ОПАСНАЯ ПРОФЕССИЯ
Глава 4
Новая лаборатория, новый отдел
В начале 1963 года я в основном занимался созданием лаборатории, разработкой ее перспективной тематики и формированием научного коллектива. Эта последняя задача была наиболее трудной. Предусмотренный проектом института штат лаборатории молекулярной радиобиологии включал в перспективе двух старших и шесть младших научных сотрудников, инженера, лаборантов и аспирантов. Заполнение этих вакансий предполагалось постепенным, растянутым на два-три года. Первые вакансии лаборантов были обеспечены распределением двух девушек-медсестер, Гали и Тамары, закончивших Калужское медицинское училище. Затем я согласился на рекомендованного мне инженера Андрея Стрекалова, он в дополнение к техническим талантам, оказался также и прекрасным фотографом. Объявления о вакансиях научных сотрудников публиковались дирекцией института в местной обнинской газете и в союзной газете «Медицинский работник». Однако заявлений из Москвы или из Ленинграда, которые предполагалось «разгружать» от избытка ученых, почти не поступало. В институт присылали заявления из Ташкента, Уфы, Баку и из других городов, даже из Хабаровска. Было очевидно, что близость Обнинска к Москве являлась решающим фактором для специалистов из далеких от Москвы городов, но не для москвичей. Первого научного сотрудника мне также прислали по распределению из выпускников Второго московского медицинского института. Однако отдел кадров ИМР, которым руководила очень энергичная женщина в чине подполковника КГБ в отставке, бывший начальник женского лагеря заключенных на Колыме, не утвердил это назначение. Для зачисления в штат института требовался медицинский осмотр. Молодой специалист страдал от рождения диабетом. В институт радиологии и в любой другой институт, в котором велись работы с радиоизотопами и излучениями, прием сотрудников с этим диагнозом был запрещен. Гормональные нарушения относились и к профессиональным заболеваниям учреждений этого профиля. Первым научным сотрудником, которого я принял, была Оля К., приехавшая с мужем из Сухуми. Ее муж Анатолий, кандидат медицинских наук, был зачислен в клинический сектор института. Оля, биолог, уже разрабатывала собственную тему, которую было легко включить и в работу нашего отдела.
В экспериментальном секторе института, одновременно с моей лабораторией, формировались и другие. Николай Викторович Лучник, известный открытием пострадиационного восстановления в клетках растений, работавший в Уральском филиале АН СССР вместе с Н.В. Тимофеевым-Ресовским, возглавил отдел биофизики. Профессор А. А. Войткевич, крупный ученый и автор монографии «Перо птицы», приехавший из Киева, формировал отдел радиационной патоморфологии. Профессор И.А. Ойвин, в недавнем прошлом заведующий кафедрой в Ташкентском медицинском институте, создавал отдел радиационной патофизиологии. Мой студенческий друг Виктор Гуляев, тоже ученик П.М. Жуковского и талантливый микроскопист, ботаник и цитолог, приехал в Обнинск из Ленинграда, чтобы создавать здесь лабораторию электронной микроскопии. Два инженера этой лаборатории были в недавнем прошлом борт-механиками бомбардировщиков. Институт формировался по принципу «с бору по сосенке». Но другого варианта не могло быть. Радиология и радиобиология были для СССР новыми дисциплинами. Задерживалось лишь утверждение в должности заведующего отделом радиационной генетики Тимофеева-Ресовского, безусловно именно потому, что он был всемирно известным ученым. Тот факт, что он был бывшим заключенным, причем не реабилитированным, не имел главного значения. Директор института Г. А. Зедгенидзе, приглашая Н. В., знал об этом. Он помнил свое посещение лаборатории радиационной генетики Тимофеева-Ресовского в пригороде Берлина в 1945 году. « … У него был такой прибор, который регистрировал мутации зажиганием лампочки», - рассказывал он с восхищением. Николай Лучник также был нереабилитированным бывшим заключенным. Утверждение Тимофеева-Ресовского на работу в Обнинске требовало не только согласия областного Калужского комитета КПСС, но и каких-то отделов в КГБ и в ЦК КПСС. Обнинск, где все другие институты, кроме нашего, были секретными, считался «режимным» городом, который был закрыт для посещения иностранными гражданами. Свердловск, где Тимофеев-Ресовский работал и в период заключения и после освобождения, был в той же категории «режимных» городов. Но в Свердловск нельзя было приехать на пригородной московской электричке, или даже на такси. В госбезопасности очевидно боялись того, что известные иностранные ученые, приезжающие в Москву, будут стремиться повидать и Тимофеева-Ресовского. Классическая генетика, которую теперь называли «формальной», была в 1963 году еще под запретом и сторонники Лысенко по-прежнему занимали ключевые позиции в ЦК КПСС и в Министерстве высшего образования. Они, безусловно, не хотели чтобы Тимофеев-Ресовский, лекции которого уже были знаменитыми, обосновался в такой близости от Москвы.
Сам Тимофеев-Ресовский несколько раз в 1963 году приезжал в Обнинск и обсуждал текущие дела с Корогодиным и мною. Весь отдел занимал длинный коридор второго этажа лабораторного корпуса. Справа по фасаду была моя лаборатория, слева Корогодина. Среднюю часть, десять больших комнат, занимала лаборатория радиационной генетики. Один из учеников Тимофеева-Ресовского по проблемам радиационной экологии Анатолий Тюрюканов, работавший в институте общей гигиены в Москве, был уже зачислен на должность старшего научного сотрудника в эту лабораторию в начале 1963 года. Он теперь занимался ее оборудованием и принял на работу нескольких лаборантов. Вскоре стали приезжать из Свердловска и другие ученики Н.В. Для Тимофеева-Ресовского был готов кабинет с телефоном, имевшим «московский» номер. Приезжая в Обнинск, наш будущий зав. отделом любил походить по длинному коридору, а потом приглашал Корогодина, Тюрюканова и меня к себе в кабинет «попить чайку». Чай готовила на всех жена Н.В. Елена Александровна, тоже генетик. Для нее резервировалась должность младшего научного сотрудника, хотя и по опыту и по числу публикаций она превосходила всех старших сотрудников нашего института. Тимофеев-Ресовский, конечно, понимал причины трудностей своего утверждения в должности, но относился к этому спокойно, даже с юмором. Другого заведующего отделом найти было бы все равно невозможно.
В один из своих приездов в Обнинск, кажется это было в июне 1963 года, Николай Владимирович пригласил Корогодина, Тюрюканова и меня в свой кабинет. « Серьезная проблема,- сказал он, - мне в лабораторию зачисляют старшего научного сотрудника, которого я не знаю. Он не генетик… Звонил Зедгенидзе и сказал, что это директива. В отделе нет ни одного члена партии, а парторг обязателен при нашем числе сотрудников… Калужский обком не утвердит отдел, если не будет парторга...Наверное нужно согласиться». После этих слов Тимофеев-Ресовский дал нам прочитать справку-резюме на нового сотрудника, которую доставили с курьером из отдела кадров… «Б. родился в Тамбовской области… Окончил Второй Московский медицинский институт… Защитил кандидатскую диссертацию по восстановительным процессам в тонком кишечнике. Ученый секретарь и заведующий лабораторией в Институте экспериментальной патологии …». Корогодин и я не имели возражений. Было понятно, что к Тимофееву-Ресовскому должны были «прикрепить» члена КПСС. Это понимал и директор ИМР, решение принималось где-то выше него.
Лично я не был уверен, что это назначение было связано только с необходимостью иметь парторга отдела. Этика научного сотрудника не должна была позволить Б., не имевшему квалификации генетика или радиобиолога, «внедряться» в уже сплоченную группу Тимофеева-Ресовского, без встречи и беседы с ним самим. Следовательно он не был только научным сотрудником. Ему тоже давали директивы и какие-то гарантии. Он уже работал над докторской диссертацией по регенерации и имел по этой проблеме немало публикаций. Эти «жертвы» были в будущем щедро компенсированы. Но нельзя исключить возможности того, что назначение было зачислением «резервного» заведующего отделом на случай окончательного отвода Тимофеева-Ресовского. Б. приехал в Обнинск и приступил к работе очень быстро. Тимофеев Ресовский ждал своего утверждения еще год. Его переезд в Обнинск состоялся лишь в 1964 году.
Наука требует жертв
Весной 1963 года я наметил основные направления исследований лаборатории. Общая тема формулировалась как сравнительный генетический и молекулярный анализ нормального и радиационного старения. Конкретной проверке следовало подвергнуть популярную в это время теорию накопления соматических мутаций в клетках тканей и органов, как главной причины старения. Мои собственные разработки об ошибках синтеза белков и нуклеиновых кислот, как первичных факторах накопления возрастных изменений, не противоречили теории соматических мутаций. Старение – это, в конечном счете, накопление изменений на всех уровнях, молекулярном, клеточном, тканевом, физиологическом и т.д. и объяснить его какой-либо одной теорией невозможно. Облучение, вызывающее изменения генетического аппарата в зародышевых клетках, ведет к наследственным изменениям в следующих поколениях, из которых формируется популяция. Эти популяционные изменения в течение многих лет были предметом исследований Тимофеева-Ресовского. Главным объектом для его опытов была дрозофила, а в прошлом и божья коровка. В Обнинске он планировал включить в исследования и растительный объект – арабидопсис (Arabidopsis thaliana), небольшое цветковое растение с очень коротким вегетационным периодом и легко выращиваемое под лампами дневного света в лабораторных условиях. (Следует здесь подчеркнуть, что человеческое общество – это тоже генетическая популяция, которая подчиняется законам природы. Однако в классической генетике, признающей существование генов, с 30-х годов прошлого столетия сложились два направления, одно из которых утверждало, что у людей уже не происходит естественный отбор и в этом случае на формирование личности действуют лишь социальные условия, а не генетические факторы. В Советском Союзе эту концепцию поддерживал в основном академик Н. П. Дубинин. Она была популярной и в США, где 20-30 лет назад было бы невозможно изучать генетическое разнообразие в человеческих популяциях. Политический тезис "все люди равны" распространялся в США и на генетическую наследственность. В настоящее время, когда геномы человека и многих животных и растений уже расшифрованы, популяционная генетика человека стала доминирующей. Наличие отбора разных полезных в определенных условиях признаков доказано многими исследованиями и для человека).
В качестве белков для изучения я выбрал белки клеточных ядер –гистоны. Это низкомолекулярные щелочные белки, которые связаны в комплексах с ДНК и играют роль регуляторов для избирательного выражения генетической информации в разных тканях. Опыты предполагалось проводить на чистолинейных лабораторных мышах. Однако виварий института пока еще строился. Завозить животных можно было лишь в 1964 году. Поэтому первые опыты я начал с лягушками. Мы создали два небольших водоема, в которых облученные и контрольные икринки лягушек проходили все стадии развития от головастиков до молодых лягушат. Лягушки растут в течение всей своей жизни и поэтому их размер пропорционален возрасту. Проф. А. А. Войткевич, опытный зоолог и натуралист, приглашал меня на свои экскурсии по болотистым окраинам города. Здесь мы вылавливали самок со зрелой икрой и лягушек всех размеров и собирали уже отложенную икру. Облучение икринок или лягушек проводилось «кобальтовой пушкой», гамма излучение которой применялось тогда и для лучевой терапии. Для меня главное было начать работу с животными объектами. По «лягушачьей» внеплановой тематике появились в последующем лишь две моих публикации – о способности сохраняющих ядра эритроцитов земноводных к синтезу белков и нуклеиновых кислот.
Летом 1963 года мне позвонил приятель профессор Г., работавший в одном из институтов АН СССР, и рекомендовал принять на работу в лабораторию молодого способного биохимика С., который заканчивал аспирантуру, но не смог пока написать диссертацию. Задержка была вызвана годичной командировкой в США, не имевшей прямого отношения к теме диссертации. С., энергичный и приятный молодой человек, приехал в Обнинск уже на следующий день. Я с ним поговорил около двух часов, но решения не принял. Проблема состояла в том, что ему нужно было еще года два работать по теме свой диссертации, руководителем которой был профессор Ленинградского университета. Тема диссертации была посвящена изучению какого-то редкого пигмента у мутанта дрожжевой клетки. Ни меня, ни наш отдел, ни ИМР в целом, эта тема не интересовала. Гарантий на то, что С. останется в институте после защиты и переключится на радиобиологию не было. Но молодой биохимик мне понравился и вакансии были. Однако долго раздумывать не пришлось. В тот же день С. был принят директором института и зачислен приказом в штат моей лаборатории. Через несколько дней ему была выделена квартира и он поселился в Обнинске со своей женой. Английский язык с американским выговором он знал блестяще и его часто приглашали в Москву для обеспечения синхронного перевода лекций каких-либо европейских или американских ученых, которых он нередко и сопровождал. «Необходимо прирабатывать»- объяснял он мне эти отлучки. Зарплата младшего научного сотрудника без ученой степени была действительно очень маленькой.
Книжные проблемы
Между тем моя книга «Синтез белков и проблемы отногенеза» успешно прошла все стадии общего и научного редактирования. В последнем варианте рукописи я учел замечания рецензента В. Н. Никитина и добавил в главу о наследственности раздел «Дискуссия вокруг генетических функций ДНК», в котором вкратце излагал взгляды Лысенко и его сторонников и их попытки объяснить возможность наследования приобретенных признаков. Моя рукопись пошла «в набор» в самом конце 1962 года и с января 1963 года я уже мог читать и править верстку-корректуру. Однако это еще не было успехом. В недавнем прошлом цензура (Главлит) проверяла все дважды, в стадии рукописи и в стадии набранной верстки. С 1961 года для сдачи «в набор» нужна была лишь виза редактора. Объем печатных произведений сильно увеличился и Главлиту оставили лишь подпись «в печать». Верстка, которую разрешено править и дополнять, не считалась прошедшей цензуру работой и готовилась лишь в трех экземплярах, один для автора, второй для научного редактора и третий для корректора издательства. После внесения в верстку всех исправлений автора, редактора и корректора, она снова шла в типографию, где печатались четыре экземпляра уже чистой верстки, которую называют «сверкой». Три экземпляра сверки раздаются тем же людям, а четвертый идет в Главлит, где его читает цензор. Для книги размера моей на эту стадию отводится не больше двух-трех недель. Резолюцию «в печать» ставят сначала автор, затем научный редактор и главный редактор издательства или директор. Последним ставит свою подпись цензор, официально именуемый как «редактор Главлита». После этого типография может печатать весь тираж.
Мои опасения о возможной задержке книги цензурой, к счастью, не оправдались. Книга прошла цензуру сравнительно легко. Цензор по медицинской литературе, по - видимому, уже не имел инструкций, запрещавших генетическую терминологию. Цензурные ограничения неизбежно имеют специализированный характер. Наиболее серьезными они являются для средств массовой информации. В апреле 1963 года цензор Главлита поставил свою подпись и Московская типография №5 начала печатать тираж. Он был небольшим, всего 4 тысячи экземпляров. Печатали книгу, к тому же, на плохой бумаге. По какой-то неизвестной мне причине был перебой с поставками бумаги из Финляндии и всем издательствам приходилось сокращать тиражи. Но для меня небольшой тираж ускорял все процессы и я быстро стал получать т.н. «чистые листы», готовую книгу, но еще без переплета. Переплет делают отдельно и затем идет «брошюровка», изготовление окончательной книги. Хотя том был достаточно большим, 431 стр. крупного формата, книга готовилась без суперобложки. «Чистые листы» автор и научный редактор получают в полную собственность и уже не должны их возвращать. В выходных данных на последней странице стоит и гриф Главлита, в моем случае это был знак «Т-03201». Однако это еще не было полной победой. Тираж, находившийся в типографии, требовал визу «в свет» от той-же четверки. 14 мая эта виза появилась на двух сигнальных экземплярах и тираж переходил в собственность производственного отдела издательства, который отправлял большую часть в Книготорг, для рассылки по книжным магазинам и в Книжный коллектор для рассылки по библиотекам. Небольшая часть тиража отправлялась в Книжную Палату СССР, где проводилась библиографическая обработка всех печатных произведений в СССР. Какое-то число экземпляров шло в агентство «Международная книга», которое выполняло заказы из-за рубежа. Около 30-40 экземпляров любой книги из первых сброшюрованных в типографии экземпляров отправлялось «в разноску», должностным лицам разного уровня. Эти партийные и государственные чиновники могли считать получаемые книги своей собственностью. Однако каждый из них обладал правом добровольного цензора. Но время их цензорских полномочий ограничивалось производственным процессом. Когда он полностью закончен книга уходит «в свет» и процесс приобретает необратимый характер. Если тираж большой, например 100 тысяч экземпляров, то типография может работать с ним около месяца. При четырех тысячах угрозы от «разноски» (она так называется потому, что эти экземпляры действительно разносят по адресатам в Москве курьеры из типографий) продолжаются не дольше 7 или 10 дней. 20 мая я узнал, что моя книга пошла в Книготорг, в Книжный коллектор и в Книжную палату. Очередной выпуск еженедельника этой палаты «Новые книги» аннонсировал и «Биосинтез белков..».
Вмешательство ЦК КПСС
Утром 25 мая мне в Обнинск позвонили из «Медгиза» и попросили срочно привезти в издательство «чистые листы» книги. Я понял, что случилось что-то непредвиденное и не стал спрашивать объяснений. Оставив «чистые листы» дома, я поехал сначала к научному редактору, профессору В. С. Шапоту, работавшему в Институте медицинской химии. Он мне сказал, что его также просили вернуть «чистые листы», не объяснив причины. Я взял у него папку с этими «листами», сказав, что еду в издательство. Второй экземпляр книги мог пригодиться. После этого я поехал не в редакцию, а в отдел реализации «Медгиза», куда должен был поступить тираж из типографии. Отсюда тиражи отправляют в Книготорг, в Коллектор библиотек и в другие сети. В отделе реализации мне объяснили, что весь тираж был развезен по спискам три дня назад. Было оставлено лишь 10 экземпляров для автора, которые полагались ему по договору. Однако 24 мая приехал курьер из издательства и взял все авторские экземпляры «для исправлений». Было очевидно, что поступил какой-то серьезный звонок из «разноски». В литературных издательствах и в массовых журналах звонки из «разноски» –это нередкое явление. Однако для издательства медицинской литературы подобных случаев, наверное, давно не было. Мою книгу мог спасти теперь ее малый тираж. Цензурно-контрольная функция «разноски» срабатывает в период между подписанием книги «в свет» и полным завершением всех типографских работ. Этот период тем короче, чем меньше тираж книги. «Разносят» по номенклатурным адресатам первые «сигнальные» экземпляры, но работы с остальным тиражом продолжаются в том же темпе.
В обязательную «разноску» включены центральная контора Главлита, Госплан, Совет министров, КГБ и ЦК КПСС. Для книг «Медгиза» в список для «разноски» попадают министр здравоохранения и его заместители, президенты АН и АМН СССР. Как я узнал позже, наибольшее число «сигнальных» экземпляров, около 10, поступает в аппарат ЦК КПСС.
Поскольку Книготорг фиксирует «дату выхода» книг определенным числом, то первые партии книг, по ранее поступившим заказам, отправляются в отдаленные места, начиная с Сибири и Дальнего Востока. По такой же схеме действует и Центральный Коллектор научных библиотек, распределяющий книги по заявкам республиканских и областных библиотек. Сюда я и поехал в первую очередь. В зале старинного здания на Петровке лежали груды книг и сотрудники коллектора вели их разборку. Я с трудом нашел небольшой сектор медицинской литературы. Сотрудник коллектора рассказал мне, что они получили три дня назад 400 экземпляров книги «Синтез белков и проблемы онтогенеза» и начали обработку партии по заказам на следующий день. Однако вчера в коллектор приехал представитель издательства и тщательно пересчитав все экземпляры увез их на грузовике. Я сразу поехал в Книготорг, центральная контора которого находилась на Ленинском проспекте. Сотрудник Книготорга, ведавший медицинской литературой, сам был в недоумении. «…что вы там написали, что нам звонят из ЦК?»-спросил он. Как оказалось из объяснений, на первый звонок из ЦК КПСС в Книготорге ответили, что книги у них уже нет, ее отправили по заказам облкниготоргов. Здесь работали явно быстрее, чем в коллекторе. После этого директору Книготорга позвонил заведующий отделом печати Идеологической Комиссии ЦК КПСС и распорядился собрать и задержать тираж моей книги. Ответственный сотрудник Книготорга вместе с заведующим отдела реализации «Медгиза» отправились на станцию «Москва-товарная» со списком разверстки книги по областям и союзным республикам. Здесь они проработали почти весь день, снимая пломбы с товарных вагонов и выискивая возвращаемую книгу. Иногда это были, наверное, лишь несколько экземпляров на вагон, нагруженный пакетами книг из разных издательств. Работа всего Книготорга была парализована на несколько часов. Но собрать все не удалось. Около 20 партий книги уже убыли из Москвы в отдаленные области Советского Союза. В этих партиях было около 1000 экз., почти четверть тиража. Во все эти областные книготорги были посланы телеграммы. Предписывалось «под личную ответственность» начальников облкниготоргов по получении книги Ж. А. Медведева вернуть ее в Москву на центральную базу «для внесения исправлений». Выход книги в торговую сеть был заблокирован.
На высшем уровне
На следующий день я снова приехал в Москву и пришел в издательство для беседы с главным редактором Г. Е. Островерховым. Он относился к моей книге очень хорошо и был сильно огорчен возникшими проблемами. По его словам на очередном заседании Идеологической Комиссии ЦК КПСС заместитель председателя тов. Снастин заявил, что «Медгиз» напечатал книгу, порочащую передовую мичуринскую биологию. Он характеризовал это как «идеологическую диверсию». В Идеологическую Комиссию по этому вопросу обратились Секретарь ЦК КПСС по сельскому хозяйству В. И. Поляков и заведующий сельскохозяйственным отделом ЦК А. А.Утехин. Давать прямые команды «Медгизу» они не могли. Что произойдет с книгой дальше Островерхов не знал.
Поляков и Утехин попали в ЦК КПСС благодаря Лысенко. Они оба были сотрудниками Лысенко в его Одесском институте селекции и занимались в 1935-37 годах практическим внедрением разработанного Лысенко агроприема яровизации, состоявшего в выдерживании намоченных семян пшеницы на холоду перед их высевом. По теории Лысенко это могло ускорить созревание растений и увеличить урожай. От агроприема вскоре отказались из-за трудностей высева сеялками набухших и начинавших прорастать семян. В. И. Поляков в 1946 году был назначен Главным редактором газеты «Социалистическое земледелие», которая под его руководством стала рупором для Лысенко. Я объяснил Островерхову эти подробности, предположив также, что арестом тиража книги дело, наверное, не ограничится. Ее попытаются отправить в макулатуру. Островерхов объяснил, что издательство уже не контролирует процессы, они перешли на более высокий уровень.
Попытка ликвидации книги «Биосинтез белков..», как я понимал, была связана с циркуляцией в самиздате моей рукописи «Биологическая наука и культ личности», которая продолжалась уже больше года. Островерхов о ней не знал, но Утехин и Поляков безусловно знали. Для них было важно не просто ликвидировать мою совершенно для них не опасную книгу, а предотвратить повышение авторитета и статуса «клеветника» Жореса Медведева в результате публикации им большой научной монографии. На июнь 1963 года намечалось проведение в Москве специального идеологического пленума ЦК КПСС и происходили попытки включить в доклад Секретаря ЦК КПСС Л. Ф. Ильичева тезис об идеологической реакционности менделизма-морганизма. Именно поэтому конфликт по поводу монографии, посвященной синтезу белка и процессам старения, имевшей очень малый тираж, выходил на высший уровень.
27 мая Секретарь ЦК КПСС Поляков позвонил Министру здравоохранения СССР С. В. Курашеву и потребовал от него принятия мер по изъятию моей книги и уничтожению ее тиража. Для Курашева проблема была неожиданной и он немедленно вызвал к себе Президента Академии медицинских наук Н. Н. Блохина, вице-президента В. В. Парина и своего заместителя Генерал-лейтенанта А. И. Бурназяна, который по линии министерства отвечал за работу «Медгиза» и Института медицинской радиологии в Обнинске. Бурназян был также начальником «Третьего Управления» Минздрава, которое обеспечивало медицинское обслуживание засекреченных «атомных», «ракетных» и «космических» городов. Большая часть медицинских служб в Обнинске также входила в эту элитную систему. Курашев попросил Блохина, Парина и Бурназяна срочно просмотреть книгу Медведева и доложить свои соображения на следующий день. Уже утром 28 мая вся группа собралась снова. Блохин сообщил Курашеву, что ни он ни Парин не видят оснований для уничтожения книги. Они считают, что содержащаяся в книге критика теорий Лысенко дана в корректной академической форме и не выходит за пределы допустимой научной дискуссии. Курашев к этому времени и сам в этом убедился. Ему приходилось заниматься вопросами возрождения в СССР медицинской генетики. Проблемы, подобные моей, возникали для Курашева и Блохина при издании Большой Советской и Медицинской энциклопедий и решались в пользу классической генетики. Мичуринская биология исчезала из медицины.
Еще через день В. И. Поляков снова позвонил Курашеву и просил сообщить о принятых мерах. Курашев ответил, что министерство и АМН СССР не видят оснований для уничтожения тиража научной книги. Курашев напрямую Полякову не подчинялся. Идеологическая Комиссия ЦК КПСС также не имела полномочий давать Минздраву какие-то директивы. Тираж книги – это материальная ценность. Книготорг и Коллектор библиотек уже перечислили за нее деньги издательству. При уничтожении книг, что время от времени в СССР неизбежно происходило, иногда с массовыми учебниками для школ и вузов, составляются акты о списании и выявляются виновные, которые компенсируют убытки Книготорга и Коллектора. В данном случае виновной стороной могло быть лишь издательство и приказ о ликвидации тиража должен был подписывать Министр здравоохранения. ЦК КПСС –это директивная, а не исполнительная инстанция.
Но В. И. Поляков тоже не сдавался. Он, как стало вскоре известно, доложил проблему Н. С. Хрущеву и добился включения ее в повестку ближайшего заседания Секретариата ЦК КПСС. Высшим органом власти в СССР был в то время Президиум ЦК КПСС, выполнявший функции недавнего «Политбюро». Президиум ЦК заседал раз в неделю и решал какие-то важные государственные проблемы. Вторым уровнем власти был Секретариат ЦК КПСС, на который собирались Секретари ЦК, их было девять или десять. Хрущев обычно не участвовал в заседаниях Секретариата и на них председательствовал М. А. Суслов, Секретарь ЦК по идеологии. Суслов являлся очень консервативным политиком. Известно, что именно Суслов задержал тираж трехтомника воспоминаний маршала Г. К. Жукова. Но вопросы о материальных потерях Суслов обычно отвечал: « На идеологии не экономят». На заседания Секретариата, на которых решаются конфликтные проблемы, приглашаются и члены правительства. Вопрос о моей книге был одним из многих пунктов повестки. Однако специально по этому пункту заседания были вызваны С.В. Курашев и Президент АН СССР М. В. Келдыш. Для Келдыша, прикладного математика, авторитет которого в СССР, как «Главного теоретика» космических программ, был очень высок, вызов в ЦК КПСС по делу о книге в «Медгизе» был неожиданным и необоснованным. Ни автор, ни издательство не зависели от АН СССР. Келдыша поставили в известность о его роли в решении судьбы книги Медведева, экземпляр которой ему прислали, только 29 мая. Он пригласил к себе биохимика академика А. Н. Белозерского и попросил его сверхсрочно, отложив все дела, прочитать мою книгу и составить «справку-рецензию». Белозерский, заведующий кафедрой биохимии растений МГУ, незадолго до этого перенес инфаркт и врачи запретили ему работать больше четырех часов в день. Выполнить самостоятельно задание Келдыша он просто не мог. Взяв сигнальный экземпляр книги на кафедру, он собрал у себя в кабинете коллег и попросил их составить коллективный отзыв. Эта «справка-рецензия» была очень хорошей, компетентной и обоснованной.
Предварительный проект «решения» для Секретариата ЦК КПСС, подготовленный В. И. Поляковым, был радикальным. В нем моя книга характеризовалась как «идеологическая диверсия», которая могла принести вред воспитанию научной молодежи. Предлагалось книгу изъять и списать в макулатуру. По части наказания виновных предлагалось освободить от занимаемой должности Главного редактора Г. Е. Островерхова и расформировать редакцию теоретической литературы «Медгиза».
Заседание Секретариата ЦК КПСС, на котором среди множества разных вопросов происходило и обсуждение судьбы книги Медведева, состоялось 5 июня. Докладывал Поляков. Слишком академический заголовок книги вызвал некоторые колебания. Кто-то задал вопрос – « Какие отзывы ученых, были ли рецензии?». Поляков молчал. Взгляд Суслова обратился к Келдышу. Президент АН СССР сказал, что академики Н. Н. Блохин, В. В. Парин и А. Н. Белозерский дали о книге весьма положительные отзывы. Это и определило судьбу книги. Решение Секретариата предлагало отложить вопрос и поручило Курашеву и Келдышу составить новый проект решения и заказать детальные отзывы авторитетных ученых. Президиум АН СССР вскоре утвердил трех рецензентов, это были академики А. Н. Белозерский, А. Е. Браунштейн и Н. М. Сисакян. Им предлагалось тщательно прочитать весь текст книги и выявить спорные или ошибочные положения. Это означало, что ликвидации книги уже не будет, но какие-то отдельные изменения могут оказаться неизбежными. Новая комиссия рецензентов была компромиссной. Браунштейн, специалист по белковому обмену, относился к Лысенко с крайним презрением, Белозерский, главный авторитет в СССР по нуклеиновым кислотам, занимал компромиссную позицию, Сисакян, специалист по фотосинтезу, был активным сторонником Лысенко.
Идеологический пленум
Идеологический Пленум ЦК КПСС, который открылся в Москве 17 июня основным докладом Секретаря ЦК КПСС Л. Ф. Ильичева, был для 1963 года анахронизмом. Партийных пленумов по идеологии не проводили с 1946 года. В то далекое уже время главным идеологом был А. А. Жданов, который выбрал мишенью своей критики сатирика Михаила Зощенко, поэтессу Анну Ахматову и композитора Дмитрия Шостаковича. Вводились серьезные ограничения и в науку, в основном на контакты с иностранными учеными и публикации заграницей. В 1963 году подчеркивать особый «социалистический» характер советской литературы, музыки и науки было уже неуместно. Однако именно в 1963 году положение Хрущева, как лидера партии и страны, стало колебаться и он хотел ввести какие-то ограничения на права и свободы, которые сам же и стимулировал в 1956 году своим «секретным докладом", разоблачившим сталинизм.
18 июня на Пленуме с большой речью выступил Первый секретарь Московского городского комитета КПСС Н. Г. Егорычев. Говоря в основном о высокой идейности москвичей, он привел лишь один пример идейных вывихов: « …Ж. А. Медведев, бывший старший сотрудник кафедры агрохимии Сельскохозяйственной академии им. К. А. Тимирязева подготовил к печати монографию «Биологическая наука и культ личности». В этой работе неправильно освещаются основные вопросы развития советской биологии, охаивается мичуринская наука, захваливаются те буржуазные исследования, которые не являются последовательно материалистическими. Получив отпор от коллектива академии, Медведев не сложил оружия, перебазировался в Калужскую область и подготовил к печати, а Медгиз издал, книгу «Биосинтез белков и проблемы онтогенеза», содержавшую подобные ошибки. За ширмой наукообразности прячутся идейные вывихи…» ( Московская правда, 20 июня 1963 г.)
На это заявление, высказанное в прениях, никто не обратил особого внимания. Однако присутствовавший на Пленуме Первый секретарь Калужского обкома КПСС А. А. Кандренков не мог не принять по такому делу необходимых мер. Срочно по всей территории Калужской области начались телефонные поиски Медведева, который «перебазировался» из ТСХА и «не сложил оружия». Он был обнаружен в Боровске, старинном городе в 10 км от Обнинска, в Институте физиологии и биохимии сельскохозяйственных животных. Обком КПСС распорядился немедленно его уволить. Приехавший в Калугу для объяснений директор этого института уладил конфликт, объяснив, что его Медведев, хотя он тоже окончил ТСХА, является тихим и спокойным человеком и членом КПСС. Жореса Медведева долго не могли найти. Поскольку большинство институтов в Обнинске является секретными, списки научных сотрудников Обнинска также не разглашаются, во всяком случае, по телефону.
Первая публикация книги, или «ищи ветра в поле»
Процесс принятия решений по моей книге перешел в затяжную фазу. В конце июня меня вызвал Заместитель министра здравоохранения генерал А. И. Бурназян. Как военный, он все решал быстро и просто. «… главу о наследственности нужно исключить.. я позвоню директору Медгиза, прикажу ему срочно провести все работы в типографии… Эту главу мы вынем, конец книги можно снова набрать, даже расширить. Сделаем все за две недели…». Я пытался возражать, объясняя, что глава о наследственности является ключевой и связывает механизмы синтеза белков с анализом процессов развития и старения. Но научные аргументы были бесполезны. Договорились подождать официальной рецензии трех академиков. Случайно в Институте молекулярной биологии АН СССР я встретил в эти дни А. Н. Белозерского. Он отвел меня в какую-то пустую комнату и конфиденциально объяснил, что на рецензентов оказывается давление. Как минимум требуют удаления из книги главы о наследственности.
Согласиться на удаление ключевой главы я, конечно, не мог. Эта глава XVII занимала 45 страниц и без нее последние две главы о развитии и старении требовали полной переработки. В производственном отделе типографии мне объяснили, что замена нескольких страниц текста (выдирка одних и вклейка других) не представляет трудностей и достаточно частое явление в работе. Удаление всей главы затрагивало большой объем текста и требовало нового набора и следующих за ней глав. Неизбежно повреждался переплет. Нужно будет менять и обложки. Вся эта работа в типографии должна делаться вручную, вне плана и особой бригадой нанимаемых временно или сверхурочно работников. Проще и быстрее делать всю книгу заново в нормальном производственном процессе.
В начале июля знакомый физиолог, которого я не видел больше года, встретив меня в Центральной медицинской библиотеке, стал горячо поздравлять с выходом книги. Я удивился откуда он вообще знает об этой книге. Он ответил, что видел ее у своего коллеги, который купил ее недавно в Мурманске, куда он ездил в командировку. Мой знакомый точно описал мне внешний вид книги (темно-синий переплет) и ее примерное содержание. Я поехал с ним в институт, чтобы расспросить покупателя книги. Он мне сразу ее показал. Я объяснил ему проблему с изданием и попросил одолжить мне купленный экземпляр. Он охотно разрешил взять ее даже навсегда, если это поможет делу. Дома в Обнинске, спокойно обдумав случившееся, я понял причину. Моя книга продавалась в Мурманске в конце июня. Про телеграмму, отправленную по областным книготоргам в конце мая, могли уже забыть. В Мурманск отправляют наверное мало книг и моя книга могла оказаться в одном пакете с другими. Могли подумать, что прибыл столь поздно уже исправленный вариант книги. Но то, что произошло в Мурманске могло произойти и в других городах, далеких от Москвы. Может быть в Чите или в Хабаровске книга вообще не дошла еще до местных книготоргов.
Я срочно выписал из книготорговой рекламы медицинских книг адреса магазинов, торгующих медицинской литературой в крупных городах, отдаленных от Москвы более чем на тысячу километров и послал в каждый из них авиапочтой запрос на покупку от одного до трех экземпляров своей книги по обычной системе «книга почтой» с оплатой наложенным платежом (стоимость книги плюс почтовые расходы). Один из запросов, причем телеграммой, я послал и в Мурманск. Первый ответ пришел из мурманского книжного магазина №2. «Уважаемый тов. Медведев,- извещала меня открытка магазина, - Ваша книга была в продаже и июне месяце 1963г и продавалась по предварительным заказам покупателей. К сожалению помочь Вам не можем, не осталось ни одного экземпляра…». Из Оренбурга пришел ответ на бланке Облкниготорга:"Оренбургский книготорг ставит Вас в известность, что три экземпляра книги «Биосинтез белков и проблемы онтогенеза» проданы. Оставшееся количество не проданных книг мы возвратили по адресу: г. Москва, Малая Лубянка, 8. Отделу реализации Медгиза, поэтому выполнить Вашу просьбу не можем".. Книга продавалась также и магазином медицинской книги в Баку.
Во второй половине июля я получил почтовое извещение, сообщавшее, что на мое имя пришла бандероль с наложенным платежом из Новосибирска. Я сразу отправился на почту, оплатил бандероль и тут же ее распечатал. Моя книга в целости и сохранности. Я дал телеграмму в Новосибирск и попросил выслать наложенным платежом еще пять экземпляров. Телеграмма была с оплаченным ответом. На следующий день магазин медицинской книги в Новосибирске сообщил мне, что все поступившие в магазин экземпляры книги уже проданы. В Новосибирском Академгородке я имел несколько знакомых среди генетиков и биохимиков. Я написал им письма, изложив вкратце проблему и попросил прислать мне еще несколько экземпляров книги. Кроме того я просил узнать сколько всего экземпляров было продано в Новосибирске. Через несколько дней я получил от друзей еще три экземпляра книги и два письма. Коллеги сообщали, что моя книга была в продаже с 13 по 17 июля. В Академгородке было продано 35 экземпляров в основном по предварительным заказам. Непосредственно в Новосибирске было продано 50 экземпляров.
Взяв с собой купленную наложенным платежом книгу, я поехал в Центральный Книготорг. Мне удалось выяснить, что операция по сбору ушедшей из Москвы в конце мая части тиража прошла не совсем успешно. Из тысячи книг, отправленных из Москвы, вернулось обратно 670. 330 экземпляров книги были проданы. Полученный мною экземпляр книги я отправил заказной авиа бандеролью Ричарду Сингу (Richard Synge) в Шотландию. Там уже медленно шел перевод на английский, начатый по рукописи.
Вторая публикация «исправленной» книги
В начале августа меня снова вызвал в министерство А. И. Бурназян. У него были две рецензии, написанные академиками Браунштейном и Белозерским. Третий рецензент Сисакян самостоятельной рецензии не писал, но сообщал, что присоединяется к мнению коллег. К рецензиям было приложено сопроводительное письмо Курашова и Келдыша, адресованное в издательство и предлагавшее руководствоваться замечаниями рецензентов при исправлениях. Рецензии давали книге высокую оценку, считая ее безусловно полезной и своевременной. Однако обе рецензии, Браунштейн рекомендательно, Белозерский более настойчиво, считали, что дискуссионный раздел публиковать нецелесообразно и перечисляли страницы, содержавшие абзацы, в которых содержалась, по их мнению, ненужная полемика. Бурназян опять повторил свое предложение об удалении всей главы и написании ее заново. Я не согласился, объяснив, что замене подлежат лишь несколько страниц. Я показал ему экземпляр книги, которая продавалась в Новосибирске и объяснил, что часть тиража раскуплена в провинции. Это была для него большая новость. В конечном итоге, Бурназян со мной согласился. Он отправил рецензии в издательство и дал нужные распоряжения. Рецензии заказывались по поручению Секретариата ЦК КПСС и были, таким образом, директивными.
Я решил, что замена нескольких страниц не принесет книге большого вреда. Мне было нужно переписать лишь несколько страниц. Удалить и заменить отдельные страницы в готовой книге не сложно. Заменяемая страница вырезается так, чтобы поля возле корешка сохранились. На эти поля приклеивается новая исправленная страница. У меня для ссылок на литературу была в тексте нумерация. Чтобы не менять большой библиографический список я оставлял в тексте те же номера, но удалял имена. Имя Лысенко и его последователей ( И. И. Презент, Н. И. Нуждин и др.) были удалены из текста главы, но остались в списке литературы к главе о наследственности. Дискуссия поэтому сохранялась. Для объяснения любого сложного процесса всегда существуют разные теории. Но полемику между разными теориями старения можно было давать с именами авторов в тексте, полемику по проблемам наследственности приходилось излагать в более общей форме. Я очень быстро внес в текст отмеченных рецензентами страниц необходимые изменения. Иногда на той или иной странице нужно было заменить лишь одну фразу.
Однако противник тоже не дремал. 18 августа в газете «Сельская жизнь» была опубликована большая статья Президента ВАСХНИЛ М. А. Ольшанского «Против фальсификации в биологической науке», которая объявляла «идеологической диверсией» очерк Ж. А. Медведева и В. С. Кирпичникова «Перспективы советской генетики», опубликованный в ленинградском журнале «Нева» еще в марте 1963 года. 21 августа эта же статья Ольшанского была перепечатана газетой «Правда». Это было необычно. «Правда», главный печатный орган ЦК КПСС, как правило, не перепечатывает статьи из других газет. Вскоре стало известно, что Главный редактор журнала «Нева» С. А. Воронов освобожден от занимаемой должности и вся редакционная коллегия расформирована и заменена новой. Такие решения принимает Правление Союза советских писателей, но лишь в результате директив из ЦК КПСС.
Работа в «Медгизе» тем не менее продолжалась. Бурназян и Островерхов несомненно уже знали глубинные причины конфликта. Президенты академий, Блохин и Келдыш возможно также знали и о моей рукописи по истории генетической дискуссии. Браунштейн и Белозерский были в числе тех академиков, которые получили копии этой работы из «Комсомольской правды» еще в 1962 году. Написанные мною новые варианты нескольких страниц книги были направлены на отзыв академику АМН СССР Н. Н. Жукову-Вережникову, микробиологу и одному из немногих ученых-медиков, который был последователем Лысенко. Рецензент подготовил длинный отзыв на 9 страницах с множеством замечаний «мичуринского» характера. Нельзя было принять ни одного из них. Я написал подробный ответ.
Как оказалось, издательство не имело права осуществлять работу по замене страниц и повторному выпуску арестованного тиража без новой резолюции Секретариата ЦК КПСС. В повестке работы этого директивного органа на 18 сентября был проект какой-то новой резолюции. Подробностей этого второго обсуждения «на высшем уровне» я не знаю. Главным было то, что издательству разрешили начинать производственный процесс с книгой на основе подготовленных мною исправлений. Новый текст был набран, сверстан, откорректирован по размерам и затем вклеен во все собранные издательством 3670 экземпляров книги, вместо удаляемых 13 страниц в главе о наследственности и двух страниц в других главах. Все эти процедуры осуществлялись вручную и происходили поэтому медленно. К декабрю операция с «выдиркой» была закончена и книга снова пошла на одобрение в Главлит. Затем мы ее вторично подписали «в свет». Тираж еще десять дней продержали в типографии и отправили в Книготорг в канун Нового Года. Одновременно я получил десять авторских экземпляров. 3 января 1964 года я уже покупал свою книгу в фирменном магазине «Медицинская книга» на Комсомольском проспекте в Москве, сразу 150 экземпляров. Отбирая для себя книги в магазине, я неожиданно нашел уникальный экземпляр. Выдирка была сделана неполно, а вклейка полностью. В книге были два раза повторены страницы 336-340, в одном случае по-старому с упоминанием Лысенко, в другом случае без него.
В последующие годы с книгой ничего плохого не происходило. Рецензии были хорошими. В 1965 году Президент Московского Общества Испытателей Природы (МОИП) при МГУ академик В. Н. Сукачев известил меня письмом, что на проводимом МОИП ежегодном конкурсе научных книг по естествознанию, книга «Биосинтез белков и проблемы онтогенеза» получила Первую премию. Вскоре лично Сукачев вручил мне диплом МОИП и денежное вознаграждение. Представление на премию было сделано от секции геронтологии МОИП и мы отпраздновали это событие в Музее зоологии МГУ на улице Герцена.
Жорес Медведев
Zhores Medvedev
Tel:(44)20-8346-4158
E-mail: zhmedvedev@yahoo.co.uk