<6-ая книжка, 1931 г.>

 

Одни и те же рисунки до утра рисует он.

Череватов. Люднов.

Тюрьма.

Люднов.

Кирпичи без следа.

Человек —

сознательник,

все оправдывающий

непременным разумом.

О любви звенит струна Струна дает <нрзб. >, а не любовь...

И т.д.

Без мучений нельзя изменить общество: ведь социализм [исходит из] получил в наследство мещанство, сволочь («люди с высшим образованием — счетоводы» и т.д.). Страдание ототрет с таковых, размелет их разум, от которого можно застрелиться в провинции.

Череватов не помнил женщин, но воображал своих детей, и шел по пыли дороги, глядя, как чужие женщины утирают задницы неизвестным детям.

Без родни, без людей время Череватова делалось бесконечным томлением в природе...

Человек в Якушке — отрастающие руки, нос, ноги от утом<ления> велич<айшим> подвигом.

Он, человек, впоследствии ослепнет. Ему пришлет письмо давний друг, такой же слепой, ослепший.

Делает все, паровозные колеса и пр., но ничего не имеет, не видит следов жизни ~ переход к обществу, к встрече всюду родных, т.е. сделанных предметов своей рукою.

68


Один в Якушке, в избушке в степи.

Сознание, оно не предмет искусства; сознательный человек поддается только иронической форме произведения. Похоже на к<онтр>рев<олюционный> лозунг. Да, потому что революция это в главном чувство, организм, элемент, музыка. Сознание, не закрепленное в чувстве, это действительно к<онтр>революция, т.е. непрочное слишком состояние.

Возвращение в избушку

1. После войны.

2. Сон.

3. Пробуждение от глухой песни в пространствах.

4. Исход.

5. Встреча. Дружба. Сознательные. Столовая. Город. Юность. [Напряжение.] Возбуждение.

Как же труд?

Доктор: Вы д<олжны> б<ыть> больными! — Мне хорошо, я расту в теле.

Сквозь череду горя, труда и бедствия — к молодости, к вере и радости.

Будущий действует через весь роман молчаливым, без единой фразы.

Важно: определить систему сопротивлений.

Что эти кости делали, когда на них тело было!

Убили нечаянно женщину: чёрт с ней, она же мещанка была!

Несколько раз сходил с ума.

69

L


Меня в Парке к<ультуры> и отд<ыха> никуда не тянет — только в 5-ое отд<еление> милиции!

[Ложка за сапогом]

[Человек знакомый с тысячами лично.]

[Он бросился в республику.]

Жов<ов> — критическое существо, рабочее критическое.

            [От нее пахло жизненными отходами.]

[Жизнь похожа на меня!]

От голода сжаты рты, полные слюной.

Череватов есть на свете! Он — всюду, он — масса! Беспощадная к себе забота.

Я болею за «Россию», я ночей не сплю,— а ты что? Я с завода не [хожу] выхожу, а ты что?

В Л<енин>граде статуи, палка с ангелами, громадные кирпичи, убранные для ребенка-буржуазии,— все это чушь и не серьезно,— воображать себя серьезным гигантом, одаренным однако радостью к истинно радостному, серьезному и естественному, похожему [на свежее серое небо над головой.]

Христианство, вегетарианство и т.д. в детстве, в юношестве под­готовляют стервецов в мужестве <Кузява — нрзб.>.

Страна темна, а человек в ней светится.

Чувствуется земной шар в Л<енин>граде.

70


Напряжение нежности.

Человек, гибнущий от скандала, затеянного им по поводу сдачи у газетчика; человек, одержимый энергией скандалов, спорщик, крайне впечатлительный, активный на любой непорядок, дерзкий, вызывающий на бой всю прорву мира и т.д. Великий новый тип! «Буржуй в социализме».

И новые силы, новые кадры могут погибнуть, не дождавшись еще, не достроив социализма, но их «кусочки», их горе, их поток чувства войдут в мир будущего. Прелестные молодые лица большевиков,— вы еще не победите; победят ваши младенцы. Революция раскатится дальше вас! Привет верующим и умирающим в перена­пряжении. <Запись сделана чернилами>.

Революция, как ветер, твердый, всемирный, сильный, как неживой, нечеловечный (берег Балтийского моря в октябре).

Работница фабрики Зиновьева, преданность революции, вечная движущаяся жизнь, вовсе иной мир, чем тот, который я имел.

Я с тобой сошелся не этичничать!

Революция, как любовь к женщине, к лучшему товарищу, исполняющему тревогу жизни, ее поток в даль, поток, похожий на волнение любви,— но революция и отбор, т.е. она — влюбленность только в действительного, и ненависть к обратному.

В глуши, в пустоте земли, в овраге собралось четверо бедняков,— [это и] им стало лучше,— это и было началом нового времени.

Старуха 82 лет, ведьма, спит от голода, пьет от голода воду, увидя ребят, детей — вся сияет!

Прекрасная, милая жизнь! Возраста нет! А ребята от нее бегут.

Котов! В юности идеалист; в 30 лет — стервец и бабник. В 40? Наверно — либерал!

Мыслят «свободно» тогда, когда ничего, никакой цели не остается.

 

71

Череватов несколько раз умирал, но оживал. [У скобарей нет фамилий, только отчества.]

[Мы — товарищи: вместе в уборной сидели и слышали внутренности и запах.]

Не отставая от Ленина ни на шаг! — (Сказано искрен<не> и хорошо).

[Режимство (для буржуазии).]

[— Чего ж ты кричишь?

— Да я такой крепкий!

— Ведь тебе умирать пора!

— Кому? Я только начинаю!]

48 часов беспрерывн<ой> работы на ремонте:

рабочие падают во сне и усталости,  но их отливают водой, они встают и смеются.

Если нельзя сплотить людей на основе родства, то можно их соединить на основе мучительства.

«Все вышеуказанное будущее!»

Лук — имя девочки.

В столовой двояшки-девочки служат подавалками.

Усердное сердце.

Не Иван-дурак, а Иван-аспид, Иван-хитрец — вот сущий тип нашего времени, и действующий «положительно», но он будет в к<онце> концов разоблачен.

Иван-дурак, это утешение барина-буржуя.

72


 

Для Череватова всюду враги! — враги по природе и классу.

[Человек продал свой скелет. Купивший скелет приставил к человеку сторожа, чтобы во время смерти его скелет не испортили собаки.]

Разоблачение радости.

Рассказ в вагоне, за Ташкентом:

«Один хватился убить всех одной мыслью, если даже он подумает ее внутри себя только, но мысли не имел, отучен был».

Я роблю!

[Да здравствует Иван Кузява]

Фонарь горит над топливом (керосином) на оглобле. Ландшафт!

Инженер, умерший в к<онце> концов от сознания ненужности, неспособности (молодые лучше) и т.д., давший объявление о своей смерти.

Папа, рассмеши меня!

Папа, рассмеши меня!

Папа, рассмеши меня!

«Всенародная инсценировка» Наказание не действует.

Мечта об интервенции, вероятно, долго будет жить, даже при коммунизме, пока не обратится в смерть негодяев-интервентов.

[Мотив бедной машины на берегу речки, в тишине природы.]

У турбины Череватов:

— Ты — приличный человек,— сказал [Евсеич] Кузява.

При смерти люди чувствуют сухость и им хочется чего-то влажного.

73


 


 


 


Череватов — «машина», в смысле реализма (не забыть, что Толстой и его Фадеевы — идеалисты).

«Человек лишь властелин машины» — какой человек? Какой глупый луначарский либерализм!

74


 

Кузява действует свободно и нетерпеливо, к<а>к в бесконечности.

Написать, как я воображаю со слезами человека всюду: на паровозе, на аэроплане и т.д. Жовов. Жовов. Жовов Жовов Жовов Жовов

[Мученье вещества]

Социализм вызывает «электромагнитные» силы из масс; [вместе] раньше, и «правые» «верят» в «пар».

Череватов — неприятный, вопреки «приятной» традиции. Жовов.

Пока пить не захотел, не м.б. чтоб ты наелся.

Ешь до наедчивости!

Эй, барин, жопа сзади бздит! (говорит кулак барину).

Рамзин только на 25% меньше Пушкина! (Слова отсталого рабочего)

Два года или около был Череватов глупым ото всего.

[Жизни кругом масса, хорошо бы всю прожить, да, пожалуй, не успеешь.]

Собаки в бою за мостом. Ничья.


Какой человек? Человек прошлого? Сволочь? Что он, для чего ему командовать над машиной?

Нужен «Череватов» всему миру, всему коммунизму!

[— Что у нас — соц<иализм> или капит<ализм>? — Тюря!]

Кузява — бесконечн<ый> человек.

Череватов — большевик.

Инсценировщик — исполнитель радостный всех директив, радостный и уверенный.

Сначала ему было неловко и смешно, потом привык и стало «внешнее» внутренним.

Дурак — неподвижен.

Поеду напрягать население.

(Мой сон)

Дом обвала и лабиринта на Садовой.

Ворон<еж>.

Узкие щели проходов.

[Я вас уважаю в удивительных формах.]

«Он слышал емкий звук работающих цилиндров».

[Кишки обжирились.]

Беспородный человек.

[Запретендовываю]

[Произвести анализ животным.]

«Вы строите соц<иали>зм д<ля> славы и чести, а мы жизни, для необходимости».

Как хороша жизнь от глупости!

75


I


 


 


 



Жовов не имеет покоя и счастья — никогда! Он — движение, а не достижение мещанина и подлеца и предателя истории и детей наших.

Жовов.

Межеумок отборный.

Вшивое дерево.

Жовову снятся кошмары капитализма.

< Технический рисунок Платонова.>

Чего ты боишься смерти, так ты уже был мертв: мы до рождения

были все мертвы.

Кузява своими страстями исследует человечество. Перед смертью бывают злые. Кузява ум себе выдумал: у него не было ума. Люди сидели в тюрьме, лишенные женщин и вина.

Борисевкин понимал, приучен был к пониманию лишь сложных вещей, а не простых.

Как непохожа жизнь на литературу (мальчик в Мелекессе): скука, отчаяние. А в литературе — «благородство», легкость чувства и т.д. Большая ложь — слабость литературы. Даже у Пушкина и Толстого и Достоевского — мучительное лишь «очаровательно».

Ты услышишь скоро мою горячую речь на заседании, и поймешь, что у меня есть неопределенная сила в мозгу!

У Кузявы маленькая боль тела становилась страданием души, а у Жовова боль могла быть, но не могло быть мучения души (терзания, переживания) и т.д. Ж<овов> не имел страха, хотя мог иметь боль.

77


Жовов и умереть-то не мог. Пахло чем-то желудочным.

Всюду герои — читал Кузява,— а среди тысяч знакомых людей таковых не нашел ни одного.

«Если вы, товарищи, чувствуете голод, то это неверно, товарищи».

(ст<анция> Лиски)

Среди его сердца жила забота.

Нам только дай привыкнуть (к соц<иализ>му),— и тогда нас не остановишь. Запись сделана чернилами. >

Волоса жен<щин> для Кузявы — великий инвентарь мира. Пойти — поиндивидуальничать. (Кузява)

Жовов был на фронте, много работал (избушка в Якушке) — оттого <утрач. >

Люди давно выдумали все мысли, все думы наши старые, только чувства всегда новые.

Сознание себя Иваном-дураком, это самосознание народа (класса). — Самое такое самосознание показывает, что мы имеем дело с народом-хитрецом, с умницей, ктр. жалеет мучиться, что он живет в дурацком положении. Запись сделана чернилами.>

Диалог двух контр.

— Ты за Парт<ию> или за Советы?

— А еще никого нету?

— Нету. Выбирай.

— Можно я буду третьим?

(в трамвае)

Рыбы дышат ветром, [остановившимся] останавливающимся в воде.

78


 

Жовов:

борьба с миллионом страданий, с тьмой зверей делает из него чудовище; чудовище в противоречии с действит<ельно> новым человеком, который (нов<ый> чел<овек>) в нем же самом был сокрыт и погребен «чудовищем». Великое противоречие внутри: чудовище

сокровище.

Базар — как капитализм; как <дух / дом — нрзб.> родины. торф — - - как коммунизм.

«Ты же на фундаменте социализма живешь, гадина! Вот и дует в тебя круговой ветер».

< Записи с обратной стороны книжки>

ТУРБИНА Оборотов, Тяжелев, Номер.

С отсталыми надо говорить именно [отрицат<ельным>] офицциальн<ым> языком: мероприятия и т.д.— иначе они поймут, но не поверят, а тут, не поняв, поверят.

[Материализм]  Вульгарное мировоззрение предполагает жизнь к<а>к комбинацию биол<огических> процессов: т.е. «человек» в собств<енном> смысле, есть как бы результат отношения, взаимодействия этих сил,— человек есть отношение. Правильно наполовину. На вторую половину человек есть и само вещество, «материализм», входящие в биокомбинации. Отсюда, и только отсюда, что человек — само вещество, а не только отношение, и можно вывести великое,   генеральное  следствие,  что для  человека еще  открыта  , дверь в последний тайник природы. Если же человек только «отношение», «комбинация» и т.д.— та дверь закрыта навсегда.

Гос-рубка.

Модель республики.

Модель завода (блокированная с действительностью; автоблокировка).

Цель: планирование на основе действующей модели.

79


 


 


«Средне-бедняцкая» артель — колхоз.

Гвозди Жовов взял в рот (по плотн<ицкой> привычке), мороз 35°; гвозди примерзли ко рту; Жовов вырвал часть рта, но с работы не ушел [(ударник).]

[Уйду по старинной дороге, Там дед мой ходил.

Заросли старинные дороги.]

Над домом родным пролетела

Старинная птица одна,

И голосом грустным запела

По небу над [родной] [бедной] землею [Старинные птицы летят, И громко, и трубно, и грустно

Оттуда]

По небу над низкой землею Старинные птицы летят, И с грустной и бедной душою

Оттуда слова говорят.

Старинная птица пропела

Над бедной моей головой.

Ах жизнь, ты вполне пролетела,

[И ветер]

[Лишь ветер летит над землей.]

 

<80>