Жорес  Медведев

ОПАСНАЯ  ПРОФЕССИЯ

Глава  15

Лекция для Конгресса по геронтологии в Киеве

     В предыдущей главе я уже упоминал о полученных приглашениях на участие в Девятом Международном Конгрессе по Геронтологии, который планировался в Киеве 2 - 7 июля 1972 года и об отправке в Оргкомитет "конденсата" моего доклада-лекции на одной из пленарных сессий. Некоторые мои коллеги в Обнинске и в Москве, пославшие заявки на участие в конгрессе, получили в начале 1972г регистрационные формы и проспекты программ. Однако мне не приходило никаких писем от советского Оргкомитета в Киеве. Не отвечал на мои письма и председатель Программного Комитета проф. В. В. Фролькис, с которым я был в дружеских отношениях. Он руководил лабораторией гормонов Института геронтологии АМН СССР в Киеве и я в прошлые годы несколько раз участвовал в организуемых этой лабораторией семинарах. Фролькис был энтузиастом использования гормонов для возможного продления жизни и автором двух книг о нейро-гуморальных механизмах старения. Было очевидно, что участие Ж. А. Медведева в роли одного из ведущих докладчиков на сессии по биохимическим механизмам старения было заблокировано, хотя это противоречило традиции организации геронтологических конгрессов, согласно которой основных докладчиков выбирал и приглашал Международный Оргкомитет. Национальный Оргкомитет формировал, однако, окончательную программу и рассылал ее по всем странам. Этот оргкомитет возглавлялся П. Т. Тронько, Заместителем Председателя Совета Министров Украинской ССР. Вице-председателем и Президентом Конгресса был академик Д. Ф. Чеботарев, Директор  Института геронтологии АМН СССР. Одним из членов Оргкомитета, состоявшего из 13 ученых, оказался проф. А. В. Снежневский, главный психиатр Минздрава СССР и директор Института психиатрии АМН СССР. Именно он был автором псевдонаучной теории о существовании "вяло текущей шизофрении", незаметной для окружающих, которая активно применялась для психиатрических репрессий в политических целях. Его заместитель по институту, проф. Р. А. Наджаров был членом той комиссии, которая в июне 1970г выносила этот диагноз и мне.

 Поскольку полученные мною в 1971г официальные приглашения на конгресс оставались в силе и никем не отменялись, я в январе-феврале 1972г. подготовил доклад " Повторяемость генетической информации как возможный фактор эволюционных изменений индивидуальной продолжительности жизни" на русском и на английском языках. В докладе была сформулирована новая  теория молекулярно-генетических механизмов видовой специфичности скорости старения. Основная идея этой теории состояла в том, что степень повторяемости важных генов в хромосомах должна коррелировать и со скоростью старения специализированных клеток.  Уже  было известно, что клетки с одним набором хромосом (гаплоидные) имеют более короткую продолжительность жизни, чем диплоидные клетки с парным набором хромосом. Триплоидные, тетраплоидные и полиплоидные клетки могут функционировать еще дольше. Повреждение одного важного гена, смертельное для гаплоидной клетки, может быть мало заметно для полиплоидной, в которой этот ген дублируется много раз. Повторяющиеся гены могут располагаться линейно. Ген - это участок ДНК и такие участки могут повторяться. Этот процесс называется "амплификация" генов. Поэтому повторяемость генов может встречаться и в отдельных хромосомах. Русский текст доклада был послан в Оргкомитет Конгресса и в академический "Журнал эволюционной биохимии и физиологии"  где он был опубликован, но только в 1973г.  Английский вариант доклада был опубликован незадолго до начала Конгресса в журнале " Experimental Gerontology" (Vol. 7, pp. 227-238). Краткая версия этой теории появилась и в еженедельном  журнале "Nature" в июне 1972 г ( № 5356). Этот журнал читают почти все западные ученые. Моя короткая статья стала поэтому известной многим иностранным участникам Конгресса, еще до их приезда в Киев. Мне в Боровск начали ежедневно приходить десятки запросов на присылку оттисков. К этому времени я решил не обращаться в дирекцию моего института с заявлением о командировке в Киев. Я просто взял полагавшийся мне летний отпуск с 27 июня и отправился в Киев как "отдыхающий". Мой доклад на Конгрессе могли заблокировать. Но моему участию в его заседаниях никто не мог помешать. Они были открытыми. Объявление о Конгрессе, опубликованное в "Медицинской газете", приглашало всех членов Всесоюзного общества геронтологии приехать в Киев и принять участие в работе Конгресса. Регистрацию участника можно было оформить в Киеве, уплатив в Секретариате Конгресса небольшой взнос.

Приглашение из Лондона

В 1971 году я получил достаточно много разных приглашений из западных университетов и институтов, в основном из США, для прочтения лекций или для совместных научных работ. Однако я не делал попыток к их реализации, понимая, что мне будет отказано в оформлении заграничной поездки. Однако в начале марта 1972 г я получил на институтский адрес в Боровске письмо Директора Национального Института Медицинских Исследований, проф. А. С. В. Бëрджена (A.S.V. Burgen), приглашавшее меня на год в этот институт для совместной работы по генетике старения в отделе, руководимом Робиным Холлидеем ( Robin Holliday), к которому я отнесся со значительно большим вниманием Привожу текст в переводе с английского:

   " Я имею удовольствие пригласить Вас на один год с января 1973" - сообщал Бëрджен. - "Исследования доктора Холлидея в области ошибок синтеза белков и аккумуляции мутаций при старении клеток развиваются очень быстро - это та область, которая возникла в результате Ваших теорий...Наш институт очень хорошо оборудован и для вас будут предоставлены все необходимые условия..."

Исследования Робина Холлидея, публиковавшиеся в "Nature" и в геронтологических журналах, примерно с 1969 года сразу обратили мое внимание и у нас возникла переписка. Робин Холлидей с 1967 года заведовал отделом генетики в Институте медицинских исследований, переехав в Лондон из Кембриджа. До этого он изучал в основном генетику растений и был автором одной из теорий молекулярного механизма обмена генами при спаривании хромосом в процессах мейоза (редукционного деления хромосом при созревании половых клеток). Процесс старения клеток он начал изучать лишь в 1968 году, но не на животных моделях, а на культурах клеток. Специализированные клетки человека, например фибробласты, поддерживаемые в культуре, имеют ограниченный потенциал делений. После 50 последовательных делений они быстро накапливают изменения, дегенерируют и умирают, - этот феномен был открыт в 1963 году американским биологом Леонардом Хейфликом и назван "Hayflick's Limit". Это явление не наблюдалось в клетках раковых опухолей, которые способны к неограниченному числу делений в культуре. Робин Холлидей предположил, что "Лимит Хейфлика" является аналогом старения и связан с накоплением ошибок синтеза белков, который самопроизвольно ускоряется. Он обнаружил, что в старых культурах фибробластов некоторые ферменты снижают свою удельную активность, что могло быть результатом накопления аномальных "испорченных" молекул. Аналогичные исследования проводил в Израиле Дэвид Гершон (David Gershon), основным объектом которого были не культуры клеток, а плодовые мушки дрозофилы, которые стареют и умирают в течение нескольких недель. С Дэвидом Гершоном у меня также была переписка, возникшая в результате обмена оттисков.

    Приглашение из Лондона было очень привлекательным, так как давало возможность экспериментальной проверки тех теорий, которые я разрабатывал с 1951 года. Национальный Институт Медицинских Исследований в Лондоне был всемирно известным научным центром, ученые которого трижды  удостаивались Нобелевских премий. Я ответил на письмо директора Института, сообщив, что с благодарностью принимаю его приглашение и начну шаги по его реализации. Но я также сообщал, что окончательное решение зависит не от меня, а от многих других организаций.

   Приглашение из Лондона, вместе с собственным заявлением о желательности его принятия я, как положено, передал в середине марта директору Института Н. А. Шманенкову. Он также заведовал той лабораторией белков и аминокислот в, которой работала и моя группа. От Шманенкова эти бумаги пошли в Международный отдел ВАСХНИЛ, а затем и в ЦК КПСС. Оформление зарубежных поездок ученых в западные страны не менялось с 1960 года и окончательные решения попрежнему принимались в "Выездной Комиссии" ЦК КПСС и в КГБ. В конце апреля Шманенков пригласил меня к себе в директорский кабинет и сообщил, что "инстанции" признали мою годичную поездку в Лондон "нецелесообразной". Мне рекомендовали найти удобный повод для отказа. Я ответил, что у меня нет таких поводов и что сам Шманенков, может ответить на письмо из Лондона, как директор, ответственный за работу своих сотрудников.

Первое интервью Солженицына для американских газет

В 1970 году Солженицын в основном работал над романом-повествованием "Август 1914", первым томом эпопеи "Красное колесо", которую он планировал довести до 1921 года, захватив Февральскую и Октябрьскую Революции и Гражданскую войну."Август 1914" был закончен в 1971 году и пошел уже в "самиздат" и на переводы по договорам, заключенным его швейцарским адвокатом. С начала 1972 года шла работа над следующим "Узлом" и продвигалась очень трудно. Исторические романы этого типа требуют документальности и  огромной работы в архивах и библиотеках, условий для которых у писателя не было. К тому же проблемы со здоровьем оставались и это также отражалось на качестве прозы. Трудным было и семейное положение, бракоразводный суд постоянно откладывался.                                                       До 1972 года Солженицын, несмотря на многочисленные просьбы, не давал никаких интервью западным корреспондентам в Москве. В 1971 году родился его первый сын, названный Ермолаем, и его вторая жена ожидала еще одного ребенка. Солженицын теперь делил свое время между дачей Ростроповича в Жуковке, где он мог работать в изоляции и тишине и квартирой своей новой семьи на улице Горького. Это была просторная элитарная квартира из пяти комнат с высокими потолками. Бракоразводный процесс с первой женой, проходивший в Рязани, остановился на стадии раздела имущества между бывшими супругами. Решетовская теперь требовала для себя четверть Нобелевской премии, обосновывая это тем, что в период с 1956 до 1962 года, Солженицын, получавший в школе преподаванием астрономии лишь 60 рублей в месяц, фактически жил и работал в ее квартире и на ее большую зарплату доцента сельхозинститута. Его главные опубликованные произведения создавались именно в этот период. Солженицын с этим требованием не соглашался. Между тем в советской прессе была развернута широкая кампания против Солженицына, содержавшая много клеветы о семье Солженицына, о его отце и деде, о его военной службе и даже о его лагерном прошлом. Ответить на эту клевету в какой-либо советской центральной газете А. И. не мог. В конечном счете, он решил дать обстоятельный ответ через западные газеты, справедливо полагая, что в этом случае его отпор клеветникам будет передан в русских радиопередачах западных радиостанций.

   В середине марта 1972 года я получил конфиденциальное сообщение от Елены Чуковской, внучки умершего в 1969 году Корнея Чуковского, о том, что Солженицын хотел бы поговорить со мной по очень важному для него делу. Мы встретились в ближайшее воскресенье в квартире Елены и Лидии Чуковских, в другом элитарном доме, также на улице Горького. Поскольку и эта квартира, как полагал Солженицын, также прослушивалась то наш разговор происходил на кухне тихими голосами, при открытом кране и частично с карандашем и бумагой. Почему-то считалось, что звук текущей из крана воды заглушает разговоры и мешает прослушиванию. ( При беседах в квартирах иностранных корреспондентов открывался и душ в ванной). Солженицын сказал, что он решил дать развернутое интервью авторитетной британской или американской газете. Он знал, что у меня были дружеские отношения с несколькими иностранными журналистами, которые очень активно помогали моему освобождению из Калужской психиатрической больницы, получая от Роя всю необходимую информацию. Американские журналисты также помогали мне и Рою получать от издателей в США и в Англии наши книги, изданные на английском. Солженицын хотел провести интервью возможно скорее и ждал моего совета и помощи.

  Я сразу сказал, что такое интервью целесообразно провести сразу с двумя московскими корреспондентами ведущих американских газет "The New York Times" и "The Washington Post" Робертом Кайзером  (Robert Kaiser) и Хедриком Смитом (Hedrick Smith), с которыми я был в дружеских отношениях. Они оба достаточно хорошо владели русским языком и имели очень высокую репутацию как журналисты. Договорились, что я организую все в течении недели и сообщу Солженицыну дату и время их прихода в квартиру его жены Натальи Светловой. Солженицын хотел встретиться с журналистами именно в этой квартире и представить американцам свою новую семью.

   С Робертом Кайзером я обычно встречался по условному телефонному звонку в определенное вечернее время (меньше света) и только по субботам на большой площадке возле входа в Государственную библиотеку им. В. И. Ленина. Отсюда мы шли в Александровский сад к стенам Кремля. Роберт Кайзер, а за ним и Хедрик Смит немедленно согласились на интервью с Солженицыным и были очень рады такой уникальной возможности встретиться со знаменитым лауреатом Нобелевской премии. Мы условились, что они придут к Солженицыну самостоятельно, без меня. На следующий день, в воскресенье (из-за работы в Боровске я мог теперь приезжать в Москву лишь в выходные дни) на встречу со мной пришли Кайзер и Хедрик Смит. Оба журналиста были без "хвостов", так как пришли в Александровский сад пешком. (Обычно американцы везде ездили на своих больших машинах, за которыми осуществлялась также автомобильная слежка.Возможно, что прикреплялись и радио-маячки небольшого размера, стоянки этих машин были достаточно открытыми.) Я прошелся с ними по улице Горького до дома № 12, в котором в квартире 169 жила на первом этаже новая семья Солженицына. Этот дом состоял из нескольких корпусов и квартира 169 находилась в том, который не выходил окнами на главную улицу. Здесь в центре Москвы между улицами Горького и Пушкинской было очень тихо. Я показал журналистам подъзд, в который им предстояло войти 30 марта (Эту дату назначил Солженицын). На следующий после интервью день, 31 марта, когда я снова встретил в том же месте Кайзера и Смита, они оба были крайне возбуждены и полны негодования. Оказалось, что Солженицын, не имевший представления о сущности и формате интервью для газет и о работе журналистов, подготовил заранее весь текст, вопросы и ответы на 30 страницах машинописи и настаивал на том, чтобы он был напечатан полностью, "до последнего слова" и в определенную дату. " Даже Президент США, - сказал Кайзер, - не может рассчитывать больше, чем на одну страницу в нашей газете". Из рассказов журналистов я понял, что случилось. Солженицын сначала отказался отвечать на вопросы, подготовленные журналистами. Он написал для них весь текст интервью, вопросы и ответы, и намеревался на этом заканчивать встречу. Разговаривать в квартире он не хотел, опасаясь прослушивания. Но Смит и Кайзер отказывались брать заранее подготовленный текст, даже не прочитав, что в нем написано. Но затем, по совету жены, Солженицын все же ответил на некоторые из вопросов, которые были подготовлены в письменном виде журналистами. Его ответы были  устными и записаны на магнитофон. Возможное прослушивание не имело значения, так как содержание беседы планировалось публиковать. Вся встреча журналистов с Солженицыным, в итоге, продолжалась более четырех часов и состояла в определении того, какие из его ответов, на им же заданные вопросы, могли бы представлять интерес для американских читателей. Таких ответов было немного и описание того, чем занимались отец, дед и прадед писателя в их число не входили. Мало интересным для американцев были и семейные проблемы Солженицына. Составляя свое "интервью", Солженицын ориентировался на советских слушателей зарубежных радиопередач. Американские журналисты, естественно, готовили материал, интересный для их американских читателей. Когда интервью появилось в газетах в США  4 апреля негодовал уже Солженицын. На первых страницах этих главных американских газет были опубликованы вопросы и ответы состоявшегося спонтанного интервью, записанного на магнитофон. Небольшие отрывки из подготовленного заранее писателем текста были помещены как "Продолжение" где то в "Приложениях" к газетным выпускам, состоявшим обычно из нескольких больших секций.

( Вернувшись на родину через несколько лет Хедрик Смит и Роберт Кайзер  опубликовали в 1976 книги о России "The Russians" и "Russia.The People and The Power", которые стали бестселлерами и переиздавались несколько раз. Они были переведены на многие языки, а через много лет и на русский. Оба журналиста подробно описали и свою встречу с Солженицыным 30 марта 1972 г. Я приведу здесь лишь небольшие отрывки, переведенные мною с английского:

Из книги Х. Смита:

       "... Солженицын сам открыл нам дверь. но только на несколько инчей. Его глаза, темные и пронизывающие, внимательно оглядели нас. Я мог увидеть его большую ржаво-коричневую бороду и под ней мягкий свитер. Он был крупнее и выше, чем я думал. Мы сказали с тревогой, что нас послал сюда Медведев.. Удовлетворенный, он позволил нам войти и быстро закрыл и запер дверь снова... Внутри квартиры его приветствие было очень теплым. Он представил нас Наталье Светловой, темноволосой женщине с круглым лицом, большими мягкими глазами, которая была примерно на 20 лет моложе его самого... Солженицын был приветлив и физически более динамичен, чем я ожидал, передвигаясь с атлетической легкостью по комнате, переставляя стулья. Темное табачное пятно на его указательном пальце, показывало, что он много курит....Он вручил каждому из нас папки с напечатанным текстом и с заголовком "Интервью с Нью Йорк Таймс и Вашингтон Пост". Здесь было все, вопросы и ответы - все написанное Солженицыным. Я был поражен. Что за ирония. Таким же путем передают, наверное, материалы из ЦК в "Правду", а здесь то же самое делает Солженицын, который всю жизнь боролся с цензурой.. Он теперь посягал на нашу независимость, предлагая заранее подготовленное интервью. Как он может быть столь слепым или столь тщеславным? Я подумал о том, чтобы сразу уйти.

 "Это возмутительно"- прошептал я Кайзеру. Мы не можем пойти на такое."

 Кайзер был более практичен. "Давай сначала посмотрим, что это такое",- сказал он. " (стр.561-2).

Из книги Р. Кайзера:

   " Солженицын представил нас своей жене, красивой женщине тридцати двух лет. Но ее короткие волосы уже седели. Она имела проницательный взгляд коричневых глаз. Сын Ермолай тоже скоро появился.. Отец испытывал гордость за своего  первого ребенка. Нас провели в комнату, служившую библиотекой. Вдоль стен стояли полки с книгами, в основном многотомные собрания сочинений. На столе был магнитофон Sony. Солженицын имел хорошую улыбку.. Его глаза были удивительными, очень яркие, выразительные и темно синие. .. Он показал пальцем на потолок - сообщал, что полиция присутствует, но лишь электронным способом... Мы сели за стол...Солженицын передал нам пачку бумаг, имевших заголовок "Интервью с "Нью Йорк Таймс"  и "Вашингтон Пост"... Теперь, сидя напротив него, мы поняли, что он никогда не имел интереса к нашим вопросам. Он всегда намеревался провести интервью с самим собой. Это привело Рика в нервное состояние. Мы были втянуты в дело, которое служило лишь интересам Солженицына, но не нашим... Затем он сказал, что он хотел бы получить заверение в том, что каждое слово, им написанное, будет напечатано... Мы сразу ответили, что это невозможно. Документ был слишком длинным.... Мы репортеры и не  можем предсказать решения Главного редактора. Это возмутило Солженицына.( стр. 429-30)"

   Сам Солженицын опубликовал полный текст подготовленного им самим "Интервью" в 1975 г. в книге "Бодался теленок с дубом". YMCA -PRESS, стр.560 - 578. Это была, по существу, первая публикация полного текста. Из характера вопросов достаточно ясно, что они составлены самим писателем, а не корреспондентами газет. Совершенно очевидно, что ни Кайзер, ни Смит не могли задавать Солженицыну вопросы о его отце , деде, матери, о тете Ирине, у которой он мальчиком проводил школьные каникулы. Реальное интервью, напечатанное на первых страницах газет в Нью-Йорке и в Вашингтоне, Солженицын никогда не публиковал. " По внезапности появления и открывшимся мерзостям интервью оглушило моих противников, как я и рассчитывал. И даже больше, чем я рассчитывал..." (стр. 357). Это сильное преувеличение. В действительности "интервью" прошло незамеченным и не транслировалось в русских передачах западных радиостаций. Как теперь известно из книги документов "Кремлевский самосуд", все разговоры в квартире Светловой 30 марта были записаны и КГБ.

Примечание автора ).

Приглашение на Нобелевскую церемонию

1 или 2 апреля, когда я снова встретился с Солженицыным в квартире Елены Чуковской, он вручил мне сложенный самодельный "Пригласительный билет" . Рукой Солженицына было написано "На одно лицо" и "Доктору Жоресу Медведеву Дорогой Жорес!" Остальная часть билета была отпечатана на машинке. Эти пригласительные билеты готовила Елена (Люша) Чуковская и Солженицын их подписывал:

    "Приглашаю Вас присутствовать на Нобелевской церемонии 9 апреля 1972 г. Начало в 12 часов дня. Сбор гостей с 11.30 до 11.50

/ ул. Горького, 12, кв. 169/      А. Солженицын." Слева от этого текста была схема прохода с улицы Горького к подъезду того корпуса №8 дома, в котором была квартира Наталии Светловой. Проход к подъезду 14 был либо с улицы Немировича - Данченко, или с Козицкого переулка, на углу которого находился самый знаменитый в Москве "Елисеевский" Гастроном. Солженицын и Светлова очень тщательно готовили список приглашаемых на церемонию, выбирая тех, кто несомненно, или даже с радостью, принял бы участие в этом историческом событии. 9 апреля было воскресеньем, что облегчало задачу присутствия для людей, таких как я, занятых в рабочие дни. Солженицын подготовил 60 пригласительных билетов, большего числа людей его новая квартира не вмещала. Он также приглашал на церемонию нескольких иностранных корреспондентов в Москве (Хедрик Смит и Роберт Кайзер были в их числе) и для объективности также и советских корреспондентов от газет "Труд" и "Сельская жизнь". Он послал приглашение Министру культуры Екатерине Фурцевой.

   Все это предприятие, в успехе которого я тогда не был уверен, определялось не столько желанием писателя получить Нобелевские медаль и диплом (денежная составная премии, около ста тысяч долларов, была уже в декабре 1970 положена в банк на имя Солженицына и могла быть использована через его адвоката), сколько его намерением опубликовать Нобелевскую лекцию. Он написал эту лекцию еще в ноябре 1970 года и потом переделывал много раз, стремясь к тому, чтобы она "прогремела" на весь мир.  По международному успеху   "Обращения к Четвертому Съезду Писателей" в 1967 году Солженицын понял, что короткие, но яркие документы имеют намного большую политическую силу, чем романы и повести, которые читают немногие. Краткие тексты и заявления печатались миллионными тиражами в газетах и журналах и передавались по радио, тогда как романы, повести и рассказы относились все же к жанру "художественной литературы", беллетристики ( fiction - на английском). Текст подготовленной Нобелевской лекции Солженицын никому не показывал, опасаясь его распространения. Особенность "Нобелевских лекций" состояла в том, что они должны были быть связаны с какой-либо церемонией, организованной Нобелевским фондом. Право на первую публикацию такой лекции, будь это литература, физика или медицина, принадлежала Нобелевскому фонду, ему же принадлежал и мировой копирайт ( Copyright -The Nobel Foundation) на всех языках. Первые публикации Нобелевских лекций осуществлялись в Стокгольме с 1901 года и сборники таких лекций и их отдельные оттиски имели коммерческую стоимость, пополнявшую фонд и, соответственно, увеличивающую размеры денежных премий в последующие годы.  Солженицын не мог самостоятельно объявить свой текст "Нобелевской лекцией". Еще в 1970 г. Посольство Швеции в Москве согласилось на вручение Солженицыну Нобелевской премии, но без всякой публичной церемонии. Солженицын ответил отказом. В начале 1972 года в результате конфиденциальной переписки между Солженицыным и Постоянным Секретарем Шведской Академии Карлом Гиеровым ( Carl Ragner Gierow) было решено, что церемония вручения медали и диплома Нобелевской премии и прочтения лауреатом Нобелевской лекции будет осуществлена в Москве на квартире, где жила семья Солженицына. Датой было выбрано воскресенье 9 апреля, в 1972 г., это также был первый день Православной Пасхи.

  Карл Гиеров запросил визу в Посольстве СССР в Швеции на въезд в СССР примерно за месяц до церемонии. В западных газетах и в той беседе, которую Солженицын провел с Робертом Кайзером и Гедриком Смитом обсуждался вопрос - получит ли Гиеров визу или нет. Из рассекреченных в настоящее время документов переписки между КГБ и ЦК КПСС известно, что МИД СССР, по рекомендации Политбюро, принял решение об отказе в визе уже в марте, вскоре после обращения Гиерова. Посольство Швеции в Москве не было поставлено в известность и готовилось к приезду Гиерова. 3 апреля 1972 г. Председатель КГБ  Ю. Андропов докладывал в ЦК КПСС ( № 854 - А. ОСОБАЯ ПАПКА. Совершенно секретно)

    "Комитетом госбезопасности получены оперативные данные, свидетельствующие о том, что СОЛЖЕНИЦЫН, не зная до настоящего времени о закрытии въезда в СССР секретарю Нобелевского фонда ГИЕРОВУ, активно готовится к его приезду...

  Для приема гостей, приглашаемых на вручение, сожительница СОЛЖЕНИЦЫНА СВЕТЛОВА и ее родственники закупают в большом количестве посуду и продукты питания. В связи с тем, что день вручения 9 апреля приурочен к первому дню религиозного праздника Пасхи, прием одновременно будет носить характер религиозного торжества, для чего готовятся соответствующие реквизиты - пасхальные куличи, крашеные яйца и  т. п. СОЛЖЕНИЦЫН, находясь на даче РОСТРОПОВИЧА, разучивает наизусть текст подготовленной им ранее так называемой традиционной лекции лауреата Нобелевской премии..." ( Кремлевский самосуд, 1994, стр.217-218 ).

  Идея совмещения Нобелевской церемонии с празднованием Православной Пасхи была мне в то время совершенно неизвестна. Я тогда вообще не знал в какие даты начинались религиозные праздники. Приглашенные на церемонию близкие друзья Солженицына Лев Копелев и Ефим Эткинд не были религиозными людьми и вряд ли смогли бы серьезно отнестись к ритуалам религиозного праздника. Академик А. Д. Сахаров, дача которого была также в Жуковке, получил приглашение "на два лица". Он теперь никуда не ездил без сопровождения Елены Боннэр, его второй жены. Они также вряд ли следили за православными ритуалами.

  Официальное сообщение об отказе Гиерову в визе на въезд в СССР стало известно в Швеции утром 4 апреля. Совпадение этой даты с публикацией в США интервью Солженицына с Кайзером и Смитом  несколькими часами позже являлось случайным. Нобелевская церемония на квартире Светловой была теперь отменена самим Солженицыным. Всем приглашенным разными путями сообщили об этом. 9 апреля к 12 часам дня на квартиру писателя пришел лишь корреспондент от "Сельской жизни".

    Неудача с проведением Нобелевской церемонии в Москве привела, однако, Нобелевский фонд к решению опубликовать Нобелевскую лекцию Солженицына, независимо от ее публичной презентации. На квартире Натальи Светловой был сделан микрофильм текста, который перевез в Стокгольм шведский корреспондент Стиг Фредриксон (Stig Fredrikson).

    Сборник Нобелевского фонда, в котором была опубликована среди других лекций 1971 года и лекция Солженицына, вышел в свет в августе 1972 года. Обширные цитаты из этой лекции публиковались во многих западных газетах. В передачах западных радиостанций на русском языке текст лекции транслировался несколько раз. В то время, не имея опыта жизни в западных странах, я рассматривал изложенные в лекции мысли Солженицына, как способные оказать какое-то влияние на положение литературы. Я сразу не понял, что это была, по существу, проповедь. Солженицын тогда все еще слишком идеализировал "западные ценности", не осознавая, что литература в формировании исторической «русской» культуры, продолжавшей православную древне-греческую и византийскую, сыграла значительно более важную роль, чем в западно-европейской культуре, имевшей древне - римские и католическоие корни. Cолженицын призывал людей отказаться от неудержного стремления к материальному благополучию и признать приоритет духовных ценностей. Однако «духовности» именно в «западных ценностях» было немного. За этим призывом Солженицына проглядывало религиозное убеждение в том, что существует вечная "душа" и именно о ней следует заботиться. Солженицын также считал, что художественная литература - это самая высшая форма человеческой активности. Между тем литературная деятельность –это удел немногих, имеющих редкий талант. Она, как музыка или живопись создает духовные ценности, но не решает многих других проблем наций и  обществ. На месте Солженицына - писателя, давшего голос миллионам людей, пострадавших от тирании,  в содержании его Нобелевской лекции появился Солженицын - пророк, озабоченный судьбой всего человечества.

Жорес Медведев

Zhores Medvedev

Tel: (44)20-8346-4158

E-mail: zhmedvedev@yahoo.co.uk