<Записи разных лет>

Элементы э.м. есть некоторые волны и частоты нижнего предела:

При переменном токе высокой частотности и малых длин

д <нрзб. > характеризуется только частотностью и <длин — нрзб. >

Способ получения э<лектромагнитных> колебаний психического порядка возможен только путем регулирования — многократного сложного преломления — света солнца, рассеянного, либо уже спектрированного.

Свет солнца есть сырье для [таких э.м. коле] получения продукта — «психического тока».

Да здравствует ПСИХОТОК!

Да здравствует лаборатория для его выработки! Да здр

<Лист 7>Оч<ень> важно

Академия Социального Чувства

У буржуазии были Научные школы и Духовные академии. У нас должны быть школы для преподавания теоретических и прикладных знаний и школы для воспитания социального чувства в человеке.

У буржуазии была религия — у нас будет место религии внутри человека заменено социальным [челове<ческим>] чувством.

258

Организуйте чувства рядом с организацией сознания. По последнему

Всякая мысль, всякое интеллектуальное движение без своего эквивалента и отображения в чувстве, усиливающего мысль в квадрате, есть ложь и нечестность.

Мысль, не парная с чувством, ложь и бесчестие.

<Лист 8>

В бывшем Валуйском уезде летом 1924-го года строилось большое водохранилище. Тамошняя земля была суха, безлесна и подвержена иссушающим юго-восточным ветрам. От июльской жары в валуйских деревнях чернела солома на избах, а сельскохозяйственные животные дремали в очумелом состоянии [среди редких] в низинах оврагов, где имелась остаточная сырость весенних вод.

<Лист 9>

В тюрьму привели человека. Жизнь его проходила все более печально, все надежды скрывались без вести, но сердце его билось все более часто, и грудь нагревалась неизвестным счастьем.

Начальник тюрьмы, более грустный, чем новый заключенный, начал снимать с приведенного человека анкету и удивлялся словам узника. Закончив список сведений, начальник позвал надзирателя и сказал ему:

— Проводи товарища Череватова в седьмой номер. Дайте ему ужин и чай.

В седьмом номере стояло четыре койки и два столика, но никакого населения не было.

В тоске по людям Череватов сел в шапке на одну койку и долго сидел, не чувствуя смысла устраиваться здесь. Поев затем говядины и каши, заключенный встал на спинку койки и начал глядеть в город и свободу. Вечерний летний мир был освещен электрической силой, и странен был этот мертвый, точный свет над синими живущими деревьями и над молодыми лицами людей, склонившимися друг к другу. Череватов подышал через решетку прохладным / теплым воздухом, каким дышит множество оставленных им на воле людей,— он почувствовал запах пота, газа машин и напряженной юности, и волнуясь протянул руки наружу. Часовой, ходивший по доскам на ограде, остановился против вытянутых рук и сказал Череватову: «Ступай спать, во сне скорей срок твой кончится!»

Череватов отошел от окна и помолчал среди камеры в недоумении неволи. Наставала тьма и сиротство; запертый человек не знал, что ему теперь чувствовать и с кем утомлять тоску своей жизни. Он

259

прислонился к прочной, мертвой двери и стал слушать, как ходит в туфлях по коридору надзиратель. Человек был близко, он иногда что-то бормотал

<Лист 10>

В «Высокое напряжение». Конец —

Мешков. Не понимаю, я [теря] теряюсь: [это же случилось] кто же виноват в этой выдающейся, удивительной жизни?

Жмеков. Почтальон! Ха-ха-ха-ха!

Занавес

<Лист 11>

Он был настолько пьян, что у него текли слезы etc.

Время можно измерить, как пространство, путем расчета. Напр.— в природе чем короче волна, тем она чаще — и наоб<орот>, т.е. «пространство времени» имеет границу, и чтобы вместить пульсацию частоты порядка световой, то длина волны должна резко сократиться. Время прямо указывает, что оно «объемное», что длина, частота и время волн должны находиться в «обратно пропорцион<альных>» отношениях, чтобы наилучше и вместе предельно использовать данный «объем времени».

Некрасивая девушка на балу: вышла в тень деревьев и сама осыпала себе голову конфетти — и явилась такая — за ней тоже ухаживают.

— Скажи про млекопитающих?

— Слон, лев и я.

Никита Кирсаныч: дети растут — действие техники.

Ну, маленький кусочек белой булки, а икра пусть уже будет даже черная...

Смерть тесна была для тела Стратилата.

260

<Лист 12>

По сравнению с животными и растениями человек по своему поведению неприличен.

[Добр и смиренен, как хлеб.] Трущийся и истираемый.

Видно было (на лице Москвы), как ударами страстей некогда были сотворены эти губы, нос...

[Любовь происходит от бедности общества;]

Делай счастье дальнему — будет радость ближнему (премиров<ание>, напр.).

Что я один! — Стану как город Москва! [Сердце его истлело.]

<Лист Красота как внешность добра (в потенции — но не в практике).

<Лист 13>

В зап<исную> книжку Это важнейшее!

«Когда я вижу в трамвае человека, похожего на меня, я выхожу вон».

«Я не смотрюсь никогда в зеркало, и у меня нет фотографий».

«Если я замечу, что человек говорит те же слова, что и я, или у него интонация в голосе похожа на мою, у меня начинается тошнота».

<Лист 15>

И в том, что во [переходную эпоху] время подготовки революции и во время самой революционной эпохи, [от власти эксплуататоров к власти трудящегося народа] когда власть переходит из рук

261

экс<плуататоров> в руки пролетариата, народ пользуется разумом лучших интеллигентов старого общества — нет противоречия положению о приоритете народа перед интеллигенцией. Ибо, во-первых, куда же может быть практически приложен разум лучшей интеллигенции, то есть действительно разумных людей, провидящих будущее, как не к устройству судьбы большинства человечества, к прогрессивному историческому творчеству. [Но и это состояние] Во-вторых, состояние трудящегося народа, когда он вынужден [как бы] «заимствовать» разум для своих целей из более или менее чуждой среды,— временное, преходящее состояние, потому что задачи истинно разумного человека, откуда бы он ни происходил, соединить свою силу с силой народа, задачи [само] народа — стать самому разумным, интеллигентным, то есть сделать понятия разума и народа совпадающими, единым понятием. В наше время эта задача решается и отчасти уже решена в Советском Союзе.

<Лист 16>

Сказки:

1. Собака ?

2. Ласковый теленок

3. Думающий желудком

4. Награды за трусость, за подлость — носят на груди как отличия. (Наоборот)

5. Кло Уля (о девочке, евшей стекла, камни, песок, железо) [а цветы жалела есть]

6. Неизвестный дурак, которого все боялись, а потом оказалось, что дурак в каждом есть, сами себя и боялись.

7. Размышление кишками, пищеварение мозгом.

8. Наоборот: в колыбелях [старики с] бородатые старики спят, а младенцы землю пашут — etc.

Я родился —

превращения — летчик — глаза, а видел он все не так как есть.

Истина всегда в форме лжи; это самозащита истины и ее проходят все.

Время, как и пространство, не пусто, а густо населено: каждый день года имеет свой характер. Раньше это было: Ильин день, Иван Купала и т.д. (естеств<енные>, религиозные события сочетались с

262

природой, с традицией, с бытом, с урожаем). А теперь — тоже надо населить время, как пространство.

Великий физик

Ученый человек, севший на другого ночью:

— А я думал, ты тень!

— Да тень-то бывает с буграми. Ведь я бугор.

— Бывает тень.

Человек, который всем делает доброе — и доброе его превращается в зло, в смерть, в несчастие.

Атомный зной = искусство: оппозиция бога.

<Лист 17>

[Посвящение] Предисловие

[Сердце Никодима Стратилата привыкло даже горе превращать в свое сокровище; оно приучилось к этому с детства]

Мать выкормила своего сына Никодима и потом сама умерла. Никодим остался один на свете, двенадцати лет от роду. До самой своей смерти мать хотела, чтобы бог прибрал к себе ее сына, после того, как душа расстанется с нею. Никодима будут мучить люди и нужда, пока он тоже не помрет, и мученье его будет проходить не на глазах у матери. А пока еще не наступило его время, пусть он скончается вместе с нею: детство свое он прожил вместе с матерью, мир повидал — и довольно ему... Мать Никодима жить уже давно уморилась; она собирала по петербургским подворьям и фабричным свалкам, что за Обводным каналом, обрывки старых веревок, обтирочные концы, различную ветошь и растрепывала их по вечерам в пеньку, чтобы продавать ее и тем кормить себя с Никодимом. Так как думать что-либо она не хотела и радоваться ей было нечему, то мать думала все время о своем сыне, воображала его душу в своей, улыбалась вместе с ним, хотя и не знала смысла его детской радости,— и она привыкла не чувствовать своей беды и горе превращала в сокровище жизни. Но худое тело матери Никодима к тридцати пяти годам истомилось до предсмертной слабости; женщина устала целые дни и долгие годы собирать веревки и ветошь,

263

чтобы по вечерам до ночи трепать их, обращая в пеньку, и дышать воздухом, полным мусора и мелкого волокна. Жил

<Лист 18>

Мать выкормила своего сына Никодима, он вырос и стал большой. Кроме Никодима, у матери было еще трое детей — два сына и одна дочь, но те умерли в малолетстве, во время империалистической войны, от бедности и болезней, а старший Никодим вынес свое детство и выжил. Отца Никодима уже давно не было в семействе. В 1914 году его забрали в солдаты на войну, потом, после февральской революции, он пришел с войны, пожил недолго дома, полежал на кровати, посидел и поговорил с женой, поплакал об умерших без него детях, а осенью ушел в Красную Гвардию. Из Красной Гвардии отец больше не возвратился — он умер в бою под Петроградом, чтобы сын вместо него мог жить свободно и счастливо / либо заблудился / отвык от своей семьи и остался жить где-либо в дальнем и чужом месте

<Лист 19>

Мать рожала и кормила своих детей; трое из них умерли в малолетстве, от бедностей и болезней, а четверо вынесли свое детство и выжили.

<Лист 20>

Инвалид с деревянной ногой. Один протез у него, пьяного, уже взяли. Теперь жена отымает у него протез заранее, когда он валяется на улице, и уносит ногу домой.

Ч<елове>к что-то сделал в пьяном бреду по дороге домой, ничего не запомнил. Его осудили. Все забыли предмет вины, а он и вообще не знал его. Потом умер. Так прошла жизнь.

<Лист 21>

На рассвете старик обычно просыпался. Он смотрел в окно, заросшее [ночным / утренним] ночным морозом, вздыхал, что жизнь идет и проходит, и садился чистить картошки в чугун на завтрак; без пищи старик не начинал работать с утра, считая это вредным. Его слепая дочь лежала на печке, она давно не спала и слушала [утро, медленный шум соснового леса, пение / жалостное .пение телеграфных проволок и гул] утренний медленный шум соснового леса, жалостное пение телеграфных проволок, гул рельсов главного пути, а иногда

265

<Лист 22>

Любовь к сыну или другу, несмотря на то, что, несмотря ни на что, любовь как рок.

Лошади 8 лет, а еще не объезжены: бродят лодыри до старости.

Ч<елове>к должен вырваться из ритма вселенной: вот «Прох<одящий> человек».

Феодал:

мальчик, который устроил себе ступку, мельницу, печурку — все для приятия пищи.

Сила тяги по котлу

(Работа напр. прод<олжительное> время без потери давления пара и уровня воды.)

Земля пахнет родителями.

Он -

много — член.

Я звук могу увидать, если его не слышать. Я живу людьми в работе, я другими живу.

[Гений:

«Все хотели быть летчиками etc., а он один гончаром».]

<Лист 23>⁴

Мученье — первая категория жизни; вторая — радость: Ив<ан> Гвоздарев.

Инстинкт самосохранения надо превратить в инстинкт самопожертвования, питаемый патриотизмом. Любовь к родине

<Лист 24>

К роднику своей души

Народ не в том, что он существует, а в том, чем он движется.

266

Все вопросы, мучительные, являются, когда не исполняешь главного долга в эту минуту.

Ты как машина? <Потеешь — нрзб.> Почему? Потому что я человек, а не машина.

<Лист 25>

[Гвоздарев! Анкудинов — дитя человечества. А Тот (главный) — дитя всего мира. Д<ля> «Путеш<ествия> в человечество»

<Лист 26>

Рассказ или очерк

Домашний очаг есть начало родины. Складень. Ложка.

Посещение чужого дома, чужой семьи и слушание сказок старика.

<Лист 27>

«Главное зло» — люди обладают всегда лишь частью знания (если знание истинно); тогда как действительность — больше знания всегда. Применение части к целому и создает трагическую обстановку.

<Лист 28>

Рассказ

«Книга» — человек живет и вспоминает фразами прочитанную когда-то им, приснившуюся «книгу» — как истину и красоту в отрывках. И умирает, не прочитав главного в ней.

<Лист 29>

Русские мужчины и женщины накануне войны 1941 года (Война явно предчувствовалась — в смысле изменения, ими лично — жизни.)

Сказка о Грамме и Калории. Грамм — хлеб,

Калория — тепло,—

вот великие вещи.

267

О скупости к<а>к любви к предметам, людям, к<а>к о благороднейшем чувстве, о скупце к<а>к о великом человеке.

Справочники, Энциклопедии, Точные Науки, Физика, Химия etc., etc.— не есть ли они лишь общие схемы, общие абрисы, силуэты еще слишком удаленных (потому и общих видов, что слишком пока далеких) видов природы, которыми затем, впоследствии, но навечно, займется все то же искусство?!!

<Лист 30>

По известному правилу народной экономической жизни — хлеб является хозяином всех рыночных цен, то есть —

<Лист 31>Марксистка

[Жизнь надоедает в детстве, от нее бывает скучно, и человек, проживший лет шесть или семь от роду,]

Жизнь надоедает в детстве, и человеку, прожившему шесть или семь лет от роду, кажется, наконец, что он живет бессмысленно и сердце его тоскует, но он не знает всех слов и не может спросить других — так, чтобы его поняли — отчего ему [скучно] стало скучно. Над ним сияет [полуденное солнце лета]

<Лист 32>

Смысл пехоты

Где же можно полюбить человека больше, как ни на войне, когда он способен разделить с тобою смерть и спасти тебя от смерти, погибнув сам.

Когда мы накануне прощания навек.

О прелести жизни на войне. Тайна боя.

<Лист 33>

Ноги — тоже оружие солдата.

<Лист 34>

— Мертвые-то и посоветуют.

— А почему?

— Они не заинтересованы.

Не зря ли все было? Ответ погибших.

269

Опять война... (говорит с мертвыми товарищами)

— Были бы мы на свете, мы бы не побоялись.

— Воюй до конца, работай до смерти.

<Лист 35>Города и деревни:

Кричев. Старинка, Красное, Рясна, Заресье, Рогач, Червень. Станьки. Столбцы. Мир. Турец. Новогрудок.

Арестованные предатели на площади Новогрудок. Руины Геди-миновича в Новогрудке.

Старик на деревне у Станьков: сына нет с 1938 г. (в армии); дочь расстреляна с двумя малыми детьми (за мужа), другая и третья дочери в Чехословакии и Германии.

<Лист 36>

Красноарм<еец> минометчик Ивченко из батареи 120 563 сп погиб как герой: во время подготовки мин к стрельбе, враж<еским> снарядом был зажжен ящик с дополнит<ельными> зарядами, который находился около мин. Ивченко схватил горящий ящик и оттащил от штабеля. Взрывом одной мины Ивченко был убит. Он предотвратил взрыв мин в штабеле.

Село Алеховая, Могил<евский> р<айон> — немцы увезли оконное стекло, ведра, кружки, ножи.

<Лист 37>

В поселках Загруднец и Бельчицы женщины указали распо-лож<ение> минных полей противника.

Мытье ног, стирка портянок, пригонка обуви (с обменом ее внутри подразделения) — борьба с потертостью, подготовка к дальним переходам.

Мл<адший> серж<ант> Иван Ешков из 557 сп повторил подвиг Ал<ександ>ра Матросова (закрыл амбразуру дзота).

<Лист 38>

[Цыган м<айор> Лебеда, к<оманди>р самоходного полка.]

270

Любовь есть истинное, т.е. божественное представление о ценности человека, но совершается она по поводу полового инстинкта. Пол — повод, истина — следствие. Повод и следствие несоизмеримы.

<Лист 39-40>

Земля, объятая <утрач.> небом.

Крестьянин, выпахивающий <утрач.> <по> приказанию про-тивн<ика> мины <утрач.> сохой из проселка, и взры<вается> на них.

Укр<аинцы>, власовцы, [литовцы], литовцы.

Эконом<ический> быт рабочего при поляках, при нас, при немцах, опять при нас.

Закапывание трупа кверху ногами.

Иисус был сирота. Искал отца. Иосиф — муж Марии, старик — не являлся отцом Иисуса и, вероятно, упр<екал> Марию. Тогда впечатлительный Иисус и <взял — ? — утрач.> себе в родители отца <утроч.> общего. Так, возможно, из <утрач.> неисключительного случая, из обыденного детского горя все и пошло.

<Лист 41>

Взаим<одействие> офиц<ера> и солдата. Честь. Здр<авый> смысл. Обычность мелочи.

«Мои слезы не на землю падут, а на голову моему злодею».

<Лист 42>

Великое заблуждение: принимаются за истину те данные науки, которые исторически преходящи, как бы являются рабочим пейзажем, видимостью при движении, исчезающие при углублении в природу.

Но вся тайна — что у нас народ хороший, его хорошо «зарядили» предки. Мы живем отчим наследством, не проживем же его.

Деятельн<ость> офицера должна доказывать любовь отечества к солдату: в этом залог победы войск.

271

Оч<ень> важно. Конечно, лишь мертвые питают живых во всех смыслах. Бог есть — покойный человек, мертвый.

Смерть — война необходимо увеличивает творч<ескую> способность к жизни и работе (пример соврем<енной> Америки и нашей страны).

Девочка, которая всех передразнивала и затем забыла свое естественное лицо, так и осталась рожицей. Кто-то, мертвый предмет, передразнил и ее, и у нее застыла рожица в испуге. Что-то — м.б., это солнце.

Или нет убоже, прошел!

Зимой огонь, замерзнув во дворе, поселился дома в печке, чтобы согреться.

Партизаны поймали немца. Немца обучили, перевоспитали, привязались к нему. Потом, по обстановке и крайней нужде, немца пришлось расстрелять. И вот пришлось расстрелять своего «воспитанника» — это была драма самая страшная из всей войны для людей.

Оч<ень> важно

Нельзя предпринимать ничего без предварит<ельного> утверж<дения> своего намерения в другом человеке. Др<угой> чел<овек> незаметно для него разрешает нам или нет новый поступок.

Лысенко, майор, командир полка.

Долгая смерть под движущимися 40—50 танками, он мог противопоставить только 2 пушки. Покойников не ругают. История есть, д<олжна> б<ыть> спасением от забвения.

<Лист 43>

Почти каждый наш генерал, а иногда и полковник и даже майор, имеет теперь в личных вещах начатые рукописи. Каждый военачальник, большой и малый, желает [посредством] запечатлеть свои размышления, рожденные долгим подвигом борьбы с врагом,— с тем, чтобы осветить [мыслью] опытом, превращенным в мысль, оставшийся путь до победы и сократить его. Но недостаток времени, поглощение всех душевных сил боевыми действиями не позволяют <утрач.>

272

<Лист 44>

Ком<андир> штурм<ового> соед<инения>, находясь на поле боя, лично наблюд<ал> действ<ия> штурмовиков, давал им указания (все по радио) о постр<оении> боев<ого> порядка, устранял ошибки, поощрял отличн<ые> действ<ия> групп и отдельных летчиков (называл их по радио по имени), что имеет сердечное, моральное значение.

<Лист 45>

Краткое изложение темы сценария под условным названием «Русский солдат»

Высшее выражение драмы народа есть его бой [за существование] со своим врагом за существование. Обыкновенно бой служит средством для пьесы; здесь бой является содержанием и материалом пьесы, и посредством изображения боя должна быть достигнута характеристика всех героев сценария. [Идеей сценария будет тайна родины, за которую и солдат]

[Тайна родины, тайна поведения солдата-человека, тайна победы — должны реальными средствами открыты] и вскрыта тайна их личности и поведения.

<Лист 46>

Стойкость

1) Обеспеченность материальная (военная), в том числе и харчи.

2) Привычка к войне [и к перемене привычек.]

3) Кончать пора: дорого залечивать.

4) О командире: «а я думал — ты сдуру» — о вводе в окружение <нрзб.> войск.

5) Пожалей отечество!! Чего ты тратишь его который год!

6) Народ работает все.

О скромнейшем солдате.

Пока мужчины и женщины еще могут любить друг друга — не все потеряно человеческим сердцем.

Рождение второго ребенка тоже измена первому? Как измена любви.

Не пожалел себя. Я продам душу, я отдам тело, но дождусь тебя живой, а не мертвой, чтобы любить тебя, тело, душу.

Д<ля> сохранения себя — она изменяет — для сохранения любви к мужу: у нее душа <нрзб.> бездушная уцелела бы.

Пока я люблю и могу любить, не может быть, чтоб плохо было на свете, да и не будет плохо.

<Лист 47>

Для сценария

Временное воплощение любви. Любовь бродит то безвестной, то вдруг и неожиданно объявляется, воплощаясь в ком-либо, кто и не желает посещения любви.

Любовь в объективированном волшебном образе.

[Любовь — это значит вперед. Это внутреннее движение человечества.]

Любовь, или добро и хлеб.

Любовь владеет и любовью владеют.

Для государства тот хорошо работает, у кого есть и свое — дом и семейство.

1. Тыл, электростанция. Нет сведений о муже.

2. Фронт.

[Время через детей]

Три части:

Тыл

Фронт

Тыл (возвр<ащение> мужа)

Новое рождение;

жизнь и есть повторяющееся

рождение человека —

или его повторяющаяся смерть.

274

Одна любовь повторяет другую — погибшая рождается вновь.

<Лист 48>

Юшка. любитель России.

Старшее поколение русского народа родилось и выросло среди лесов или пустырей — в деревнях, в слободах, в малых городах, близко окруженных природой. Больших городов [тогда] раньше было мало, поэтому там рожалось лишь немного людей. Ефим Борисевкин тоже вырос в пустой, бедной слободе, прилегавшей с одной стороны к железной дороге, а с другой — к запущенным полям, где [время от времени, смотря по сезону / по временам года ходили крестьяне, то с сохою, то с лукошком, то с косой.] по временам года ходили крестьяне: то с сохою, то с лукошком, то с косой.

<Лист 49>

Затанцуют, затопчут память о войне.

Надо быть внутри войны, а не снаружи ее.

Смерть страшна чувством, что не стало главного добра, и уходишь, как похищаешь добро из мира, и оно сгниет в твоей груди.

Бой однократен, оригинален, поэтому его нельзя спланировать как технолог<ический> процесс.

На добавке от себя (Илья) весь мир держится.

Безделие в бою — вот источник трусости: займи бойца в бою делом непрерывно, и в бою можно быть лодырем — он и погибнет и других погубит.

Зайцев:

Уж если я никому ничего не должен, как же я буду обязан чем-либо врагу или могу жить в его подчинении.

Нечто «царственное» есть — эгоист<ическое> и доброе.

Человек — табачный дым, пиво, коричневое лицо, хрипл<ый> голос, любезный.

В армии: дисциплина автоматична, как бы консервативна,— один полюсу и другой полюс — бой, война требует творчества, на-

рушения консерватизма, инерции, иногда устава. Меж этими полюсами — все напряжение военачальника.

Много снарядов — хорошо, что у нас один вождь — и военный, и хозяйственный, и идейный.

Жизнь есть упускаемая и упущенная возможность.

<Лист 50>

Бабушка, а когда вырастет мама из земли; одни кресты растут.

<Лист51>

Мы не можем снять солнце вблизи. Но мы можем снять [поле / это лицо / отражение солнца, это лицо его] отражение солнца и лицо его — это поле, где растут цветы и хлеб, вблизи.

Мы можем даже [трогать его,] ощущать и трогать это лицо солнца, где свет его обращается в жизнь. И мы можем трогать его цветы, питаться его хлебом, чтобы снова возобновлялась в нас жизнь, и снова мы можем видеть поле и чувствовать радость.

<Лист 52>

Забытая сказка Самая старая сказка

О чем была рассказана сказка.

Отец мне рассказывал сказку, а отцу рассказывал его отец, мой дедушка, а мой дедушка слышал эту сказку от своей бабушки — etc., etc., etc.

— О чем же была сказка?

— Вот я забыл. А сказка была самая интересная. Ее рассказал самый старый дедушка...

— Какой самый старый дедушка?

— Его все забыли. Не знаю какой...

<Лист 53>

Сказка:

Дети наделали опасных игрушек: каждая смертельная. Чтобы они не впустили их в дело, им делают еще более лучшие, более поэтому опасные игрушки, чтобы они отвлеклись от использования — и протягивали руки за лучшей и лучшей.

277

Ребенок долго учится жить; он учится самоучкой, но ему помогают и старшие люди, которые уже приучились существовать. Наблюдать за развитием сознания в ребенке и за осведомленностью его в окружающей неизвестной действительности составляет для нас радость.

Такую же радость мы чувствуем при наблюдении роста советского солдата на войне.

<Лист 54>

Искусство сказки состоит в действии, из мудрости и действия, но мудрость только в прямых действиях, а не. в рассуждении и не логике.

<Лист 55>

3 периода (до 2 лет)

в жизни ребенка

а) — блаженное ощущение матери

1) Дай-дай-дай-дай!

2) я — тебе!!. } х

3) Где мама — где мама?

4) Все — животн<ые> и растения, маленькие,— плачут по мамам: где мама, где мама?

<Лист 56>

Дети (маленькие) одинаково «привычны» — жить и не жить; в этом и есть их главн<ая> прелесть: в беззащитности, в незаинтересованности.

Описание такого душевного состояния и есть вся л<итерату>ра о детях.

ИЗ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ

Блокноты, тетради, записные книжки — это, вероятно, лишь скромное название уже давно существующего, и все еще нового, то есть формально не узаконенного, литературного жанра. Этот жанр существует для небольших произведений, которые всего удобнее и полезнее излагать именно способом «записной книжки».

Если же блокноты и записные книжки являются складочно-заготовительными пунктами литературного сырья, то было бы странно опубликовать что-либо «из записной книжки», потому что питать читателя сырьем нельзя, это есть признак неуважения к читателю и доказательство собственного высокомерия.

Назначение литературы нашего времени, времени Великой Отечественной войны, это быть вечной памятью о поколениях нашего народа, сберегших мир от фашизма и уничтоживших врагов человеческого рода. В понятие вечной памяти входит и понятие вечной славы. Вероятно этим назначением литературы она сама полностью не определяется, но сейчас именно в этом направлении лежит ее главная служба.

Слово «вечный» не будет преувеличением, если образы людей нашего времени будут запечатлены в произведениях, полных истины действительности, одухотворенных оживляющим мастерством писателя.

Остающиеся жить обязаны вечной памятью по ушедшим из жизни героям, потому что живые сохранены подвигом тех, кто погиб. Но нельзя от следующих за нами поколений требовать столь много: человеческому сердцу свойственны не только совесть, долг и память, но также и забвение. Задачей искусства и является создание незабвенного из того, что преходяще, забвенно, что погибло или может погибнуть, но чему мы, живые, обязаны жизнью и спасением,— в такой же мере обязаны, как матери; искусство должно здесь, преодолев недостаток человеческого сердца, склонного к забвению, восстановить справедливость. Но дело не только в такой этической необходимости, дело здесь и в практической пользе: если живая и, так сказать, частная конкретность Отечественной войны стушуется когда-либо в будущем силой забвения, то как

люди могут увидеть для себя поучение из великого, но уже минувшего события... Здесь важна именно частная конкретность, потому что литература имеет дело с отдельным человеком, с его личной судьбой, а не с потоками безымянных существ. Мы должны сберечь в памяти и в образе каждого человека в отдельности, тогда будут сохранены и все во множестве, и каждый будет прекрасен, необходим и полезен теперь и в будущем, продолжая через память действовать в живых и помогая их существованию.

Война с чрезвычайной быстротой образует новые характеры людей и ускоряет процесс жизни. Один красноармеец сказал: бой есть жизнь на большой скорости. Это верно. Жизнь на большой скорости означает, что формируется великое многообразие людей, причем складываются и такие характеры, которые не могли сложиться прежде и которые, возможно, никогда более не повторятся в качестве подобия в другом человеке. Служба литературы, как служба] вечной славы и вечной памяти — всех мертвых и всех живых, увеличивается этим обстоятельством в своем значении и делается еще более незаменимой ничем.

Если бы наша литература исполнила эту свою службу, она бы, между прочим, оберегла многих людей, в том числе и тех, которым еще только надлежит жить, от соскальзывания их в подлость. Но эта польза — дополнительная, а не главный результат.

В нашей войне знаменательно то, что даже человек слабый или ничтожный, даже ребенок, еще не осмысливший мир, обречен на подвиг, на честь и величие. И еще я заметил, что истинное величие души и действия очень податливо на забвение. Мне рассказывали о младшем сержанте, который вместе с другим своим товарищем завалил трупом немца огневое сечение немецкого дзота, и никто толком не мог сообщить о человеческих свойствах этого редкого героя. Однако зная свойства нашего народа и армии, можно все-таки понять и написать об этом человеке, если иметь к нему сердечную заинтересованность. Писатель должен уметь решать уравнения со многими неизвестными. В этой связи важно знать одну вещь.— Всякое искреннее, серьезное, человеческое чувство всегда имеет в себе и предчувствие, то есть как бы дальнейшее расширение или увеличение чувства за пределы первоначального ощущения,— и тогда делается ясным то, что не было видимо в характере человека или в судьбе его. Например, распространенное чувство любви между мужчиной и женщиной по убеждению самих любящих «вечно», но если эта любовь достаточно глубока, то она же бывает и «грустна», потому что в ней же самой находится предчувствие ее окончания, хотя

бы путем смерти любящих. В нашей литературе еще мало предчувствия, подобного точному знанию. Если вспомнить военные произведения предвоенных лет, то в них верно только убеждение в непобедимости и побеждающей мощи нашего народа, но драмы войны в них нет...

Рождается ребенок лишь однажды, но оберегать его от врага и от смерти нужно постоянно. Поэтому в нашем народе понятие матери и воина родственны; воин несет службу матери, храня ее ребенка от гибели. И сам ребенок, вырастая сбереженным, превращается затем в воина.

Не так давно я видел одно семейство. В опаленном бурьяне была зола от сгоревшего жилища и там лежало обугленное мертвое дерево. Возле дерева сидела утомленная женщина, с тем лицом, на котором отчаяние от своей долговременности уже выглядело как кротость. Она выкладывала из мешка домашние вещи — все свое добро, без чего нельзя жить. Ее сын, мальчик лет восьми-девяти, ходил по теплой золе сгоревшей избы, в которой он родился и жил. Немцы были здесь еще третьего дня. Мальчик был одет в одну рубашку и босой, живот его вздулся от травяной бесхлебной пищи; он тщательно и усердно рассматривал какие-то предметы в золе, а потом клал их обратно или показывал и дарил их матери. Его хозяйственная озабоченность, серьезность и терпеливая печаль, не уменьшая прелести его детского лица, выражали собою ту простую и откровенную тайну жизни, которую я сам от себя словно скрывал... Это лицо ребенка возбуждало во мне совесть и страх, как сознание своей вины за его обездоленную судьбу.

— Мама, а это нам нужно такое? — спросил мальчик. Мать поглядела, ребенок показал ей гирю от часов-ходиков.

— Такое не нужно — куда оно годится! — сказала мать.— Другое

ищи...

Ребенок усиленно разрывал горелую землю, желая поскорее найти знакомые, привычные веши и обрадовать ими мать; это был маленький строитель родины и будущий воин ее. Он нашел спекшуюся пуговицу, протянул ее матери и спросил:

— Мама, а какие немцы?

Он уже знал — какие немцы, но спросил для верности или от удивления, что бывает непонятное. Он посмотрел вокруг себя — на пустырь, на хромого солдата, идущего с войны с вещевым мешком, на скучное поле вдали, безлюдное без коров.

— Немцы,— сказала мать,— они пустодушные, сынок... Ступай, щепок собери, я тебе картошек испеку, потом кипяток будем пить...

281