Жорес Медведев
Вольный город Обнинск
В конце 1963 года небольшой Обнинск неожиданно прославился. Произошло это не благодаря Первой атомной электростанции или уникальной радиологической мачте-трубе высотой в 310 м., а телетурниру двух команд Клуба веселых и находчивых (КВН) - Дубны и Обнинска. Телевизионные игры КВН вышли на экраны в 1961 году и быстро стали исключительно популярными. Эти интеллектуальные состязания команд, представляющих разные коллективы, вузы, предприятия и др. и города шли тогда, как известно, в прямой трансляции. Участники передачи - группы молодых ученых, инженеров, поэтов и музыкантов проявляли свое остроумие и творческие способности в решении различных задач в значительной степени путем импровизации. Предвидеть заранее характер всей игры, соревнования умов и умений, было невозможно и именно эта свобода от цензуры, спонтанность действия и появлявшиеся в ходе шоу политические шутки, импровизации, пародии и остроумные куплеты определяли интерес, а нередко и восхищение, аудитории. Аналогов КВН в других странах не было. 8 ноября 1963 г на сцену Телевизионного театра на площади Журавлева в Москве вышли сборные команды Обнинска и Дубны, двух городов науки. Игра - соревнование продолжалась около 4 часов:
« Знаменита Дубна, всем известно, где она. А о том, где мы живем, знают лишь зарубежом» - эту шутку из приветствия Обнинской команды сегодня понял бы не каждый. Ее соль заключалась в иронии по поводу «секретности» Обнинска. Дубна, город в 125 км от Москвы на границе Московской и Калининской (Тверской) областей, примерно равный Обнинску по числу жителей (около 30 тысяч), был известен своим Международным Объединенным институтом ядерных исследований (ОИЯИ), основателями которого были, СССР, его восточноевропейские союзники по СЭВ, а также Югославия, Вьетнам, Монголия и Куба. ОИЯИ был социалистическим вариантом Европейского центра ядерных исследований (ЦЕРН) в Женеве, участниками которого были 17 стран. Синхрофазотрон в Дубне с длиной ваакумной камеры ускорителя в 500 м и с магнитом весом в 36 тысяч тонн был в то время самым крупным в мире физическим прибором. Это обеспечивало советским физикам приоритет в синтезе атомов новых трансурановых элементов.
Командам КВН не было заранее известно какие именно задания придется выполнять в ходе игры. В данном случае, в частности, потребовалось собрать из деталей импортный кухонный комбайн, чудо бытовой техники США, который никто из участников игры никогда не видел, и приготовить с его помощью гоголь-моголь и яблочный сок. Обнинские ученые с этой задачей справились. Соперники из Дубны собрать комбайн не смогли. Они проиграли и на других этапах.
Капитаном обнинцев был Валентин Турчин - математик, руководивший теоретическим отделом Физико-энергетического института (ФЭИ). В капитанском конкурсе на игре 8 ноября он одержал достаточно яркую победу над оппонентом. Турчин и другие члены обнинской команды КВН (Александр Круглов, Валерий Нозик и Валерий Павлинчук), таланты которых были сразу оценены зрителями, стали в Обнинске знаменитостями.
В начале 1964 года в Обнинске в клубе ФЭИ начал работу Дом ученых, который быстро приобрел популярность организацией встреч с известными людьми того времени. Владимир Дудинцев, Константин Паустовский, Евгений Евтушенко, Владимир Тендряков читали отрывки из своих неопубликованных произведений. Владимир Высоцкий пел под гитару и его песни в записях расходились по стране. Михаил Ромм расказал о том, как создавался фильм о физиках «Девять дней одного года», показ которого в СССР не прекращался с момента выпуска в 1961 году. Это была одна из лучших кинолент того времени. Событием стал приезд в обнинский дом ученых опального тогда маршала Г.К. Жукова. Поселок Угодский Завод, близ которого в деревне Стрелковка родился и рос Георгий Константинович находился недалеко от Обнинска. Выступая с воспоминаниями перед переполненной аудиторией гость рассказал о боях осенью 1941 года именно в районе, где сейчас находился Обнинск. Немецкая армия была на короткое время задержана обороной на Протве и окончательно остановлена в 70 км от южных окраин Москвы.
Тимофеева-Ресовского утвердили в должности заведующего отделом радиационной генетики и радиобиологии Института медицинской радиологии АМН СССР в Обнинске в марте 1964 года. Ему была предоставлена стандартная трехкомнатная квартира в доме недалеко от моего. Экспериментальный сектор института был расположен в лесу в 4 км от города; сотрудники приезжали туда на служебных автобусах. Рабочий день начинался в 8 часов утра. Городского транспорта в Обнинске тогда не было.
Тимофеев-Ресовский обоснованно считался крупнейшим в мире авторитетом в популяционной и радиационной генетике. К 1964 году у него было в этой области около 200 публикаций, в основном на немецком. Большинство исследований проводилось с классическим генетическим объектом, плодовой мушкой дрозофилой ( вид Drosophila melanogaster), преимущества которой (короткий цикл репродукции, измеряющийся двумя-тремя неделями, легкостью содержания и размножения в пробирках на питательных средах в термостате, наличии в клетках небольшого числа хромосом и много других) привели к тому, что почти все основные законы наследственности животных были впервые открыты именно в опытах на дрозофиле. Не стану касаться сложной и во многом трагичной биографии Тимофеева-Ресовского. Она к настоящему времени отражена в нескольких книгах , наиболее известной из которых является документальная повесть Даниила Гранина «Зубр». Удивительным было то, что такой уникальный человек был жив и работал, сохранив свой характер и талант в двух тоталитарных режимах. Но он понес тяжкие потери. В Советском Союзе в 1937-м арестовали его младших братьев, одного из них, Владимира, директора небольшого завода в Ленинграде, в том же году расстреляли, второй провел десять лет в лагерях. В Германии был арестован в 1943 году старший сын Дмитрий, казненный Гестапо в 1945 году. Здесь следует отметить, что в 1949 году правительственная директива о прекращении в СССР всех исследований с дрозофилой достигла и того засекреченного тюремного института в Челябинской области, «объекта 0211», где он руководил отделом радиобиологии. Он в связи с этим переключился на исследования по радиационной экологии, изучению закономерностей распространения радиоактивных изотопов в естественных средах. В Обнинске Тимофеев-Ресовский возобновил эксперименты с дрозофилой и продолжал исследования по радиационной экологии. Основные трудности испытываемые им в этой работе, были вызваны значительной потерей зрения вследствие дистрофии и тяжелого авитаминоза, пеллагры, которые он перенес, находясь на общих работах в Карагандинском лагере ("Карлаг") в 1946-47 годах. Он не мог читать и работать с микроскопом. Используя сильную и большую четырехугольную лупу, изготовленную специально для него, Тимофеев-Ресовский читал по строчкам лишь художественные произведения. Но научные статьи, в которых главные результаты отражают таблицы, схемы, графики, рисунки, фотографии и формулы, он не мог читать. Ему их пересказывала жена, Елена Александровна. Она же проводила изучение популяций дрозофилы.
Никаких ученых степеней и дипломов Тимофеев-Ресовский не имел. Его отправили в бессрочную командировку в Германию в 1925 году для создания в берлинском Институте мозга генетической лаборатории, когда он еще не успел закончить Московский университет. В Германии у него дипломов не требовали. Но в СССР после 1946 года высокие оклады ученых законодательно привязывались к ученым степеням и званиям, подтверждаемым дипломами Высшей Аттестационной Комиссии (ВАК). В исключительных случаях не имеющие таких дипломов ученые обеспечивались «персональными» окладами, но в каждом случае лишь по решению Совета Министров СССР. В 1962 году Тимофеев-Ресовский в конце концов решил преодолеть этот барьер и защитил в Уральском филиале АН СССР докторскую диссертацию в форме автореферата «Некоторые проблемы радиационной биоценологии», к которому были приложены оттиски публикаций по этой теме. Такая форма защиты «по совокупности работ» была разрешена для ученых старшего поколения, сформировавшихся до реформ в науке в 1946 году. Однако ВАК, в которой биологический сектор возглавлял В. Н. Столетов, не утверждала решение Уральского филиала АН СССР. В результате этого в Обнинске Тимофееву-Ресовскому могли установить лишь зарплату на уровне младшего научного сотрудника без ученой степени, это было около 100 рублей в месяц. Елена Александровна также была зачислена на должность младшего научного сотрудника.
Николай Владимирович обладал уникальной способностью излагать устно свои мысли, воспоминания или научные тексты в максимально ясной и точной форме. Его устные лекции или рассказы можно было записывать на магнитофон, (что нередко и делали) и воспроизводить затем в виде письменного текста без всякого редактирования. Гранинский «Зубр» – в основном запись устных рассказов Николая Владимировича. В то время я думал, что эта способность формулировать окончательный текст в уме, а не на бумаге, развилась, в процессе адаптации к ограниченности зрения. Однако через много лет немецкие друзья и коллеги Тимофеева-Ресовского, К. Циммер и М. Дельбрюк ( K. G. Zimmer and M. Delbrück ) рассказывали мне, что он удивлял всех и в берлинском институте, диктуя на немецком языке свои статьи и обзоры.
Тимофеев-Ресовский безусловно страдал из-за невозможности общения со своими немецкими, британскими и американскими друзьями и коллегами, некоторые из которых были его учениками. Среди них было немало знаменитостей ( Феодосий Добжанский, Ганс Штуббе, Карл Циммер, Макс Дельбрюк, Георгий Гамов, Герман Мëллер и другие). Он не мог вести и переписку. В Биологическом отделении Академии наук СССР и в Академии медицинских наук сохранялось скрыто-недоброжелательное отношение к Тимофееву-Ресовскому и все попытки его выдвижения в члены-корреспонденты этих академий не доходили до обсуждения. Система избрания в любые академии в Советском Союзе находилась под строгим контролем ЦК КПСС и обеспечивала их пополнение лишь теми учеными, лояльность которых была надежно проверена. Среди действительно крупных биологов в СССР Тимофеев-Ресовский общался лишь с академиком-лесоводом Владимиром Николаевичем Сукачевым, который ввел в науку концепцию о биоценозах.
Приезд Тимофеева-Ресовского и группы его уральских сотрудников в Обнинск сразу превратил наш отдел в полноценный научный центр. Лаборатория В. И. Корогодина проводила радиобиологические эксперименты в основном на дрожжевых клетках. Корогодин открыл явление пострадиационного восстановления, то есть способность клеток быстро восстанавливать нормальный рост и размножение после радиационных повреждений. Это противоречило прежним теориям о необратимости радиационных мутаций и в последующем было объяснено действием ферментов способных удалять и заменять поврежденные участки ДНК. Возникла новая отрасль биохимической генетики. Были также пересмотрены в сторону снижения уровни опасности малых доз радиации. Лаборатория Тимофеева-Ресовского развернула работу с дрозофилой и оборудовала теплицу для изучения радиационной генетики растений. На небольшом огороженном участке леса, недалеко от лабораторного корпуса, был начат долгосрочный опыт по распределению радиоактивных изотопов в лесных биоценозах. Я все еще ограничивался опытами на головастиках и лягушках, планируя перейти на мышей в конце 1964 года, когда ожидалось завершение строительства вивария и радиоизотопного корпуса. Лаборатория молекулярной радиобиологии была по тому времени уже хорошо оборудована. Особенно важным было приобретение двух американских суперцентрифуг. Рита тоже начала работу в лаборатории, сначала на добровольных началах, а затем в должности младшего научного сотрудника. В Обнинске для биологов и биохимиков не было альтернативных возможностей трудоустройства и «семейственность» поэтому не преследовалась.
В июне 1964 года Лысенко потерпел крупное поражение при попытке обеспечить избрание двух своих преданных сотрудников Н. И. Нуждина в действительные члены и В. Н. Ремесло в члены-корреспонденты Академии наук СССР. При обсуждении кандидатуры Нуждина (его представил академик Р. В. Цицин) на Общем Собрании АН СССР 26 июня против его избрания выступили академик В. А. Энгельгардт, академик И. Е. Тамм и, неожиданно для всех, притом очень темпераментно, академик А. Д. Сахаров. Андрей Дмитриевич был в то время малоизвестным физиком, так как работал в глубоко засекреченном институте в Горьковской области, который занимался разработкой моделей водородной бомбы. Он был трижды Герой социалистического труда, но награждения и звания, включая и избрание в академики, не сопровождались публикациями в прессе. В стране в то время шесть академиков - атомных физиков были засекречены и их имена и институты не были включены в справочники Академии наук. 114 академиков, из 137 участвовавших в голосовании, проголосовали против Нуждина, хотя все члены Общего Собрания безусловно знали, что его кандидатура была ранее одобрена в ЦК КПСС и успешно прошла через Отделение биологии. На Общем Собрании АН СССР присутствовал Секретарь ЦК КПСС Л. Ф. Ильичов. Это означало, что против Нуждина голосовали в основном физики, химики, астрономы, математики и другие представители точных наук. Непокорность академиков была совершенно новым явлением в жизни страны, вызовом руководству КПСС и прежде всего политике Хрущева.
В начале июля, взяв отпуск сразу за два года, я с семейством уехал отдыхать в Крым в Никитский ботанический сад. Во время отдыха я почти отвык от газет, и , возвращаясь 29 августа через Москву домой в Обнинск, перед посадкой на электричку на Киевском вокзале, решил купить газету. Было уже поздно, и в газетных киосках продавалась лишь «Сельская жизнь», которую москвичи обычно не покупают. Развернув ее в вагоне, сразу увидел большую статью президента Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук (ВАСХНИЛ) М. А. Ольшанского «Против дезинформации и клеветы». Читая статью я быстро обнаружил, что она, в первую очередь, была посвящена моей рукописи «Биологическая наука и культ личности ( заголовок которой Ольшанский не приводил):
« В последнее время ходит по рукам составленная Ж. Медведевым объемистая «записка», полная грязных измышлений о нашей биологической науке.... В высокомерно-издевательской форме он походя «ниспровергает» теоретические основы мичуринской биологии…автор прибег к политической клевете, что не может не вызвать гнева и возмущения… Ж. Медведев доходит до чудовищных утверждений, будто бы ученые мичуринского направления повинны в репресиях, которым подвергались некоторые работники науки…Политическая спекуляция Ж. Медведева производит впечатление на некоторых малосведущих и не в меру простодушных лиц. Чем иначе можно объяснить, что на одном из собраний Академии наук СССР академик А. Д. Сахаров, инженер по специальности, допустил в своем публичном выступлении весьма далекий от науки оскорбительный выпад против ученых-…». Ольшанский далее заявлял: "пришло время чтобы Ж. Медведев ответил перед судом за распространение клеветы».
Приступив к работе в лаборатории, я быстро почуствовал, что отношение ко мне в партийной организации и в администрации института изменилось. Сначала ко мне пришел парторг отдела Б., чтобы «поговорить по дружески» о том, что я «ставлю всех в трудное положение». Затем последовал вызов на партийное бюро для объяснений. Столь быстрая реакция на статью в «Сельской жизни» была непонятна. Лишь через много лет из изданной в Ленинграде книги «Репрессированная наука» (1991) я узнал, что Ольшанский еще 14 июля написал для Хрущева «Докладную записку» с объяснениями:
« В связи с выступлением академика А. Д. Сахарова на сессии Академии наук СССР считаю своим долгом довести до Вашего сведения о следующем… Многие противники Лысенко пользуются недостойным приемом – клеветой… Более двух лет распространяется перепечатываемая на машинке объемом в 210 страниц книга Ж. Медведева «Культ личности и биологическая наука» – ворох грязных клеветнических выпадов, имеющих целью скомпрометировать Т. Д. Лысенко как ученого, гражданина, человека. В числе других обвинений здесь на десятках страниц муссируется клевета о виновности Т. Д. Лысенко в гибели академика Р. И. Вавилова и ряда других советских ученых…Лысенко угнетен и обескуражен. Ни один голос на сессии Академии не раздался в его защиту, он вынужден был сам заявить на сессии Академии, что он не преступник, что он честный человек. Где же найти защиту от гнусной, оскорбительной, с грязью смешивающей достоинство советского человека клеветы? Ведь есть же Закон, ограждающий советского человека. Почему же он не распространяется на академика Т. Д. Лысенко?».
«Докладная записка» Ольшанского вызвала гнев Хрущева. Президент АН СССР М. В. Келдыш был приглашен к нему для объяснений. Потребовали объяснительную записку в ЦК КПСС и от академика Сахарова. Он написал ее в резкой форме, чем вызвал еще большее раздражение Хрущева. Были созданы комиссии по проверке деятельности Академии и отдельно для проверки института физико-химической биологии, который возглавлял академик В.А. Энгельгардт. Какие-то директивы неизбежно поступили в АМН СССР и в калужский обком в отношении Ж. А. Медведева. Для Хрущева в это время главной проблемой был, однако, плохой урожай по всей стране. В 1963 году сильный неурожай привел к необходимости, впервые в истории СССР, закупок зерна в США и в других странах, вплоть до Австралии, причем с оплатой из золотого запаса. Повторение этого в 1964 году становилось угрозой для самого Хрущева. Поехав по стране, он решил, что необходима новая реорганизация. Написав проект доклада о перестройке всей сельскохозяйственной отрасли СССР, Хрущев уехал в Крым, для осмотра импортных птицефабрик, а оттуда в Пицунду в Абхазии. Здесь у него и у Анастаса Микояна были дачи в реликтовом сосновом лесу на берегу Черного моря. Морской воздух, смешанный с испарениями хвои и смол, был целительной комбинацией и правительственные дачи отгородили бетонным забором от остальных отдыхающих большую часть этого уникального леса-заповедника. В своем проекте Хрущев предлагал ликвидировать министерство сельского хозяйства и заменить его 12 Государственными комитетами по отраслям. Планировалось создание Госкомитетов по животноводству, по птицеводству, по производству зерна, по техническим культурам, химизации и т.д. Проект Хрущева был разослан не только членам Президиума ЦК КПСС, но и всем секретарям обкомов.
Я ожидал, что статья Ольшанского в «Сельской жизни» приведет к письмам и телефонным звонкам домой или в институт от генетиков и других ученых, готовых выступить в мою защиту. Но никаких звонков или писем в первую неделю после моего возвращения не было. Лишь 5 сентября я обнаружил в почтовом ящике письмо без обратного адреса, отправленное, судя по штампу, из Рязани. Распечатав конверт я с удивлением и радостью обнаружил: Солженицын.
« Многоуважаемый Жорес Александрович!
Этим летом я прочел Ваши «Очерки». За много лет буквально не помню книги, которая так бы меня захватила и взволновала, как эта Ваша. Ее искренность, убедительность, простота, верность построения и верно выбранный тон – выше всяких похвал. О современности ее нечего и говорить. Я знаю, что многих читателей она очень волнует, хотя бы они были далеки от биологии….. Ваша книга состоит из одних неопровержимостей, и тот суд, который приемчиками старого времени накликает Ольшанский, будь он широкий и гласный – на его же голову и обрушится…»
В конце письма был и обратный адрес: г.Рязань,23 1-й Касьяновский пер. 12, кв.3
В начале сентября мне позвонил профессор Б. Л. Астауров, с которым я был хорошо знаком, и передал, что со мной хотел бы встретиться академик М. А. Леонтович. Леонтович был очень уважаемым физиком старшего поколения, специалистом в области радиофизики и физики плазмы. Он в 1964 году возглавлял кафедру на физико- математическом факультете МГУ. Как оказалось на следующий день, Леонтович просто хотел мне передать, что со мной желает встретиться академик А. Д. Сахаров, который, имел свою московскую квартиру в том же доме, где жил и Леонтович. Сахаров был озабочен статьей Ольшанского в «Сельской жизни» и хотел обсудить эту проблему. Поскольку Сахаров, как руководитель проектов по созданию водородной бомбы, должен получать разрешение от спецслужб на все контакты с людьми, не имеющими допуска к секретным работам, то предполагалось, что я приду в гости к Леонтовичу и уже от него в соседнюю квартиру к Сахарову. Я получил от Леонтовича адрес и телефон Сахарова и в назначенный мне день приехал к дому на такси. Какой либо заметной охраны в подъезде не было. Точную дату этого визита я сейчас не помню. ( В своих «Воспоминаниях», изданных в США в 1990 году издательством имени Чехова, сам Сахаров излагает по памяти этот визит неверно, перенеся его на конец июня. «Через несколько дней (после Собрания АН СССР) ко мне домой пришел незнакомый мне раньше молодой биолог Жорес Медведев…Он попросил меня подробно повторить, по возможности точней, что именно я говорил и всю обстановку. Все это он записал в блокнот для включения в его книгу…» (Стр. 316). Все было иначе. Стенограмма обсуждения на Общем собрании АН СССР кандидатуры Нуждина распространялась по рукам среди биологов почти сразу после провала Нуждина и я уже имел ее копию. Где жил Сахаров я не знал. Придти к нему домой без сложной подготовки было невозможно, этот трехэтажный элитный дом, в глубине жилого квартала возле Курчатовского института атомной энергии, в котором жили академики, был под особым наблюдением. Прим. автора).
Квартира Сахарова состояла из четырех больших комнат. Здесь жили жена академика, Клавдия Алексеевна, дочь Люба и сын Дима, ровестник нашего Димы. Андрей Дмитриевич был лишь на четыре года старше меня, он родился в 1921 году. Ему было 44 года, но выглядел он наверное на 50. Его избрали в АН СССР в 1953 году в возрасте 32 лет сразу после успешного испытания водородной бомбы, оригинальная конструкция которой, отличная от американской, была разработана Сахаровым. Наша беседа в его кабинете началась со статьи Ольшанского, которую Сахаров прочел тоже случайно и также 29 августа, купив «Сельскую жизнь» в Симферопольском аэропорту, возвращаясь из санатория. «Других газет не было» - объяснил он. За себя он не беспокоился, но угрозу Медведеву судом считал серьезной. Мою рукопись он читал еще в 1963 году.( Ее привез «на объект» физик Виктор Борисович Адамский. Сам Адамский в книге воспоминаний физиков о Сахарове, изданной в 1996г.,«Он между нами жил» описал сильную эмоциональную реакцию Сахарова. Прим. автора). Я привез ему новый текст этой работы, которая, постоянно обновляясь, уже почти вдвое превышала первый вариант, размножавшийся в самиздате. Я объяснил, что угроза суда меня не беспокоит. Реализация ее просто невозможна, так как потребует экспертной проверки фактов репрессий и изучения архивов КГБ. Анализ документов лишь подтвердит и дополнит ту картину, которая приведена в моей книге. Статья Ольшанского была в большей степени свидетельством паники, а не силы. Хрущева Сахаров знал лично и несколько раз участвовал в спорах с ним на заседаниях Президиума ЦК по поводу, по словам Сахарова, «политических» испытаний сверхмощных водородных бомб.
Узнав, что я работаю в новом институте медицинской радиологии, Сахаров начал задавать вопросы о радиационных мутациях и лучевой болезни. Вопросы были очень компетентными. Он, безусловно, изучил немало работ в этой области. Я к этому времени прочитал много обзоров по действию облучения на организм человека, радиационное старение было моей общей темой в институте. У Сахарова безусловно были некоторые признаки преждевременного старения. Беседуя, как то очень вяло, он одновременно думал о чем то еще, рисовал на листе бумаги различные математические формулы. Я провел у него около полутора часов.
Мы условились снова встретиться ровно через месяц, в заранее оговоренный день и час, чтобы оценить развитие ситуации. Однако через месяц обстановка в стране значительно улучшилась и Сахаров был менее сдержан. Он уже прочитал новый вариант моей рукописи и сказал, что работа значительно улучшена. Я также узнал и обстоятельства его переоблучения. Оно произошло 12 августа 1953 года при испытании на казахстанском атомном полигоне первой советской водородной бомбы. Главой всех атомных и ракетных проектов после ареста Л. П. Берия стал В. А. Малышев, возглавлявший до этого министерство транспортного машиностроения. Он же и руководил испытаниями первой водородной бомбы. Мощность взрыва превзошла ожидания. Когда радиоактивное облако сдуло ветром в сторону, Малышев, находившийся в состоянии эуфории, предложил Сахарову и другим руководителям испытания (Среди них был и Игорь Курчатов) поехать на машинах в эпицентр и посмотреть, что там получилось. Подъехав достаточно близко к остаткам оплавленной башни, Малышев вышел из машины, Сахаров , сидевший рядом, вышел за ним. Остальные участники этой безумной экспедиции остались в машинах. Малышев подошел к остаткам стальной башни. Мощное нейтронное облучение от атомного взрыва создает т.н. «наведенную» радиоактивность у любых металлов. Малышев облучился, по-видимому, больше всех. У него развилась хроническая лучевая болезнь и он умер от лейкоза в 1957 году в возрасте 55 лет. Курчатов, который переоблучался несколько раз и до этого, особенно при работе на первом экспериментальном реакторе, запущенном еще в 1946 году и не имевшeм нужной защиты, и при ликвидации аварии на втором промышленном реакторе в 1948 году, также имел признаки лучевой болезни и умер в 1960 году в возрасте 57 лет. У Сахарова наблюдался стабильно повышенный уровень лейкоцитов и он тоже боялся возможности лейкоза. Его имунная система была ослаблена и любые инфекции он переносил очень тяжело.
Последняя декада сентября прошла спокойно. Никто не требовал от меня каких-либо объяснений. Было известно, что Пленум ЦК КПСС для обсуждения доклада Хрущева планировался на ноябрь. Газета «Сельская жизнь» продолжала кампанию, начатую Ольшанским. 11 сентября в ней появилась статья В. Ремесло, который поддержал предложения о привлечении клеветников к ответственности. 2 октября в той же газете была напечатана большая статья «Вдали от производства», в которой критиковались ученые, ведущие многолетнюю борьбу с мичуринской биологией. По слухам стало известно, что проект доклада Хрущева содержал энергичную поддержку Лысенко и критику его противников.
Существенные изменения в политике руководства страны стали очевидными для московских генетиков утром 13 октября. Известный генетик Иосиф Абрамович Рапопорт, открывший в 1940 году химический мутагенез и подвергавшийся в недавнем прошлом разным гонениям, был вызван к телефону в институте для разговора с ответственным работником ЦК КПСС. От имени ЦК Рапопорта попросили очень быстро, «за 24 часа», подготовить статью для газеты «Сельская жизнь» о достижениях классической генетики. Рапопорт ответил, что так быстро написать столь серьезную статью он не может. Однако руководящий товарищ настаивал и сказал, что на квартиру Рапопорта приедет стенографистка, чтобы записать устный текст, который будет отредактирован. Рапопорт стал звонить коллегам, чтобы получить помощь и советы . Первым, к кому он обратился, был В. Я. Эфроимсон, у которого на эту тему имелось несколько неопубликованных рукописей. Эфроимсон позвонил мне в Обнинск. На следующий день вечером русская служба Би-би-си, со ссылкой на московского корреспондента лондонской газеты The Evening News Виктора Луи передала сообщение о смещении Хрущева со всех постов. Виктор Луи был советским журналистом, связанным с КГБ и выполнявшим некоторые деликатные миссии. Сенсационные новости к тому же очень высоко оплачивались западными информационными агенствами.
Официальное сообщение о принятии отставки Хрущева, « в связи с преклонным возрастом и состоянием здоровья», было опубликовано в «Правде» лишь 16 октября. Подробностей о заседании Президиума ЦК КПСС 13 октября и полного Пленума ЦК 14 октября не приводилось. Как стало вскоре известно основной доклад и для Президиума и для Пленума делал Секретарь ЦК КПСС М. А. Суслов. Текст этого доклада, как и прения по нему, никогда не публиковались. Судя по всему оба этих заседания вообще не стенографировались, чтобы обеспечить полную свободу высказываний. Однако в последующем историки смогли по воспоминаниям участников Пленума восстановить основные обвинения Хрущева, содержавшиеся в докладе Суслова. Эти обвинения затрагивали почти все сферы государственной политики и экономики. Одно из них состояло в том, что Хрущев единоличным решением закрыл в 1961 году прием студентов в Московскую сельскохозяйственную академию им. К.А. Тимирязева, обрекая это важное столетнеее учебное заведение и научный центр на умирание. Это решение было характеризовано, как «самодурство». Были отмечены, как крупные ошибки Хрущева, его безоговорочная поддержка Лысенко и его конфликт с Академией наук СССР, в связи с попыткой избрания в академики Нуждина. Хрущев, как оказалось, грозил вообще закрыть Академию, которая стала, якобы, заниматься политикой.
Судя по известным сейчас данным, заговор против Хрущева готовился в глубокой тайне достаточно давно. Инициатива, по-видимому, принадлежала Суслову, который был одним из немногих членов партийного руководства, не обязанных Хрущеву своим выдвижением. Л. И. Брежнев, как Председатель Президиума Верховного Совета СССР, был в курсе дела, также как и руководители армии и КГБ. Заседание Президиума ЦК КПСС, на котором стоял вопрос о смещении Хрущева, началось 11 октября. Были приглашены около 20 секретарей обкомов. Выявилось полное единодушие. От непрерывных реорганизаций Хрущева все устали. Партийная и государственная элита хотела стабильности. Однако формальное решение отложили на два дня, в связи с запуском с космодрома Байконур 12 октября космического корабля Восход-1. Это был первый в истории полет в космос группы космонавтов, В. М. Комарова, К. П. Феоктистова и В. Г. Егорова. До этого и в СССР и в США космические корабли были расcчитаны лишь на одного человека. Полет продолжался 24 часа 17 минут, и в день запуска 12 октября был заранее запланирован телефонный разговор капитана корабля Владимира Комарова с Хрущевым, который должен был транслироваться и по радио и по телевидению. Менять программу было слишком поздно. Все мы этот разговор и видели и слышали, радуясь успеху страны. Комаров ритуально докладывал «…Готовы выполнить любое задание советского правительства..». Однако рапорт о полете, традиционно на Красной площади, принимали от Комарова и его товарищей лишь 19 октября уже Л. И. Брежнев и А. Н. Косыгин. Тут же родился и первый анекдот новой эры: « Готовы выполнить любое задание любого правительства».
16 октября ректор Тимирязевской сельскохозяйственной академии, проф. Г. М. Лоза был вызван в ЦК КПСС. Его информировали о том, что решение о прекращении приема студентов в ТСХА отменено и предложили объявить, хоть и с опозданием, набор на первый курс. 17 или 18 октября в Обнинск Тимофееву-Ресовскому позвонил Министр высшего образования РСФСР В. Н. Столетов и поздравил его с присуждением ученой степени доктора биологических наук.
Газета «Сельская жизнь» опубликовала большую статью И. А. Рапопорта, о практических и теоретических успехах классической генетики 21 октября. 23 октября в газете «Комсомольска я правда» был напечатан большой очерк Владимира Дудинцева «Нет, истина неприкосновенна». Дудинцев, автор романа «Не хлебом единым», сенсации 1956 года, давал в очерке отрывок из своего нового романа о генетиках, боровшихся с псевдонаукой. Очерк был написан больше года назад, кочевал по разным редакциям, несколько раз набирался ( у меня в коллекции было три верстки, подаренные автором), но всегда запрещался цензурой. Теперь он, наконец, увидел свет и его прочитали миллионы людей. Статья Рапопорта не была дискуссионной, она освещала успехи генетики, но не критиковала теории Лысенко. Очерк Дудинцева называл виновников трагического периода советской генетики, их беспринципность, эгоизм, их опору на политическую демагогию.
События развивались очень быстро и мы узнавали новости почти каждый день. В субботу 24 октября (субботы тогда были еще рабочими днями) на совещании пропагандистов в Московском городском комитете КПСС докладчик назвал Т. Д. Лысенко лжеученым. 26 октября Президиум Академии наук СССР начал обсуждение проблемы «улучшения руководства» Института генетики АН, директором которого был Лысенко и его заместителем Н. И. Нуждин. Был поднят вопрос о снятии их с этих постов. Была создана комиссия академии по проверке работы института. Процесс различных акций по восстановлению классической генетики и связанных с нею отраслей селекции, животноводства, ботаники, цитологии и других отраслей нарастал, как цунами. В ноябре статьи с критикой Лысенко и его сторонников появились во многих газетах. Вскоре стало известно, что два бывших «яровизатора», на которых держалась поддержка Лысенко в аппарате ЦК КПСС, Секретарь ЦК по сельскому хозяйству В. И. Поляков и заведующий сельхозотделом ЦК А.А. Утехин потеряли свои посты. Полякова перевели в заместители редактора «Экономической газеты», а Утехина уволили на пенсию. М. А. Ольшанский был также отправлен в отставку. Президентом ВАСХНИЛ стал П. П. Лобанов. Это была компромисная фигура. Лобанов, в прошлом Министр совхозов СССР, был в основном администратором, а не ученым. Однако широкой замены кадров в институтах и университетах все же не происходило. Это оказалось невозможным по многим причинам. В стране в 1964 году просто не было ученых, имеющих нужные квалификации в биологии. Восстановление большой и необходимой отрасли естествознания – дело весьма сложное и длительное. Для выхода советской биологической и сельскохозяйственной наук на мировой уровень требовались многие годы или даже десятилетия. Научные направления и школы создаются очень медленно на основе традиций и передачи знаний из поколения в поколение. В 1948 году Лысенко и его сторонникам было значительно легче проводить свои реформы. Они главным образом разрушали и упрощали. Псевдонауки не базируются на прочном фундаменте фактов и знаний. Восстанавливать науку невозможно. Ее нужно созидать заново, сначала образованием, развитием творческих потенциалов и талантов, которые встречаются нечасто, а затем и многолетними экспериментальными исследованиями. Науку нельзя развивать только финансовыми и административными мерами, науке прежде всего нужны генераторы идей.
В начале февраля 1965 года стало известно о снятии Лысенко с поста директора Института генетики. Реформировать этот институт оказалось невозможным. Его ликвидировали, создав вместо него в том же здании новый Институт общей генетики, директором которого вскоре стал Н. П. Дубинин.
«Мичуринская биология» после 1948 года насаждалась и в странах Восточной Европы, входивших в СЭВ. Это был болезненныый процесс особенно в Чехословакии, родине Грегора Менделя, основоположника учения о наследственнoсти, названного менделизмом. Он был биологом-любителем. В 1843 году, после окончания университета, Мендель стал монахом августинского монастыря в Брюнне (сейчас Брно). В саду при монастыре он в 1856 году начал свои знаменитые опыты по гибридизации разных сортов гороха, впервые применяя для анализа потомства вариационно-статистическую обработку. Его книга «Опыты над растительными гибридами» была опубликована на немецком языке в 1865 году. Столетие открытия «законов Менделя» генетики всего мира отмечали симпозиумами и конференциями. Реабилитация в СССР Г. Менделя стала большим событием именно для Чехословакии. Чехословацкая Академия наук срочно решила созвать именно в Брно международный симпозиум по генетике. Одновременно были утверждены 20 золотых медалей Г. Менделя, которые присуждались Чехословацкой академией наиболее выдающимся генетикам мира. Среди советских ученых золотая медаль Менделя была присуждена Б. Л. Астаурову, Н. П. Дубинину, М. Е. Лобашеву, Н. В. Тимофееву-Ресовскому, И. А. Рапопорту и Н. В. Цицину. Для участия в мемориальном симпозиуме в Брно, с продолжением его в Праге, формировалась большая группа советских ученых, почти 70 человек. В эту группу сразу вошел, как лауреат медали Менделя, Тимофеев-Ресовский. По рекомендации академика Б. Л. Астаурова в состав делегации был включен и Жорес Медведев. Тимофееву-Ресовскому и мне предложили быстро сформулировать темы наших докладов и представить тезисы для включения в сборник рефератов. Почти все лауреаты золотой медали Менделя из ГДР, ФРГ, Великобритании и США были друзьями Тимофеева-Ресовского, с которыми он в последний раз общался на Международном генетическом конгрессе в Эдинбурге в 1939 году, почетным (но отсутствовавшим) президентом которого был Николай Иванович Вавилов.
Жорес Медведев
Zhores Medvedev
Tel. (44)20-8346-4158
E-mail: zhmedvedev@yahoo.co.uk