева-Ресовского, которому исполнялось 69 лет. Его  увольняли на пенсию, выдавая  двухнедельное пособие до пенсии. Но прав на пенсию он пока не имел, так как он не был реабилитирован и не накопил минимального "советского" трудового стажа. Не было "минимального стажа" и у Елены Александровны. Это оставляло супругов без денег. Н. В. шутил и говорил, что при острой нужде продаст золотую Кимберовскую медаль, бронзовой копии мол вполне достаточно. В конце 1968 года в Обнинск прислали очень консервативного и решительного секретаря горкома КПСС И. В. Новикова, чтобы ликвидировать в городе всякое инакомыслие. Ему особенно не нравилось, что квартира Тимофеева-Ресовского стала центром притяжения для научной молодежи. Здесь каждую среду ("Тимофеевские среды") обсуждались проблемы мировой литературы и истории искусства. Особенно популярными были записи на старых граммофонных пластинках, вывезенных из Германии: заграничного Шаляпина, выступавшего в эмиграции и замечательного хора донских казаков, оказавшихся после Гражданской войны в Калифорнии. Они гастролировали по Америке и пели старинные русские песни с каким-то особым чувством тоски по родине, вызывавшим нередко слезы. Все певцы были явно с Дона и безусловно немолодые.  О русской диаспоре в Европе, в США,. в Канаде и в Австралии мы тогда почти ничего не знали. А это были милионы людей и сотни знаменитостей. Тимофееву-Ресовскому предложили перенести свои "культурные вечера" из квартиры в местный обнинский клуб. Он отказался. Уволенный Н. В. продолжал ходить в отдел, чтобы консультировать своих аспирантов и обсуждать результаты опытов. Никого в качестве замены на должность заведующего не предлагали.  Директор института Г. А. Зедгенидзе понимал, что это невозможно и надеялся, что ему удастся добиться продления срока еще на год. Сам Николай Владимирович никогда ни на что не жаловался и ничего не просил: "..Нам с Лелькой хватает на топленое молочко", - отвечал он обычно на такие вопросы. Увеличилось число приглашений на лекции в Москве, в частности, из очень престижного Института медико-биологических проблем Минздрава - это был фактически Институт космической биологии. Эти лекции оплачивались, хотя и очень скромно. Но руководители этих институтов не присылали за лектором машину, хотя могли бы, и не отвозили его на машине обратно домой. В Москву Н. В. нужно было ехать, и в дождь и в снег и в мороз с ветром, с открытой платформы "Обнинское". С непокрытой головой и в легком пальтишке. Электрички нередко опаздывали, иногда на 15-20 минут. Через два часа нужно было брать у Киевского вокзала такси. Также возвращаться и назад. Электрички не всегда отапливались, туалетов в вагонах не было. С плохим зрением, да и с привычкой к курению, такие поездки и "лекции" были для Тимофеева-Ресовского нелегким испытанием. Попытка организовать обмен обниской квартиры на меньшую московскую провалилась сразу.  Неснятая судимость лишала Тимофеева-Ресовского права жить в Москве и  ближе 100 км к ее границам.

Тайна  переписки. Законы и реальность

    Лиза Маркштейн, успешно  привезла микрофильм рукописи Роя в Австрию и  отправила его историку Джорджу Хаупту ( Georges Haupt),  социалисту и профессору одного из парижских университетов ( Ecole Pratique des Hautes Etudes). Джордж Хаупт, которого я не знал, планировал предложить рукопись одному из хороших французских издательств "Grasset". Для обычного "самиздата" это может быть было бы и хорошо, но в данном случае первоначальное издание книги на французском, а не на английском  было нецелесообразно. Французские издания вращаются, в основном во Франции, переводить с французского на другие языки намного труднее, чем с английского и книга не приобретает немедленный международный статус.  У меня уже была Генеральная доверенность Роя на ведение всех его дел. Поэтому я срочно отменил этот план телеграммой и написал Маркштейн и Хаупту экспрес-заказными письмами объяснение и просьбу переслать все материалы Журавскому в США. При этом Джордж Хаупт становился вторым редактором английского издания. Это обеспечивало ему 8% авторского гонорара за возможную редакционную работу. И Маркштейн и Хаупт безусловно понимали преимущества первого издания книги на английском и с копирайтом: Alfred A.Knopf.  Поэтому они сразу выполнили мои рекомендации. Джордж Хаупт обеспечил быстрый французский перевод уже с английского, а не с русского текста и как редактор французского издания написал обширное (21 стр) "Предисловие". Книга вышла во Франции в 1972 г. под названием " LE STALINISME", в одном из лучших издательств Парижа "Editions du Seuil"

         Вопросы, связанные с изданием рукописи "К суду истории" за границей, неизбежность которого стала очевидной для нас уже  в конце 1968 года, требовали от меня довольно обширной переписки. Первоначально я послал Журавскому полное оглавление. Это был обычный текст, микрофильмы я по почте никогда не посылал. Содержание книги было необходимо Журавскому для переговоров с издательством. Я уже знал, что переписка за границу перлюстрируется. Но пропадала лишь часть писем, многие доходили. Все письма были заказными и с уведомлениями о вручении. За пропажу таких писем отправитель по Международному почтовому кодексу мог бы получать приличные компенсации. Но в СССР получение компенсации  требовало судебного разбирательства, так как почта всегда отрицала свою вину. У меня не было времени для таких судов. Но при каждой пропаже я все же писал жалобу Начальнику Международного почтамта Б. Асланову. Судя по последующим событиям, стало очевидно, что многие из моих писем попадали в разные отделы КГБ. В конце концов, там наверное поняли, что братья Медведевы планируют публикацию  книги "К суду истории" в США или во Франции. Однако в материалах этого "досье" накапливались только письма Жореса Медведева. О существовании микрофильмов никто не знал. Почти все машинописные толстые копии оригинала были, возможно, уже на учете.

  В начале 1969 года я ожидал выхода в США моей книги о Лысенко на английском. Лернер дал ей заголовок "The Rise and Fall of T.D. Lysenko". При почтовой отправке из США такая книга неизбежно была бы задержана почтовой цензурой и поступила бы прежде всего в КГБ и затем в ЦК КПСС. Какие могли бы быть "оргвыводы" я лишь предполагал. Поэтому я просил Лернера не присылать мне отпечатанные экземпляры почтой, а ждать оказии. Это откладывало все объяснения по этому поводу.

  Главным риском в данное время была переписка по книге Роя "К суду истории". Оказий не было и приходилось пользоваться услугами почты. Солидные издательства не издают книг без формальных договоров и копирайта. С "самиздатом" было много рисков, так как не было гарантий в том, что у других издательств  тоже нет копий  (Книга Солженицына "Один день Ивана Денисовича" в 1963 году вышла в шести разных издательствах только на английском и они спорили и судились по поводу копирайта). Поэтому между Жоресом Медведевым, имеющим общую советскую нотариальную доверенность автора, и издательством нужно было заключать договор через адвоката-посредника, который составлял обстоятельный документ, передававший права Журавскому и Хаупту, а те, в свою очередь, издательству. Все это порождало неизбежность обширной заказной экспресс-переписки. Услуги адвоката, в свою очередь, тоже оплачивались из авторского гонорара. С помощью адвоката создавался особый фонд "trust", как счет в банке, на который перечислялся гонорар и затем происходило распределение гонорара между автором, редакторами, адвокатом, наблюдавшим за фондом и переводчиком,  это, по теории, делало переводчика заинтересованным в успехе книги и гарантировало добросовестность перевода. Адвокаты в США стоят дорого. Но "игра стоила свеч". Главным было все же качество и важность самой изданной книги. Обеспечение этого условия удовлетворяло всех, в первую очередь, само издательство. Параллельные "пиратские" издания, иногда организуемые даже КГБ, (случаи "Воспоминаний" Хрущева, книги Светланы Аллилуевой и даже "Размышления..." А. Д. Сахарова, а, впоследствии, "Письма вождям" Солженицына) были в этом случае маловероятны. Издатель - "пират" мог потерять через суд больше (Пиратским изданием, часто через Виктора Луи,  КГБ "перехватывал инициативу по книге", уже ушедшей зарубеж, мог менять содержание и обеспечивал заработок своим оперативникам. Виктор Луи был самым богатым в Москве журналистом.)

    Но моей перепиской интересовались и другие. 11 февраля 1969 г. меня вызвал к себе начальник "Первого" отдела ИМР А. М. Шевалдин,  это был отдел по "секретности" и его начальник "курировался" каким-то отделом  КГБ.  Он вынул из сейфа три конверта. Марки были погашены, но конверты распечатаны. Это были мои письма Журавскому и Хаупту, отправленные как заказные-экспресс из Международного почтамта возле Ленинградского вокзала в Москве, а не из Обнинска (для быстроты). С содержанием писем начальник "Первого" отдела был хорошо знаком и получил их лично спецпакетом от начальника Международного почтамта Асланова. По этим письмам, уже переведенным на русский, мой собеседник мог понять, что обсуждается публикация книги. Но полной картины он не знал и хотел устроить мне допрос. Я с возмущением ответил, что и он и, тем более, Асланов нарушают не только закон, но и Констититуцию СССР, гарантирующие свободу и тайну переписки. Мои письма были частные, имели обратным адресом мой почтовый ящик и не относились к моей работе в институте. Отвечать на его вопросы я отказался и пообещал, что подам на Асланова в суд. На следующий день я написал заявление, потребовал вернуть мне мои письма и процитировал статьи Уголовного Кодекса РСФСР, Конституции СССР и Почтового Кодекса СССР, которые показывали, что Начальник Междунардного почтамта и Начальник "Первого" отдела ИМР совершили уголовно-наказуемые действия. Аналогичное заявление я написал в Министерство Связи СССР.

   Около десяти дней прошли спокойно. В Прокуратуру с жалобами на нарушение законов я пока не обращался, ожидая дальнейших событий. В один из этих дней без телефонного предупреждения за мной из Административного корпуса прислали машину. Вызывал директор. Но он сразу ушел на срочные медицинские процедуры. В его кабинете  сидели: Зам. директора В. П. Балуда, Секретарь партийного бюро К.С.Шадурский, начальник Первого отдела А. М. Шевалдин и  Секретарь горкома КПСС по вопросам идеологии С. Н. Копылов. Копылов был главным, так как только перед ним находилась папка с какими-то бумагами. Мне объяснили, что беседа будет касаться моей переписки с иностранцами. Я сразу перебил, что готов обсуждать здесь лишь мою служебную переписку, которая отправлялась через канцелярию института и готовилась в рабочее время. Свои частные письма я обсуждать не буду, это мое конституционное право. Мне начали задавать разные другие вопросы, о событиях в Чехословакии, о Павлинчуке, о Лысенко и т.д.  Копылов неожиданно задал вопрос о Солженицыне. Я ответил, что у нас дружеские отношения, которые никого здесь не касаются. Многие вопросы были несерьезными и я на них отказывлся отвечать ("Какие-общественно-политические издания вы выписываете? .. Проверяйте на почте"- ответил я"). Заседание длилось почти три часа.

 На следующий день мне в лабораторию привезли пакет, за который я расписался. В пакете был приказ директора : "на основании таких-то и таких то параграфов положения о конкурсах и Приказа Министра здравоохранения об упорядочении количественного состава лабораторий ИМР.. освободить Ж. А. Медведева от должности заведующего лабораторией молекулярной радиобиологии.." Лабораторию молекулярной радиобиологии сливали с лабораторией радиационной генетики.  Копию приказа мне не оставили. Приказ был датирован днем вчерашнего заседания, его очевидно там же и составляли. Приказ был незаконным и противоречил многим нормам Кодекса законов о труде (КЗоТ). Через десять дней я получил свою "Трудовую книжку". В ней было записано: "Уволен как не соответствующий занимаемой должности". В КЗоТе для научных работников имелась такая статья. Но решение в этом случае принималось лишь на основании выводов Ученого Совета. Я уже для завершения общей картины составил заявление о незаконном увольнении из ИМР Прокурору г.Обнинска Ф. Я. Митрофанову. В Прокуратуре меня принял помощник Прокурора. Он показал мне "Разъяснения" к КЗоТу "для служебного пользования", утвержденные Верховным Судом СССР. Согласно этим "комментариям", суды СССР могли рассматривать жалобы о незаконных увольнениях лишь рядовых работников. Увольнение руководящих работников могло быть опротестовано лишь в административном порядке. Еще около двух недель я осуществлял передачу оборудования и имущества лаборатории в другие отделы, в основном в лабораторию биохимии и в отдел биофизики. Лаборатория радиационной генетики Тимофеева-Ресовского тоже сокращалась, но постепенно. Риту  и двух лаборанток перевели на работу в лабораторию радиационной биохимии.Инженер Стрекалов перешел в лабораторию радиобиологии, мл.научный сотрудник Оля К. - в лабораторию биофизики. Мой первый.научный сотрудник С. , о котором я писал раньше , перешел на работу в биохимическую лабораторию при Кремлевской больнице в Москве.  Еще один сотрудник предпочел перевод в лабораторию иммунологии. Все были устроены. С середины марта 1969 года я впервые оказался на положении безработного. Но тут подоспело сообщение от Михаила Лернера из США о том, что моя книга "The Rise and Fall of T. D. Lysenko" опубликована в Нью Йорке и что все первые рецензии оценивают ее очень высоко.

 

Жорес Медведев

Zhores Medvedev

Tel: (44)-20-8346-4158  E-mail: zhmedvedev @yahoo.co.uk