2 Января. Каждый день летят пороши, леса, наверное, уже очень засыпаны.

4 Января. Завтра Павловна уезжает от меня в Дорогобуж на две недели.

Многие за последнее время простые люди привыкли газеты читать и им легко вспомнить, как странно казалось им в газете при первоначальном неумении выбирать нужное, встречать один за другим разнородные, несвязанные между собой факты. Так и в лес войти, чтобы понимать его, нужна своя особая грамота и навыки.

Одна из глав: писать хорошо о людях – плохого и нет.

9 Января. Читаю “Бродяги” Гамсуна. Так хорошо, что плохо думается о наших писателях: меня брало сомнение, не отстал ли я вообще от чтения, – а теперь вижу, нет, значит, пишут плохо. Но непременно достать последнюю книгу Вс. Иванова.

Люди, едущие на базар, давно заметили меня, и еще я целое лето жил при большой дороге. Теперь, пожалуй, можно сказать, что я на учете в уезде… Что же, я скажу, это, в некоторой степени, положение.

Есть два отношения к людям, личное – это когда при встрече взвешивается весь человек, и массовое: личность стирается, как нечто мешающее делу и все отношения машинальные, вроде того, как на почте, я пишу “заказное”, чиновник хлопает по нем печатью, – и все. Первое – это общество, второе – государство.

Люди не только не виноваты, но даже и вовсе не плохи, если вникнуть в каждого. Плохое у них получается от бедности и безработицы.

Мужчина ищет единства и, если приходится ему быть вдвойне, то он за то и не считает себя тогда человеком. Женщина, если раздвоится, то часто не чувствует в этом никакого греха и, будучи в двух лицах, внутри себя это как-то оправдывает, благодаря чему каждое лицо в отдельности бывает искренним. Ложь – это порок, слабость мужчины или просто женская практика.

10 Января. Вчера только после полуночи начал стихать ветер, показались звезды. В расчете на короткие следы мы с Трубецким вышли на охоту в княжеские места. Мы упустили из виду, что зайцы две ночи из-за метели не выходили и, когда стихло и стало морозить, все разом бросились на корм. С полночи до свету они так натоптали, что было хуже трехдневной многоследицы. У князя вышла осечка. Ничего не убили.

Мы заметим этот денек, как первый день весны света: при довольно сильном морозе солнце пригревало щеку.

Нечто вроде позиции. Простейшие рассказы, к которым влечет меня, – это я понимаю, как стремление к делу не для денег или <1 нрзб.> для славы, и еще в этом есть тоже и, вероятно самое главное, желание оберечь себя от иллюзорности литературного дела. У наших романистов, начиная с Пушкина, это было в традиции, сочиняя роман, посмеяться вообще над романом, как иллюзией, вероятно, в тайной надежде, что вот мой-то роман, мое слово будет значить как действительная жизнь. По всей вероятности, так и раскрывается понятие “простота”, о которой у нас все сверху и донизу всегда говорят, как о чем-то самом хорошем.

Я привык думать – может быть, я ошибаюсь – что в русской литературе наметились две линии, пушкинская, в которой поэт, творец формы, остается верным до конца своему служению, и другая, в которой он не удовлетворяется служением и выходит из сферы искусства, балансируя между смешным и великим. Кажется, нелюбимый у нас “эстетизм”, служение искусству для искусства, является из второй “нескромной” линии.

О простеце. Думаю о происхождении у нас культа “простеца”. Религиозные корни. Православие. Обожествление простеца (“народ – богоносец”). Разложение простеца.

Очень возможно, что эта снежная траншея с насыпями делалась охотно здоровыми солдатами, возможно, это был труд подневольный. В том и другом случае он был… в отношении моего гениального выстрела, труд бессознательный, и только я даю лицевое выражение всему этому безымянному труду, я – вольный стрелок.

17 /Января/. Гоняли с Петей русака вокруг Ильинки, Соловей ходил шагом и в снегах была видна только его голова. Ничего сделать не могли и уморились до крайности. От лазанья в снегах было жарко, это была какая-то снежная война. Утром было тепло, к вечеру сильный мороз. Лес совершенно завален снегом и так это красиво!

Начинается жизнь радостью и кончается унынием смерти. Есть люди, которые нарочно мучают себя всю жизнь, чтобы достигнуть смерти, как радости избавления от мучений жизни. Вот ужас!

В моей душе вечная тревога, в которой радость постоянно меняется местом с печалью и эта печаль тоже вспоминается как радость, если спускаешься до тупого безразличия, а последняя ступень – головная боль и бездействие. И вот как ясно иногда бывает, что вся эта смена жизнеощущения непременно кончится последним падением, унизительной смертью, что нет возможности, отдаваясь радостям жизни со всей страстью, сделать конец свой осмысленным, что это закон всей жизни, она начинается радостью и должна кончиться унынием смерти. Вспоминаются люди, которые нарочно мучают себя всю жизнь, чтобы достигнуть смерти, как радостного избавления от сознательно принятых на себя мучений. Вот до какого ужаса и уже окончательной бессмыслицы жизни доводит сопротивление человека смерти, стремление его к управлению жизнью. Да не будет же сего у меня! Есть не умирающая победная радость творчества самой жизни вокруг себя.

Вот уже несколько дней я хожу счастливым от письма Дунички, которая говорит, что надпись моя на одной книге довела ее до радостных слез. А я только и написал то, что она была моей первой учительницей и за свою литературу я должен благодарить, прежде всего, ее.

22 /Января/ День смерти Ленина. Совещались, как быть с флагом, с чердака из слухового окошка нельзя в этом году спустить, – улетит Терентий. Решили повесить на воротах.

В четверг 24-го еду заключать договор о втором издании “Собрания”. Предстоит трудная серия дружеских вечеринок в Царском селе. В четверг выехать в 7 у. В 10 ч. по ружейным делам. В 11 ч. – “Охотник”. В 12 ч. – Федерация – разговор о Разумнике, о “простоте”. Обед. К Леве.

Сегодня после чая к Ломакину за советом. Завтра подать заявление о постройке, о вступлении в Союз печати, послать книги Коте, купить одеколон, разменять 100 руб.

Собрание: 1) Охота за счастьем – 12 лист.

2) Колобок – 10

4) В краю непуганых птиц – 10

Всего 17.600 руб. по 500 в месяц с января 1929г. = 35мес. = 3 года, т. е. до 1932 г. – мне будет тогда 59 лет, если жив буду.

Сочинения 1-е издание 6 томов.

Всего 68 листов.

Сочинения 2-е издание 8 томов.

остается 9 листов.

Из Колобка выпадет 1 лист и переходит в новый том “Журав. родины”.

План 2-го издания.

1-й том “Охота за счастьем” остается по-прежнему.

2-й том “В Краю непуганых птиц” с иллюстрациями 9 листов.

Для 2-го издания это новая книга в целом, но часть ее 4¾ листа берется из тома “Родники Берендея”. Иллюстрации должны быть сделаны художником по фотографиям. Рамки, заставки и концовки удалить.

3-й том. Колобок – из него удаляется последний лист “Детские рассказы” и переходит в последний 8-й том “Журавлиная родина”.

4-й том – “Родники Берендея” из его 13¾ лист. 4¾ со стр. 153-й (шмуцтитул “В краю непуган. птиц”) – по 324 стр. (включительно) переносятся в том 2-й. “В Краю непуган. птиц”. Остается 9 листов.

5-й том “От земли и городов” остается по-прежнему.

6-й и 7-й “Кащеева цепь” – по-прежнему

8-й т. “Журавлиная родина” - новая книга 13 или 14 листов.

Библиография из 6-го тома 1-го издания переносится в 8-й в дополненном виде.

Все книги, за исключением “Журавлиная родина”, представляются в готовом для издания виде. “Журавлиная родина” может быть доставлена к 1-му Апреля.

Число листов 2-го издания от 83 до 85 листов.

Морозы ужасные! Послать книги Миролюбову и Разумнику для Пушкин. дома. Книги достать у Собашникова.

Замятин открыл в моем писании “обнажение приема”, а потом сказал: “Это недурной прием, я сам лет пять тому назад пробовал написать один рассказ этим приемом”. Пришлось познакомиться с учением Шкловского, – очень интересно. Уж очень вышло странно: я думал, пишу авторскую исповедь, а они признали в этом форму обнажения приема по Шкловскому притом.

Обнажение приема. Написав эту книгу, я прочел ее первые главы в кругу литераторов. Два часа терпеливые товарищи слушали мое чтение, после того один из них сказал: “Это обнажение приема”. Кроме одной книжки Шкловского о Льве Толстом, я из его сочинений ничего не читал и никакого не имел ясного представления о формальном методе. Я хотел написать авторские признания, изложить свои домыслы о творчестве с иллюстрациями, чтобы этим ответить на обращенные ко мне запросы: “раскрыть тайны творчества”. Меня очень смущала при этой работе возможность выйти за пределы искусства и претенциозно высунуться учителем молодого поколения. Вот почему я в этой работе свои мысли высказывал не абсолютно, а только относительно их рабочей ценности в своем собственном литературном производстве, вроде как это сделано у Станиславского в его книге “Жизнь в искусстве”. Конечно, меня брал задор и в этом случае остаться художником слова и найти в процессе признания такой прием, чтобы эта исповедь сделалась не скучным вступлением к роману. И вот первые услышанные мною слова от опытного литератора были:

– Четного слова нет у художника, – ответил формалист, – вернее, оно есть, но тоже как прием. И чего вы волнуетесь, обнажение приема, – недурно, лет пять тому назад я сам пробовал этим приемом написать одну повесть…

Я был уязвлен до конца. Мне казалось это небывалым в литературе, чтобы автор, сочиняя свою повесть, в то же время не исчез в ней, а сохранился отдельным лицом или обывателем со своей домашней философией. И вот оказалось, что и я сам со своей бородой, лысиной, слабыми руками, стальными ногами и каким-то зеркальцем под ложечкой, где непрерывно сменяются острая боль и яркая радость, я - сам без остатка не больше не меньше существую как “прием”.

Я был подавлен и не мог найтись в защите себя: ведь я не имел никакого понятия о формальном методе!

Ко всему этому один блестящий драматург, бывший среди слушателей и тоже, как и я, не имевший /1 нрзб./ дела с формальным методом, сказал:

– Я признаю твою вещь очень хорошей, но только с тех страниц, когда начинается действие, а эти все предшествующие рассуждения о творчестве, ей Богу, не интересны.

Тогда выступили друзья в защиту меня. Один привел в пример “Бесы” Достоевского, где в начале тоже есть скучные страницы. Мало того! Он говорил, что скучное вступление необходимо, тогда получается гуще, значительней. Мало того! он говорил, что за эти скучные страницы авторских признаний, он готов отдать много талантливых и даже гениальных строк.

– Ведь только тут, – говорил он, – автору есть время немного пожить как человеку, потом он неминуемо должен исчезнуть.

В заключение один добрый приятель посоветовал:

– Тебе надо весь твой груз как-нибудь переслоить.

Потом очень хвалили мои боковые сцены, высказали множество комплиментов, и сам формалист тоже обласкал меня такими словами.

- Я теперь понял вас: прием родился у вас бессознательно, и этим вы отличаетесь от тех, кто пользуется им, как рецептом. Вы не с Шкловским в родстве, а с Т… автором комедии “Кот в сапогах”. В этой комедии обнажение приема представлено во всем блеске, у вас немного неуклюже, по-русски…

Начало “Журавлиной родины”.

Началось с того, что я задумал богатые впечатления, которые дает мне каждая весна, в этот раз выразить посредством простейших детских рассказов и целиком посвятить себя на некоторое время этому делу. В это время разогнали московскую организацию.

1 февраля. Весна света. Морозы не слабеют при вседневном блеске солнца. В полдень очень приятно гулять, солнце ласкает, и снег при солнце особенно пахнет.

Сегодня Лида снимала белье на чердаке и так напугала Терентия, что он ударился в стекло, разбил и улетел. Он как пуля летел в прямом направлении с версту. Петя нашел его в кустах на снегу и схватил. После этого путешествия он захворал, будет ли жив? Если бы он выжил, то дал бы нам весной послушать свое токование, а потом мы бы отдали его в Зоопарк, и там бы ему было все: и пища, и уход, и, может быть, самка… Можно бы легко и теперь написать об этом рассказ, но я предпочитаю выждать и писать на основании опыта.

6 Февраля. Вчера фыкнул мороз в 35º, а я ходил проверить лисицу. Это было уже третье утро, как мы ее зафлажили. Ко второму утру она из норы не вышла. Вчера набродила в оконце и вернулась в нору. Ошибка в том, что “затылочный” флаг поставлен далековато от норы, в темноте она его не рассмотрела и ушла. По следам можно было видеть, как осторожно она подходила и останавливалась каждый раз, как видела флаг. А вероятно уже начинается течка. Рассказ для детей: жизнь лисицы по следам. Ее женихи сидят за флагами и дожидаются. Один вошел ночью в воротца – флаги повалились, и вывел ее, голодную. Описать эти морозы, – что мы не могли идти на облаву.

<Приписка на полях> Цветы на обоях и другие разные фигуры, повторенные множество раз, совершенно бессмысленны и их не замечают, тем не менее, перемени обои и будет…

“Погремушка”, т. е. осушение происходит на периферии сознания деревни и к этому деревня индифферентна, пока не расчухает, что магистраль-то проведена государством, а канавы придется рыть им.

“Погремушка” – это как государство – агитка, а жизнь деревни – это вся наша общественность.

Сходить сегодня в Исполком: Яловецкого и Жданова.

<Газетная вырезка>: Известия №9. Луначарский о марксизме:

“Ведь совершенно ясно, что буржуазная наука, т. е. западная наука, отпрыском которой была и наша, была искалечена, была искажена в угоду интересам буржуазии, ибо она отвергала такой выход из всего развития подлинной научной мысли, как марксизм, вывод являющийся не только краеугольным камнем в построении нового обществоведения, но и приводивший к новому миросозерцанию, дававший для всех наук новый гносеологический подход. Для нашего времени наука без марксизма – это все равно, что церковное миросозерцание в эпоху отвергнутого Галилея. Это попросту полунаука”.

<Вырезка> Луначарский о крестьянстве

Борьба наша с этими элементами происходит в обстановке, когда имеется еще и третий враг, – самый дух темноты, косности, мещанства, безлико рассеянный по всей нашей стране. Сами носители этого духа очень часто не являются сознательными врагами; они представляют собой как бы пассивный объект, на который вздеваются, с одной стороны, новые пролетарские мысли, а с другой – старые, обывательско-собственнические. В этой среде, конечно, происходит расслоение. Из нее постепенно выделяется значительный массив, который уже более или менее сильно освещен лучами социалистической зари, дальше идет то, еще не дифференцировавшееся “болото”, которое спит или медленно колеблется своими тяжелыми волнами то в одну, то в другую сторону. А еще дальше – мещанин, определенно злобный мещанин, тяготеющий к непману и кулаку.

Не надо пугаться ни такого марксизма, ни такого крестьянства. Все гораздо проще. Формировка государства истощает граждан и они вопят. Идеи бессильны. Вопрос о хлебе. Зло крестьянства: их местные интересы. Уступить – все разберут, города вымрут. Прижимать – останутся без хлеба. Уступить идею Ленина – все уступить.

12 Февраля. Свирепый мороз сегодня сломался. Тихо, не холодно и снег идет.

14 Февраля. Был у прекрасного зубного врача и выслушал обычную жалобу порабощенной творческой силы.

За две недели от приезда из Питера написана след. главы: 1) Ночная красавица (3. т.) 2) Маралово (6 т.) 3) Ток (2) - 11 тыс. набросано: 4) Замошье 8 т. (сюда: Экскаватор) 5) Заболотье (6 т.).

1) Замошье. 2) Не написано: по Дубне – Экскаватор. 3) Заболотье (Клад.). 4) Ночная красавица. 5) Маралово. 6) Ток. 7) коллектив8) Берендеево царство. 9) Утро свободы и другие рассказы вместе с творчеством Алпатова. 10) Фокус действия. 11) Маленький человек. 12) Не написано: фенология осени с нарастанием слухов об экскаваторе. 13) Похороны озера. 14) Утонул.

Марахин и “полковник”, – нельзя ли их вгнездить в обоз? Прочитать тетрадку этой зимы.

Я понимаю, лесным народом не имевшие личины, боялись глазу, боялись в типы попасть. И вот я теперь тип несомненный.

Председателю Сергиевского Союза Охотников

Михаила Михайловича Пришвина

Заявление

В мае прошлого года Т. Д. упросил меня уступить ему за 50 р. моего годового щенка Дубца. Я дал согласие и сдержал свое слово, несмотря на то, что в промежутках времени от переговоров в <1 нрзб. и прибытием Д.-а за собакой, покупатель из Москвы, о котором может засвидетельствовать зав. кровным собаководством.

А. Чумаков давал мне 100 руб., т Даувальдер взял собаку и дал мне 25 руб., обещаясь в течении лета отдать остальную сумму. Вместо этого в конце охот. сезона, в Сентябре он прислал мне собаку с письмом, в котором писал, что собака никуда негодная и я могу ее или застрелить, или подарить кому-либо “от его (Д-а) имени”.

Проверив собаку, я убедился, что она запугана жестоким обращением и плохим питанием. Усилив питание и применив исключительно ласковое отношение в остаток охотничьего времени, я добился того, что Дубец отлично пошел по бекасу, проявляя необыкновенное чутье и очень вежливый поиск.

Т. Даувальдер, услыхав через знакомых о моей удачной натаске в Январе с. г., обратился с письменной просьбой возвратить ему 25 р. денег, аргументируя тем, что я “ничего не потеряю”. Возмущенный поведением Д-а, я ничего ему не ответил. Тогда он прислал еще письмо, с требованием денег и обратным аргументом: “собака была мной продана никуда негодная”. Я опять не ответил. Он прислал посыльного. Я сказал: “ответа не будет”. После этого Д. прислал письмо, в котором угрожает мне “административным взысканием”.

Будучи сам лично глубоко возмущенным, я не в состоянии вести переговоры с т. Д. и обращаюсь к Вам с просьбой, если возможно, убедить его отказаться от своих требований или предложить ему третейский суд.

2) Если ниже, то поднять прицел 3 Возможно выйдет слишком высоко или тогда еще 3.

и добиться попадания в центр. или все еще низко,

3) Тот же <1 нрзб.> на 100 шагов, но

целиться под яблоко.

4) Тот же прицел на 250 шагов, но 3

целиться вверх яблока.

5) Тот же прицел на 50 шагов,

узнать, насколько брать ниже 3 пули

Итого 15 пуль. Будет достигнута возможность одним прицелом сделать от 50 до 250 шагов.

Прицел 300 годится для стрельбы от 100 шагов до 300, причем на 100 шагов надо целиться под яблоко с пропуском белой полоски, т. е. на 2½ вершка, а на 300 в макушку яблока, т. е. на 2½ вершка выше цели. Центр попадания находится (прямой выстрел) между 200 и 250 (в первом немного выше, второе – ниже).

<1 нрзб.> от вершка до двух.

Следующий опыт.

Найти прицел от 300 шагов до 500.

1. Поднять прицел на сектор, равный от 100 до 300 и ударить под яблоко на 300 шагов, потом на 400 в центр и на 500 в макушку яблока.

2) Стрельба с прицелом 100: на 50 под яблоко, на 100-150 – в яблоко и на 200 в макушку.

20 Февраля. Вчера просверкал золотой день весны света, морозило на солнце, – борьба, и в полдень капель. Ночью луна яркая, и сегодня рассветает уже в шестом часу.

Если все благополучно сложится, завтра выезжаю в Вологду на медведя.

Вчера вечером распутывал историю, совершенно непонятную без предварительных объяснений, действующие лица: старообрядка Рогожского кладбища, (Елизавета Васильевна Соколова) – жена сосланного станового пристава, княгиня Трубецкая, какая-то старая генеральша, сын мой Петя и прекрасная Зоя. Хуже всего, что всю эту историю за тонкой стеной подслушивали два еврейчика.

Все вышло из-за того, что старуха погорячилась и хотела ускорить естественный ход событий, подослала княгиню: “надо выяснить”. Мой разговор с Петей: “Ты можешь иметь много женщин, но для хорошей девушки бывает один: ты ее смутишь и уйдешь, а ее жизнь будет загублена – это девичья трагедия. – У нее так и будет, – сказал Петя. – Как же ты, уже зная это, ходишь в их дом, зачем ты ходишь? – Я не буду ходить”. Но сам так устроил, что теперь его просят ходить.

С Петей у нас охотничьи отношения, а где-то в сокровенной глубине его, я чувствую, таится почти враждебная мне индивидуальность… С Левой он тоже не близок. Только мать. (Тайна Пети).

Лева становится истинным графоманом. Приезжает раз в две недели. Несколько минут с приезду просидит и начинает читать. Потом идет спать. В охотничьем деле нас разлучил с ним первый убитый им вальдшнеп: убил, вообразить себя охотником и перестал меня слушать, хотя охотником не сделался. Боюсь, что теперь приближается то же и в литературе: напечатает один рассказ, возомнит и конец.

Сегодня в ½ 11-го пломбировка зуба.

В 11 часов звонить о медведе. Взять 100 рублей. Бутылку коньяку. Ветчины.

23 Ф/евраля/. Сегодня в 10.30 выезжаем из Москвы на медведей. Чуни вместо рукавиц.

1Марта. Сегодня с поездом 8 ут. возвратился с медвежьей охоты, которая была исполнена так: выехали в 10½ вечера из Москвы, приехали на ст. Вандыш в воскресенье 24-го вечером, и поехали к Павлу Васильевичу Григорьеву за 7 верст в <1 нрзб.> (лунная ночь). В понедельник 25-го был убит первый медведь, во вторник 26-го – второй, в среду 27-го вскрытие медведя, расчет и проч. В четверг 28-го в ½6-го утра отъезд со станции Вандыш и в пятницу 1-го Марта в 8 часов утра триумфальный въезд в Сергиев.

Проезд по ж. д. – 13 руб.

Подводы 3 по 3р. – 9 р.

5х4 – 20 р.

7х2 – 16 р.

1х3 – 3 р.

– 194.

<Приписка на полях> Завтра: 1) Почта, 2) Судебное дело 3) Камушек 4) Медвежья тетрадь.

Завед. фотоотделом Мосторга Румянцев.

Зампред охотсоюза Вологда Александр Александрович Василевский – выписать план Каргопольского уезда, копию Нименской дачи, сумку.

2 Марта. Чем счастлив бывает иногда человек: Гоголя не читал и вдруг сделал открытие: Гоголь великий писатель! У нас в СССР много таких граждан. А я в своей специальности, охоте, ни разу в жизни не стоял у берлоги, и вот теперь, пожилой человек, испытав эту охоту, могу рассказывать о ней с таким же пылом, как некто открывший Гоголя.

Одни говорят, будто первое впечатление всегда обманчиво и проверяют его яркость, обращая яркое впечатление в серый факт. Другие, напротив, отдаются первым впечатлениям, как единственно верным источникам познания. Я принадлежу ко вторым и верно могу говорить только о том, что впервые увидел своими глазами и удивился. Весь вопрос для меня только в том, чтобы увидеть именно своими глазами. Сколько раз я видел и в зоологическом парке и на улицах медведя, видел и не видел, потому что зверь был в плену, в унижении, как говорят: сам не свой.

– Весна света.

Окна в полдень оттаяли, а к вечеру вновь закрылись, но такими тонкими узорами, что сразу по ним запрыгало сердце: опять, опять еще одна приходит весна!

По Московской улице сваты везли сундук с приданым и постель новобрачной в дом жениха. На сундуке сваха и сват, выпившие, притворяясь вовсе пьяным, давали свое представление. Прохожий старик, заметив, что я улыбался, тихо спросил меня: “А дозволяется?”

7 Марта. Лева едет в Питер в субботу 9-го (10-го пристрелка – Разумник, понедельник – вторник – среда). Четверг Лева утром возвратится, у него на квартире встреча с Петей, Андрюшей и позже к Дуничке.

Наказ Леве.

1. Телеграфировать Дуничке.
2. Телеграфировать Охотн. газету в 12 ч. дн. <1 нрзб.> Борису Михайловичу.
3. Огонек 12 ч.

Весь очерк 1 печ. лист – разделяет на 2 части по ½ листа. С А…М… по 300. Показать снимки и отдать их Пете в тот же день. “Право перевода”. Сокращать нельзя если хотят, то известить, сделаю сам. Вторая часть – четверг. Выяснить о книжке.

4. Замошкину: воскресные блины.

2) Телеграмма Разумнику.

9 Марта. Закончены “Медведи”.

Итак, ровно неделя охоты и столько же дней описание.

В среду Петя отдает в Огонек 2-ю часть, в четверг (14) еду поздравлять Дуничку и узнаю…

С 15-го (пятница) сажусь за “Родину”.

12 Марта. “Будьте как дети!”

(брат Саша, мужики, купцы, веселье и боль)

13 Марта. Весь день мокрый снег. На деревьях висят капли воды. Возможно, это первая за зиму оттепель станет весною воды.

Клад – шары: игрушка. Тайна творчества - это тайна игрушки.

Помню очень хорошо тот день в Петербурге, когда мы увидели на Дворцовой набережной первый автомобиль, и за городом, где-то за Новой Деревней, встречаем первый аэроплан. Теперь аэроплан, это почта или государственная оборона, тогда для всех нас он был игрушкой. Мы все стали как дети, удивлялись, забавлялись, восхищались, напирали радостно, давили беззлобно друг друга, чтобы протиснуться поближе к машине, мечтали вслух, незнакомые друг другу, о душевных переменах людей, когда все они будут летать. И так вспомните: все новое из личных рук его создателя переходит в руки общества непременно в форме игрушки, а когда оно применяется потом для действительной пользы, то сливается с нашими буднями и мы перестаем ему удивляться и замечать.

Моя мать – ребенок и рядом с ней ее дочь, которая всегда говорит ей: “ты ребенок!” Я и вокруг меня неудачники: Миша Герасимов, Киселев, Коноплянцев, Григорьев и особенно Рязановский.

Ошибка неудачника в том, что себя он считает обиженным, тогда как другим доставалось как будто даром, а между тем настоящий творец был сам когда-то тоже в унижении и преодолел его.

Особенность характера Павловны.

Я был потрясен грабительской бумажкой фининспектора, расстроен до последней степени. И Павловна знала об этом. Собираясь к защитнику, я стал одеваться и попросил у нее необходимый мне шнурочек. Это был красный крученый поясок, когда-то купленный ею для меня за 30 коп. Сегодня я прицепил его к ружью и она, заметив это, потихоньку от меня его отвязала и спрятала: по ее мнению, нельзя было расходовать его на поганый ремень. Теперь он совершенно был мне необходим, чтобы одеться. Я просил ее, она молчала. Я начал требовать. Молчит. В моем полном душевном расстройстве от бумаг фининспектора и прерванной работы эта мелочь врезалась мне, как нож в сердце. Я начинал бесноваться… Так было множество раз раньше, бывало, я доходил в припадке до того, что бросал вещи, колотился о стену, схватывал ружье. Но она оставалась неколебимой. Теперь, зная по опыту, что она не уступит, я затих и вышел на улицу удрученный такою страшной жестокостью, непонятно живущей в добром и любящем человеке. Неужели же она не знала, что я безумно работаю и все отдаю им на житье, что я сейчас бумажкой фининспектора расстроен до последней степени. И вот все-таки она поставила на своем и сохранила поясок.

Все объясняется соединением женской “мелочной” природой, поддержанной деревенским воспитанием. Эти пустяки – корки того мира, который большевики хотят разрушить, применяя к жизни учение Карла Маркса.

В этой привязанности к мелочам сказывается сила материнства, это выражение власти матери. Посредством отрубей Софья Андреевна выражает свое господство матери, и Лев Николаевич в это время для нее просто ребенок, его творчество – его игрушка или самое большое “дело”, т. е. с женско-материнской точки зрения, то, чем занимается каждый мужчина, что является его обязанностью (это дело в понимании женщины то самое, о чем говорят: “не в этом дело”). А настоящее дело в том, что она ему теперь уже не только мать его детей, а и мать его самого со всеми его игрушками – делами.

Так иногда пустяк, какие-то отруби или поясок в 30 к. противопоставляются в значимости всей творческой личности и они перед этим пасуют.

15 марта мне была представлена книжка на уплату подоходного налога в тот же день 2407 р. 50 к., начисленного на доход с 14180 р. с надбавкой налога на местные средства в 50%.

Сувенир - 1

Приход Горького – 1

Происхождение искусства – 2

1

Мельница Дон–Кихота 3-3

1

Анализ марксизма 4-5-6

Сикушки 6

Павловна о марксизме 7

Анализ марксизма 8-11

Казацкая душа 11

О рассказах “Сыр” и “Змея” 13

Пейзаж праздника 7 ноября 13

Неудачник 18

До чего довели 21

Пошли человека ловить 21

(начало рассказа)

Приходиться бороться. Моя аргументация.

1) Недоразумение происходит от непонимания фининспекцией на местах условий литературного производства, исключительных в отношении производственных издержек, на основании чего центральным правительством признано отнести труд литератора к категории рабочих и служащих.

Мне известно, что в инструкции о взимании подоходного налога с писателей есть пункты, на основании которых производственные издержки исчисляются до 25% дохода. Мои производственные издержки превышают во много издержки огромного большинства литераторов, потому что известно, что я беру свои материалы из живой природы и делаю за свой счет сложные опыты: содержу питомник собак, езжу <1 нрзб.> на полгода для исследований, и т. д.

В центре, где понимают условия моего производства, по одной книге моей понимают, чего она стоила, на месте я более двух часов агенту финотдела объяснял это, и все-таки остался непонятым. Все полученные мной деньги я пускаю немедленно в оборот, расширяя свои опыты. Я уверен, что ¾ своих доходов, а может быть и больше, я расходую для квалификации своего производства. Я не могу этого доказать цифрами, <3 нрзб.> книг и потому могу настаивать лишь на устранении от обложения ¼ дохода.

Тем самым непониманием литературного производства объясняется и обложение меня местным налогом в 50% наравне с торговцами.

Всякая просвещенная власть должна дорожить, что в их краю живет советский писатель и черпает материалы их местной жизни. Здесь же в Сергиеве мне ставят условия, в которых я должен продать дом, разорить все с большим трудом налаженное производство и спасаться в Москве, где уже и без того жизнь перегружена.

К этому считаю необходимым отметить обстоятельства, <3 нрзб.> Сергиевского финаппарата при взимании налогов. Ко мне является агент, подробно исследующий условия моего труда. Я ему все открываю и в заключение спрашиваю, может ли он мне определить приблизительно затем размер суммы, которую я должен приготовить. Он мне отвечает определенно: около 800 руб.

Приходит срок платежа. 15-го марта мне вручают повестку с окладом не в 800 руб., а в 2407 р. 50 к., причем последний срок первого платежа назначается в этот же самый день вручения повестки.

На основании изложенного, я прошу исключить от обложения во-первых, ¼ дохода валового, во-вторых, имея в виду мою деятельность по просвещению местного края, взять с меня минимальную надбавку на местные средства.

Плательщика подоходного налога Михаила Михайловича Пришвина.

Сергиев, Комсомольская 85, платежная книжка №7.

Заявление

Заявляю, что вследствие особенностей литературного труда вообще и в частности моего личного, произошло недоразумение при обложении меня налогом, вследствие чего не были приняты во внимание мои производственные расходы.

Занимаясь 25 лет литературным трудом, материалами которому главным образом служат краеведческие исследования, я на путешествия и разного рода опыты трачу средств гораздо больше, чем литератор, имеющий дело не с живой природой, а только с библиотеками. В начале моей литературной деятельности эти расходы брала на себя Академия Наук, Географическое общество, крупные газеты и журналы. В эпоху революции меня поддерживало Организационное бюро Госплана при исследовании кустарных промыслов, потом Рабочая газета при исследовании производства торфа и друг. Три года тому назад Государственное издательство приняло на себя задачу издания собрания моих сочинений с ежемесячной выплатой мне 500 р. в месяц. Получая, таким образом, нечто вроде ренты за 25 лет труда, я получил возможность делать свои исследования независимо от научных учреждений, а также газет и журналов.

Беру для примера мой последний очерк “Медведи” в “Огоньке”. Чтобы написать его, я истратил три недели времени: одна неделя на поездку в Каргопольский уезд для охоты на медведя, вторая неделя на писание очерка, третья на отдых после такого опыта, имевшего в этот раз характер серьезной опасности для жизни.

Я получаю за труд 600 руб. Издержки производства: 1) Берлог 65 р., 2) Билет до ст. Зав… туда и назад 26 р., подвода за 30 верст от села по таежному бездорожному лесу, труд по извлечению убитого медведя из леса и другие местные расходы 25 р. – всего 116 руб. К этому я должен прибавить расходы на содержание хорошего оружия, а так же и то обстоятельство, что написать рассказ о медведе гораздо труднее, чем убить его, что может быть из четырех подобных опытов один даст мне возможность написать рассказ.

Точно такую же калькуляцию я мог бы сделать относительно всех моих известных рассказов о собаках, для наблюдения над которыми я содержу на свой счет целый питомник и для натаски их провожу в болоте все время. Повторяю, что такого рода труд возможен только 1) или при поддержке государственных учреждений, как было до революции, 2) при ренте с сочинений, написанных за 25 лет литературного труда.

Если бы я вел книги с учетом содержания каждой собаки, расходов по каждому добытому мной зверю или птице, которых я описываю, каждой поездки для изучения быта людей и т. п., то такого рода работа лишила бы общество не одной моей книги.

Неожиданное для меня обложение в 2400 руб. притом в такое время, когда литературный сезон кончается и силы для нового литературн… <1 нрзб.> израсходованы, ставит меня в необходимость продать дом, который служит мне мастерской для моего производства. Вместе с тем я должен буду уехать из Сергиевского уезда, сократить свое производство, может быть, совсем прекратить обслуживание периодической прессы и довольствоваться рентой от собрания сочинений. Я думаю, это будет невыгодно для государства, в частности, и для Сергиевского финотдела.

Мною даны фининспектору сведения о минимальных моих расходах на произведения, составляющих 25% моего дохода, на самом деле они составляют по всей вероятности процентов 50.

Вследствие всего изложенного, прошу исключить от обложения 25% моего дохода.

Сон. В действительности таким чудом является, конечно, моя поэма о любви Григория Отрепьева, его письмо к Пресвятой Деве Марии с подписью Ваш будущий Григорий. Чудо совершилось.

В буднях сердца людей утомляются, стареют и даже самые лучшие отношения, похожие на перекличку через стены глухих голосов… Но случается, встречается человек и стены рушатся. Как же сделать жизнь, чтобы сердце не заплывало жиром и всегда было начеку… Все эти посты в православной церкви, перемены в /1 нрзб./ и возникли согласно с переменами в природе, направили к тому, чтобы сделать сердце настороженным, создать чуткие будни у человека.

Фининспектор не обязан быть знаком с поэзией.

Охота за счастьем - 9

От земли и городов - 9

Колобок - 7

Родники Берендея - 17

Вправо – от себя.

Лонг – до 70 шагов чуть выше.

21 Марта. Снег еще не тронут. Ночью морозы. Но изо дня в день все ярче солнце. И сегодня стало жарко на снегу, невыносимо сразу после стужи и мрака такой свет, такое тепло. Еще немного и северная кровь для такого солнца будет бессильной, нужны огромные красные губы, черное тело и глаза – блестящие угли на белых тарелочках.

Тоже на войне видел он, как образованный велел встать человеку с простреленным животом и смотреть в воду, а сам сзади дал в затылок ему из нагана. Где это было, когда – в императорской войне, или гражданской, кто был “образованный”, офицер, или большевик, Раевский забыл сказать.

22 Марта. Москва. (9-е – Сороки). Как и вчера солнечное утро после мороза и потом раскисло. С обеда солнце закрылось. С крыш льет. Видел первого грача.

Пристрелка лонгами Севеджа (дальше Соводж).

1) До 100 шагов, правый рожок против Е – Е, причем, если целиться в птицу, то целиться выше точки попадания, но не выходить за пределы птицы (тетерева). Вероятно до 50 шагов, наоборот, брать чуть пониже. Последнее надо проверить.

Неудачная стрельба боевыми патронами. Прошлый раз несло вправо, сегодня почему-то влево. Из этого следует, что телескопа не переставлять по горизонтали до тех пор, пока не будет достигнуто постоянство попадания сначала на 100 шагов, а потом и на 200. И лучше всего, найдя постоянство попадания, научиться при том же телескопе попадать, целясь вправо или влево, чтобы на охоте не вертеть ключом.

Если завтра в Москву, то нужно сделать следующее:

Если останется время, то позвониться к Замошкину и повидаться с Полонским.

23 Марта. Ночью легкий мороз. Днем подул теплый ветер, небо закрылось и до ночи заморосил дождик. Я видел из вагона, какая-то небольшая речка обозначилась на снегу снегом же, но нежнейшего цвета аквамарина. Дороги очень резко обозначились на белом. В городах дороги стали навозом, и на горах крестьяне мучат лошадей. За один день почти весь снег с крыш сошел. Я вернулся из Москвы засветло и очень обрадовался, увидав свой домик в летнем виде, без снега на крыше.

Писатели-“попутчики” собираются идти к Сталину жаловаться на пролетарских писателей: Вересаев, Иванов, Пильняк, словом, все. И меня приглашают. Тихонов говорит, что если так оставить, то пролетарии уничтожат остатки литературы. Так, стали уже запрещать имена, замечательное исследование о Щедрине Иванова–Разумника запретили, не читая его, только за имя. Клычков запрещен. И в самом деле, завтра кто-нибудь “раскроет” меня и тоже запретят. По-видимому, надо идти, хотя лучше бы отдаться на волю судьбы. Дело в том, что у писателей храбрость явилась не без основания: по некоторым признакам Сталин расходится с пролетариями в оценке литературы. Так, напр., на требование украинских писателей снять пьесу Булгакова, он ответил: “Зачем снимать, Булгаков показывает такое, что и нам полезно знать”. А что Сталин все может, видно на примере Всеволода Иванова, которого уже начинали сильно травить. Он поставил плохонькую пьесу, но Сталину понравилось, и во всех газетах протрубили, что пьеса превосходная.

Такое жалкое положение: литература припадает к стопам диктатора. Надо крепко подумать, - надо ли это. Завтра его не будет, и кому пойдет жаловаться литература? Можно выступить в защиту, напр., книги Иванова–Разумника – это можно.

Решение: перед походом к Сталину уговорить писателей действовать в отношении определенных фактов и представить Сталину, что если нет – все мы отказываемся обслуживать периодическую современную прессу, и будем стоять на своем, если бы даже пришлось и голодать.

<На полях> Пете наказ: 1) Чайник, 2) к Соловьеву, 3) письмо Леве, 4) Книги Федерации.

Фи-нансы

Аппарат Лейка 700 р. В Моск. газете

400 дано 1) Книжечка – 150 350 <1 нрзб.>

3) Медведи 100

Финотдел: 1800 р.

Рабоч. газета 600 р. 2400 руб., а если скинут - 1400 руб.

Сроки платежа: Рабоч. газета Итого

Июнь – 200 Май 15-го – 600

Июль – 200 Июня – 800

Август – 200 Июля – 800

Августа – 200

Май – 600

Июнь – 600

Июль – 600

Перевал – 300 руб.

Звезда – 200

Огонек – 300

Новый мир – 900 Не хватает – 500 руб., т. е. 2-х

1700 листов, которые надо написать

Красная Новь – 150 руб. за Апрель, Май, Июнь. Имеют-

Рыбьи тропы – 500 ся на книжке 1900 руб.

Апрель, Май, Июнь – закончить Журавл. родину и приготовить том для Гиза.

Приготовлю еще 3 листа Ж. Р. и получу за них 1000 руб., на которые и поеду на север. Предупредить Полонского, что в начале Апреля сдаю 3 листа и нужны 1000 руб. и что в Июне 2-я тысяча.

24 Марта. Дождь, потом до самого низу туман. Но снега еще не тронуты. Тишина в лесу “гробовая”, только где-то в тумане натуживается ворона. Так золотые, ослепительные дни весны света удивительно незаметно, как-то с полден перешли в серые, и началась весна воды: как-то вышло с полден, утром оставался /1 нрзб./ мороз, сверкало солнце, в полдень подул теплый ветер, небо закрылось, и вечером уже моросил дождь.

Читаю “Медведей” учителям, и после чтения разболтался с ними. Когда говорил им, что медведя убить можно при условии последующего творчества, одна дама воскликнула: – “Личное творчество обеспечит нам коммунизм!” На эти слова я завернул такую финтифлюшку, что и сам теперь не сумею повторить. Очень убого было и остался скверный осадок.

25 Марта. Мороз, а небо серое.

Семейная сцена.

Полное расстройство. Стрельба плохая. По возвращении вижу, в комнате моей все убрано. Это значит, она виновата. Но Лиды в кухне нет и я боюсь, что она пошла жаловаться и этим объясняется, что Павловна винится. Очень боюсь.

В субботу 23 марта после моего чтения с Петей на жел. дор. линии. (Время, когда в лесах начинает филин гукать и зайцы кричать, в городах на крышах орут коты и на дворах петухи забывают часы и поют беспорядочно. Мы шли по железнодорожному пути, налево от нас по обеим сторонам речки через мглу оттепели светились бесчисленные городские огоньки, направо по чувству весны мы догадывались о лесе, где теперь начинают зайцы кричать и гукать филины. Люди уже спали, и было очень тихо в городе, только раздирались от страсти на крышах коты и петухи на дворах, чуя весенний дождь, забыли о своих часах и пели везде беспорядочно. Мы насторожились в сторону леса, чтобы услышать филина или зайца. Вдруг крик раздался в тишине, такой страшный, что если не знать бы до точности русскую жизнь, можно бы с ума сойти, или броситься, куда попало бежать. Но мы знали, это был голос обезумевшего от ярости пьяницы, догоняющего другого, чтобы его покарать, истребить, разнести в пух и прах. Он бежал и орал на весь город, хрипел, давился, взрывался, проклинал мать своего врага, бога, его веру…

Под фонарем мелькнула тень убегавшего, потом вслед за ним тень настигавшего. Мы остановились.

Догонит или не догонит?

Ужасный голос удалялся быстро, но не смягчался, и вдали казался еще страшнее и господствовал над всем спящим городом.

В той стороне, куда бежали пьяные, с особенной силой кричали все петухи. Мало-помалу удаляясь, крик бегущего закрылся петушиным пением.

– Не догнал! – сказал мой спутник.

– Ну и слава богу, – ответил я, – теперь давай послушаем лес.

Мы были очень счастливы, нашему привычному уху сначала по догадке, потом все ясней и ясней послышалось.

– Заяц! – сказал я.

– А там филин, – ответил спутник, – слышишь?

– Да, слышу.

– А это? – обернулся он в сторону города, - слышишь?

– Петухи?

Да, это было, я разобрал, голос человека кричал в тон петухов.

– Ка-ра-ул, по-ми-ра-ю!

– Слышу, – сказал я, – человек.

Мой спутник сначала ничего не сказал мне, вслушивался, вместе с тем как бы вдумываясь, наконец, ему все стало ясно, и он вывел из всего.

– Значит, догнал.

26 марта. Стрельба.

1) Боевыми с открытым прицелом пять пуль, чтобы сравнить с телескопом: мушка <1 нрзб.>, результатов нет.

2) Боевыми с телескопом на 100 шагов 7 пуль. После каждого выстрела вынимал телескоп из гнезда и возвращал для того, чтобы возвратить на место, если от выстрела телескоп был сдвинут. По вертикали отлично, по горизонтали почти удовлетворительно.

3) Стрельба лонгами на 100 шагов долго не удавалось, все несло вправо, пока я не догадался, что на 100 шагов и лонгами надо стрелять при том же винте, как боевыми. Явилась догадка, что при стрельбе и боевыми и лонгами по горизонтали (винту) телескоп одинаковый, а расхождение происходит потому, что на 60-70-ти шагах при лонгах отклонение пули вправо не сказывается. Опыт стрельбы на 70 шагов подтверждал предположение: и боевыми и лонгами прицел по горизонтали тот же самый.

Следующий опыт:

1) боевыми на 200 ш., чтобы окончательно установить винт, потому что на 100 шагах расхождение может быть незаметно.

2) Лонгами на 200 шагов в точно такой же круг.

Кожевников, Лебедев (эскимос): открытие книг Лосева.

Лонгами до 70 шагов на Е

Боевыми: обе верхние черты углами, перепустив движущуюся черту.

Что касается горизонтали, то лонги идут несколько влево, а боевые вправо, так что если стрелять лонгами, то надо возвратить телескоп поворотом на себя к прежней черте, а если боевыми, то немного от себя.

Из беседы с Лебедевым выяснил себе: два вида аскетизма. <1 нрзб.> 1-й “творческое самоограничение”. Это значит выбор из себя и утверждение того, что годится для многих. Чувство утраты при этом своего “счастья” поправляется радованием в творчестве, половое удовлетворение заменяется эротическим.

2-й вид аскетизма истребляет в индивидуальности всю самость с полом и эросом, от человека остается “дух” бесплотный и мертвящий творчество жизни.

Ночью был значительный мороз. Днем таяло только от солнца. Сильный наст, иди по снегу куда хочешь. Воды еще нет. Рыба стала подниматься вверх. На Вифанском пруду в прорубях ловят наметками.

28 марта. При сумрачном небе морозное утро. Ветер. Днем стало сильно сдавать и, кажется, вообще повернуло на более теплый уступ.

– Фу ты, батюшки, забыла, будь-те прокл…

И повернулась на меня.

– Что забыла? – спросил я.

–Книжку забыла, будь-те прокл…

Вот именно проклятие кончалось на букве “л” и расплывалось без окончания.

– Кого же ты проклинаешь? – спросил я.

– Сволочи, – сказала она.

И пошла, повторяя вслух жалобы и ругательства.

29 Марта. Ночью в доме было, как осенью в ноябре: ревела буря, и стегал дождь по крыше. Утром на рассвете открылось, что так ринулась весна воды.

У Розановых опять схватка: в этот раз Варя даже укусила Таню. И это дочери человека, посвятившего всю жизнь свою поэзии семейной жизни. Тоже и у Разумника с его Левой. Вот поистине где: “это от меня не зависит”. Но от кого же? Разве может влюбленный считаться с генетикой, он скажет: “к черту!” И разве может мыслящий человек допустить свободный брак, без оглядки на евгенику? Мы управляем породами собак, почему же люди должны быть без породы, все “дворные”. Деревня живет и дает нам здоровых людей только потому, что там до мельчайших потребностей, зорким глазом следят за породой… (Если поеду весной в деревню, то надо с этой точки разобрать ее).

Вот где-то тут, в чувстве рока, свершающего свой суд надо мной, надо искать Розанова. Я знаю это в себе: страх и ужас от борьбы крови моей матери с отравленной кровью отца: “тут ничего не поделаешь!” Есть какой-то Христос, для которого необязателен род и быт. Не все ли равно, подлинный он или только извращенный церковью: это реальная сила, которая может последнего в роду, над которым уже занесен меч рока, поставить на высокую ступень самоутверждения в духе и огромного влияния на людей. Но в моем состоянии тогда было так, что “Ина”, как женщина недоступна и я весь тут в своей самости, уничтоженный, раздавленный – скажи мне тут о Христе! Я хочу женщину, а не Христа!

Потому Розанов до того страстно боролся с этим Христом, что похож на легендарного богоборца, полубога…

Уединенное. Есть живое чувство греха в онанизме, но не у всех: одному он вреден (грех), другому при известных условиях полезен. Рюмка водки. Выпью вечером один в тоске и на другой день не могу работать. Придет кто-нибудь, и в радостной беседе разопью целую бутылку, на другой день отлично. Пройду час в лесу, и утомлен, с ружьем на охоте весь день и все ничего.

Вот так и Христово тело и кровь: “пейте от нея вси”. Нет, как “вси-то”? Одному это отрава, другому в руки губительная власть, третьему да, может быть и спасение. Надо подобраться к этому вину поближе. И путь к этому не мысль о самом вине, а то расположение духа, с которым его принимают (“со страхом Божиим и верою”).

В Лавре, в Расстрелевской колокольне у нас теперь винный склад. Вино остается и в кабаке и в колокольне вино: это реальность. Так и Христос: был, есть и будет. К вину можно чувствовать отвращение. Розанов чувствовал это к Христу. Мы судим не Христа, а Розанова.

Конечно, глупости, что все началось в нем от затруднений в разводе. Все началось от чувства предельной самости: ее, этой родовой земли в себе только, только, чтобы самому прокормиться, удержаться, не сойти с ума; необходима жестокая экономия, защита, война: все внимание, весь дух бойца, устремленный в обладание, через это накал в себе белый. И вот Голубой соблазняет все бросить. Так происходит знаменитый розановский + и - : родовое с плюсом, противуродовое с минусом, отражение земли, пола. А что глазу видно? Победоносцев, бесполый, но почему-то сильный, Мережковский – “говорящие штаны”, “Зинка” Гиппиус, женщина-поэт, физически неспособная рожать, бесчисленная бюрократия, паразитирующая на мужиках…

Розанов добрался и до “сладчайшего Иисуса”, который является нам в творчестве, и увидел там, что “сладчайший” (радость творчества) обретается за счет того же пола, что весь “эрос” находится внутри пола и христианская культура - это культура по существу эротическая, но направленная против самого рождения человека, она как бы паразитирует на поле, собирает лучи его и защищается духами от пота и вони.

Вот и добрался в Розанове до того, чем и сам живу.

30 Марта. Вполне хороший зимний день. Даже незаметно весну на дороге. Так обозначилось в природе следующее:

Сегодня заметил сильное уменьшение, почти исчезновение в городе ворон и сорок.

<На полях>: За эту неделю взято 100 р., из них: расчет прислуге: 13 руб., набивание ледника 20 руб., хозяйство 9 рублей.

31 Марта. Нашел книжку на поддержку себе: Лосев “Диалектика античного космоса и современная наука”. Это поход против формальной логики и натурализма. Многое мне станет понятным в себе самом, если я сумею представить себе античный космос и сопоставить его с современным научным. Имея то и другое в виду, интересно явиться к “запечатленному лику” своего родного народа. Хорошо при этом взять для разработки простейшую тему, чтобы из этого получился “Робинзон”. Полагаю, что ребенок в лесу (как рассказал объездчик Иван Григорьевич) достаточный сюжет.

Итак, план такой. Достать для направления художественной мысли те две–три книжки. Окончив “Журавлиную родину”, уехать в Белозерский край и пересмотреть лес глазами ребенка.

<На полях> Чудо благовещенское!

2 Апреля. Морозы. Вполне зима.

Должен, однако, сказать, что такое самоутверждение себя имеет значение только к обществу, где судят по “больше и меньше”. Но в себе самом о себе совершается тоже какой-то суд по возможностям. Так, если бы мне пришло в голову спросить себя: “А что если я докачусь до того, что буду значить, как Лев Толстой?” На это был бы ответ равнодушный: “У меня есть детские и охотничьи рассказы не хуже даже толстовских, есть свое “детство и отрочество”, чем черт не шутит, не махнуть ли эпопею гибели купеческого города Ельца в 19-м году?” Очень возможно, что стоит мне взять в руки книгу Толстого, и все это самомнение окажется глупостью, я только к тому говорю это, что, возможно, мелькает в голове. Но если спросят меня: “А можешь ли ты как Гоголь?” И тут нет меня, от всего меня, как писателя, ничего не остается, я только читатель с почтительным трепетом, с готовностью не только стать в последнюю категорию, но и как-нибудь потихоньку переслать ему свой паек.

Из всего этого выходит вовсе не то, что Гоголь выше Толстого, но что Толстой ближе мне. Не то, что я в самом деле себя равняю с Толстым, а что я сосед его, привык и как себя самого сужу по соседству, по-родственному. Напротив, Гоголь постигает мир по-иному, мне его постижение недоступно, я смертный, он – бог. В этом нет раболепства, а очень хорошее и нужное всем удивление. Вначале, пока я не расписался и не обрел себе среди писателей друзей соседей, вообще не <1 нрзб.> в своем хозяйстве, я даже никогда /1 нрзб./ себя.

<На полях> Траектория лонгов в Соведже : до 108 шагов прямой выстрел, между 108 и 125 шагами пуля быстро падает.

Ответ М. М. Пришвина Д. Л. Тальникову

Дорогой Давид Лазаревич,

Мой рассказ “Медведи” поразил Вас своей поэтически неоправданной жестокостью, потому что в “Огоньке” Вы прочли только часть его. Во второй его части, где описывается весьма рискованное мое положение в борьбе со вторым медведем, оправдывается “расстройство” от первой части тем, что читатель вводится в цикл тех самых идей, которые возникли у Вас при чтении. Первая часть – это, в своем роде, “обнажение приема”, предпринятое с тем, чтобы читатель с разбегу мог переварить серьезный материал второй части. Мне самому неудобно защищаться в художественной независимости рассказа от “эгоистических побуждений”. Вы это сами увидите. Рассказ целиком будет печататься в ближайшем очередном сборнике “Перевала” и в “Охотничьей газете” Московского Союза.

Вы согласитесь со мной, что раз я обещаюсь Вам второй частью рассказа дать цельное художественное произведение, которое должно преодолеть и просветлить жестокость жизни, тем самым я даю Вам исчерпывающий ответ, потому что к жестокости мы приводимся своими страстями и я лично не вижу иного средства борьбы с ними, как отдаваться им с тем, чтобы преобразить их изнутри и просветлить.

Вы говорите о Гамсуне, что он не жесток в своих произведениях, но Вы же отлично знаете по всем моим охотничьим и детским рассказам о животных, что и я не жесток. Охота вообще из страсти кажется, наименее жестокой. Возьмите, например, любовь, которую так отлично описывает Кнут Гамсун. Какая это любовь без жестокости? И сколько несчастных детей, жертв нашей страсти, живет на земле исключительно только “грех наших ради”. Вы доктор, Вам знакома генетика и Вы знаете, что никакие законы наследственности наших пороков не останавливают людей от страсти любви и размножения.

Охота исчезающе маленькая, почти игрушечная страсть среди наших безумных страстей. Я лично являюсь врагом тех моралистов–аскетов, которые стоят за насильственное их прекращение. В моем понимании страсть является очагом нашей творческой преобразующей деятельности. Так семья с нежной, самозабвенной заботливостью родителей о детях является творческим преображением любви. То же самое делает своей жестокой страстью любви и поэт, вместо живых детей он дает нам свои нежные, написанные собственной кровью поэмы.

Скажите, что же делать мне со своей охотничьей страстью? Вот Вы, заступник животных, наверно даже и не знаете, что к этой весне мы охотники огромным многолетними усилиями так нажали на правительство, что оно запретило весеннюю охоту во всей стране. Мы, охотники, переживая свою страсть, как это ни странно, являемся в то же время и единственными, активными охранителями природы.

Миллионы людей в нашей стране сами собственными руками режут свою скотину и только незначительная часть городской интеллигенции, воистину жестоких людей, освобождена от этой тяжкой обязанности, получая мясо из лавки. Я Вам скажу больше, не будь у нас в стране вдумчивых охотников-хозяев вы бы, городские милые прекраснодушные люди, незаметно для себя всю природу съели бы в ресторанах.

<На полях> К следующей субботе заказать комнату.

4 Апреля. Продолжается чудесная весна света с легкими ночными морозами и солнечными днями. На избранных деревьях ночуют вместе грачи с галками. Грачи рано умолкают и спят, а галочки все разговаривают.

Трубецкой 5 лет играл в кино на виолончели и кормился этим. Он все пять лет был в профсоюзе, хотя все пять лет был лишен избирательного голоса. Теперь, как лишенца его исключили из профсоюза, и тем самым он не может играть в кино. Все пять лет игравшие с ним музыканты, пианист и скрипач, отказались играть без Трубецкого и трио, пять лет веселившее город, распалось.

Политическая атмосфера сгущается до крайности.

Стрельба лонгами

На 108 шагов в 3” круг. Две зоны поражения, верхняя и нижняя, разделение приблизительно диаметром круга в 3”.

<На полях> Опыт на завтра. Продержать ружье сухим до завтра. Стрелять по 2 пули, каждый раз прочищая очень сильно сухой марлей.

Предполагаю влияние масла. Делаю многие опыты, большинство показывало на влияние масла. Установил, было, (мишень №1), что по мере сжигания масла, пули затруднялись нагаром спускаться. Против этого опыт на мишени №2-й. После чистки с маслом и плохого его стирания пули с прицелом под самое яблоко, все 5 в яблоко. После того стираю нагар чисто-начисто без масла, пули идут в верхнюю зону.

Мой тетерев на восходе волнуется и копается, токовать начинает после восхода.

Кента, по обыкновению своему переживает мартовское воображаемое материнство, только в этот раз в сильнейшей степени. Задние сосцы у нее очень заметно припухли. Со двора сейчас же просится домой, ноет, бросается в свою корзину и ложится. В доме, когда позовешь ее из кухни, ноет, ищет щенят под кроватями и диваном.

В общественной жизни готовимся к серьезному посту. В кооперативах теперь уже нет ничего, нельзя купить без книжки калоши и чулки, а по книжке дают на 5 человек одну пару калош. Где-то в глухих подпольях неистребимые торговцы ведут свою работу, наверно предусматривая весь опыт прошлого. Вероятно, жизнь тут уже чисто волчья: злость, ловкость, внешний страх и внутренняя ночная отвага. Почему я не занимаюсь ими? Еще надо сходить в Параклитский коллектив.

Кончилась “передышка” Ленина. Начинается сталинское наступление.

Комсомольцы в Сергиеве объявили весеннюю организацию в посевной кампании с начальником штаба и т. п. С одной стороны вспоминается федоровское применение военных сил в борьбе с природой, с другой аракчеевские военные поселения.

Обнажение приема. На этом месте работа моя по восстановлению пережитого на Дубне в поисках раскрытия очень волнующего меня смысла существования реликта ледниковой эпохи, этой необыкновенной Клавдофоры, внезапно оборвалась: меня вызвали для заключения договора на второе издание собрания моих сочинений. Я воспользовался случаем, собрал крупнейших писателей и прочитал им всю “Журавлиную родину” главу за главой от юбилея Максима Горького до плеса Ленина. Чтение заняло почти три часа, но слушали меня очень внимательно. Мне хорошо читалось, и я уже начал, было, про себя понимать это внимание в пользу моей работы, как вдруг что-то случилось в то время, когда я от глав, посвященных самоисследованию в творчестве, перешел к движению своей экспедиции для исследования края, и шарообразная изумрудно-зеленая таинственная Клавдофора напомнила всем книгу сказочного моего путешествия по северу за колобком. Начиная с главы “Константиновская долина” читать мне стало не только легко, а волшебно приятно, как будто после езды на недурной, впрочем, телеге с железным ходом и по недурному шоссе я сел в мягкую кабину аэроплана и полетел. В этот момент я понял, что вниманием к тем длинным, предшествующим действию главам, я обязан был исключительной культурности писательского общества. Червячок сомнения, конечно, гложет меня и относительно успеха второй части; показалось, конечно, гораздо лучше, чем есть, потому что сравнительное облегчение чтения всем напомнило близость всегда отличного ужина в доме нашего хозяина, тоже как Заболотское озеро свою клавдофору, сохранившего в реликтовом порядке все очарование древне-русского простодушного и щедрого гостеприимства.

Когда чтение кончилось, милая женщина, соединившая чудесным образом в себе даровитого поэта, заботливую мать и отличную хозяйку пригласила нас в столовую. И вот, когда мы утолили голод и жажду, один очень опытный литератор, (создавший некогда влиятельный кружок “Серапионовы братья”) высказал первую мысль о моей работе:

– Это обнажение приема.

Я был уязвлен и поражен. Моим побуждением к работе были непорядки в творчестве родной страны, жестокая обида за обвинение в жречестве и заговор молчания, мною руководил отличный задор превратить свою защитительную речь в художественное произведение. И после всего этого оказывается, я только поработал для формального метода! Я был так наивен, что сказал формалисту:

– Честное слово я не читал Шкловского и работал своими собственными приемами!

– Честного слова нет у художника, – ответил формалист, очень умело скрывая тончайшую улыбку, – вернее, оно есть, но тоже, как прием. И что вы волнуетесь, у вас вышло очень недурно, после живых рассуждений о творчестве, так теперь всех интересующих, этой доли современности, обрыв в Константиновскую долину с этим озером и Клавдофорой, в гущу народа, в трактир, вышел прямо блестящим. Несомненно, так удалось, благодаря обнажению приема. Лет пять тому назад я сам пробовал использовать этот превосходный прием в одной повести…

Пришло время и мне подумать о своих усах, чтобы не очень дрогнули от улыбки: настолько я все-таки понимал формальный метод, чтобы его раскрытие приемов ценить за невозможность их использования, за стимул искания своего, совершенно нового.

После формалиста сказал блестящий драматург, благодаря своему большому свободному таланту наверно никогда не думавший о приемах:

– Я признаю твою вещь очень хорошей, но только с тех страниц, когда начинается действие, а все эти рассуждения о творчестве… это не искусство.

<На полях> Эта неделя: прислуга 14 р., хозяйство 16 руб., хозяйство 10 руб. <2 нрзб.> 30. Поездка в Москву 10 р.

7 Апреля. Благовещение.

С утра субботы и до утра Благовещенья валил валом снег небывалой за зиму силы, крутила метель. Думали все: вот это переворот, завтра после метели пойдет дружно вода. А вышло, после метели жиганул мороз, и в Благовещенье солнце просияло над такими свежими, нетронутыми снегами, что смотреть вокруг себя не было возможности…

Скопленная сила гневной ярости у меня так велика, что если упереться пяткой во что-нибудь и брехнуть, так от одного бреха враги полетели, как дым от дыхания, но пятке моей не во что упереться – скользко! и от силы своей я сам еду по грязи назад.

В Москве провел равнодействующую провинциальной злобы и столичной “разумной действительности”, получилось убеждение в незыблемых основах бытия нашего. Больше всех успокоил меня П., объяснивший все, как обычный “зигзаг”: “мы зигзагами движемся”.

До того ясно стало положение, что можно его сформулировать. Наша творческая слабость получается от стирания особенностей всякого таланта, инициативы, позиций личности, добытых любовью и усердием к труду. Из всего этого, однако, получается как бы желатин для питания положительных бактерий…

Трио. Скрипач, пианист и виолончелист Трубецкой, выступая в кино постоянно и часто на всяких вечерах за пять лет завоевали сердца Сергиевской публики. Даже старушки приходили послушать трио и, роняя слезы при нежных мелодиях, говорили о Трубецком: “Самому царю князь играл, а теперь кому?” На простой дудочке князь Трубецкой с аккомпанементом пианиста и второй скрипки играл так очаровательно, что раз даже начальник милиции не выдержал, послал музыкантам записку и Трубецкой объявил свой номер: “По требованию начальника милиции будет исполнено “Не искушай!”

Все пять лет Трубецкой был за происхождение (“з.п.” зепе) лишен избирательного голоса, но по простоте начальства состоял членом профессионального союза работников искусств. В нынешнем году его, как лишенца, разъяснили и уволили из членов Всерабиса. Вместе с этим, как не состоящего в союзе, он автоматически был уволен из кино. Скрипачу и пианисту предложили взять себе сотрудника из Москвы, но по сочувствию к Трубецкому, по любви к своему искусству они отказались играть с неизвестным московским музыкантом, и “трио” распалось.

Молодежь всегда жестокая, беднота в массе всегда завистливая и злобная, даже и понятия не имея в арифметике легко усваивает себе веру в формулу “от перемены мест” и, считая себя по невежеству лучшим производителем, становится на место тех опытных работников, под строгим руководством которых они бы только и могли бы работать.

Естественный путь самого творчества требует учителя и потому тот из молодых, кто в силу своего таланта вступил на творческий путь, он непременно теряет и веру в разрушительную формулу. В искусстве это все видно насквозь и уже понято и приняты суровые цензурные меры.

Сейчас склонны все понимать то, что я называю “верой”, просто выгодой для сидящих у власти но, конечно, это они следствия принимают за причину.

Надо на очередь: проследить со всей добросовестностью и уважением эту веру и добраться до первоисточников.

Первый материал: самодержавие породило бюрократию, революции разбила бюрократию и вместо чиновника и традиции поставила запрос на живую личность. Отсюда заградительные отряды для “волка в овечьей шкуре”. С этой точки наше время надо понимать, как запрос на действительную, живую личность, могущую преодолеть все рогатки. При том учтен опыт Параклита и многое другое.

<На полях> Вернадский – Биосфера.

Олеша - Зависть.

Меня остановило от решения такого одна мысль, что с чего-то начать надо совершенно материального, чувствительного, напр., бросить курить и что раз я этого не могу, то и ничего не могу и все только блажь.

Что же, в чем дело?

Хорошо, решаюсь. Вместо куренья буду стрелять: 10 руб. в месяц на куренье = 200 <1 нрзб.> патрон, т. е. в день 7 штук. Возня с патронами, их набивкой, стрельбой, уходом за винтовкой наполнит пустоту.

Начать с того, чтобы 1) истребить в доме все запасы папирос и табаку, 2) ни в коем случае дома не говорить об этом, пусть заметят сами, что не курит, 3) немедленно после истребления пойти пострелять из винтовки, потом идти в город за конфетками разными: ландрин, мятные лепешки. При работе так считать, что пока первая работа состоит в отучении себя от табаку и, если не будет писаться ,немедленно выходить на воздух, бродить. Даю себе срок до 8-ми часов, ровно в 8 закуриваю последнюю и тем кончаю.

8 часов, все истреблено, даже коробочки египетских, привезенные Левой с Сахалина, полетели в сортир. Закурена последняя. Прощай, друг мой, табак навсегда, подписан договор с самим Господом Богом! Благодарю тебя, Табак, за школу смирения и милостивого отношения к человеческим слабостям, принимаю завет твой и оговариваю его в договоре с Господом никогда никого не учить своей личной моралью, словами без дел. Папироса кончается, втыкаю окурок в пепельницу. Конец! Ключ и Замок.

7 вечера. Скоро 12 часов пройдет с тех пор, как я бросил курить. На улице встретился доктор Кочерыгин, говорит, что раз он месяц не курил и думал ломать будет, а ничего, дня через два и забыл. “Зачем же, - спрашиваю, – теперь курите? – А жизнь то какая? – отвечает он, – я не пью, весь день работаю, чем мне побаловаться, а так без всего, как рабочая скотина, жить невозможно”.

Правда, бросить гораздо легче, чем кажется. Но, конечно, вначале легкость объясняется некоторым подъемом, в сущности, постоянно о папиросе думаешь, и недостаток компенсируется сознанием чего-то необходимо нужного, чего достигаешь по собственной воле. Мало-помалу нравственная сторона отпадает, и во время работы будет прямо тянуть. Сегодня работать остерегаюсь, но беллетристика отлично читается.

От Полонского телеграмма о “Журавлиной родине”: “рукопись наборе”. Посланный попросил папиросу. Я сказал: “Нету”. – “Как, нету? - бросилась Павловна, – как ты мог все покурить”. Я растерялся, было, но успел справиться и потихоньку сказал: “Не дам, а то разболтается, так скорей уйдет”. Чрезвычайно интересно, когда же она догадается, что я не курю. Постоянно жаловалась на табак, видела меня только с папиросой, и вот не курю, а она рядом со мной и не знает.

<На полях> Гиз: Март – 500 р. Долги 1800 – налог

Огонек – 300 р. 2400 руб.

Звезда – 200 р. Итак, я в долгу: 300 руб.

Нива – 100 р.

С 30-го Апреля по 20 Мая:

Билет на 3-х 100 руб.

+ 100

Весь месяц 300

Долг Раб. Газ.: 600 руб.

___________

2400 руб.

Взамен налога 15 Мая – 600 – 200 = 600

15 Июля – 600 – Раб. газ. 200 = 800

Август – 200 = 200

До 1-го Августа с Марта от

Гиза 2500 руб., т. е. все это и нужно

На жизнь – Жур. Родина – 1000 р. 4 месяца

1500

От Звезды получено 200 р.

Антенна 3 р.

Марки, спешные письма 3 р.

Леве за квартиру –

10 Апреля. Вчерашний день с утра до ночи шел снег. Сегодня мороз и солнце встает во всей славе.

Труден был вчера день без курения! Сегодня встал гораздо более бодрым, в эту ночь, хотя и не совсем нормально, а все-таки спал. Пробую даже работать. В этом все и есть: научиться работать без табаку.

11 Апреля. Вчера Ефрос. Павловна сказала: “Что это, собака тут была, или опять папиросы такие вонючие? – Скорей всего, папиросы, - ответил я, очень обрадованный, что она все еще не замечает”. Так и пройдет мое мученье незаметно для нее, как иной раз обои в комнате: проводишь дни и ночи в своей комнате, а спроси, что на обоях изображено, – не скажешь. Видеть человека постоянно перед собой, значит, и не видеть его. – Старик еще жив? – Должно жив: показывается.

Тетерев токует ровно в полдень и по самому настоящему. Я сегодня долго разглядывал, звук – “круты перья” получается при закрытом клюве, потом он открывает рот, набирает воздух и тогда при закрытом клюве издает самый сильный звук. Я очень долго наблюдал, Ефрос. Павловна мне крикнула снизу: “Захвати себе папиросу”.

Я сегодня сказал, что очень сильно закуриваюсь, хочу немного меньше курить и вместо папирос есть соленые сухарики. Она мне сделала сухарики, и с ними стало много легче. Вообще сегодня полегчало, реже вспоминается и не так больно, работаю почти нормально.

Бывает, мелькнет: “вот сейчас разденусь, сяду отдохнуть, покурю” и прямо вспомнишь с болью, что никогда больше не покуришь. Очень мне это напоминает время влюбленности, когда убедился, что не любит она меня и нужно все бросить. Так вот было тогда тоже, чуть забудешься от боли, но всегда затем острейшей силой возвращается: “Никогда!”, то, что у всех есть, каждому дано, как доступная всем радость, – тебе нет, и не будет никогда!

Доклад о журнале.

1. Литературно-краеведческий отдел. Очерк.
2. Жестокость, в которой обвиняют охотников со стороны, присуща не охоте как таковой, а возрасту охотника.

В наше время –…

3. Существуют журналы – среднее учебное заведение, а нужен вуз.

12 Апреля. Продолжается весна света с нетронутыми снегами.

Сегодня я убедился, что вполне могу отвыкнуть курить, потому что отлично работал, если же работа идет, то все остальное мало-помалу и <1 нрзб.>, согласно работе. Уже сегодня при воспоминании о куреве я не чувствую той острой утраты “никогда”, как вчера, вспомнишь, съешь соленый сухарик и ничего. Сказать, что очень расстроены нервы, не могу, но мало сплю и явилось никогда небывалое: проспишь 5-10 минут, вдруг просыпаешься, кажется долго спал и вовсе выспался, глянешь на часы, не поверишь, пощупаешь их – идут! посмотришь стенные – то же самое. Это чуть-чуть беспокоит.

15 Апреля. В ночь с субботы на воскресение мороза не было и за вчерашний день сильно продвинулась весна. Сегодня серое утро после ночного дождя, по-видимому, приходит последний конец весны света.

Субботу я провел в Москве и ночевал у Б. М. Новикова. Полонский наговорил много хорошего о “Журавлиной родине”. Начали охотничий журнал.

<На полях> Борис Николаевич Скворцов 2.10.15. Б. Афанасьевский 15 кв. 6 (военный – пристрелка Соведж). Труд = давление жизни. Если я строю здание и вдруг дерево падает, и я говорю: “поддержи” – это его работа считается за “труд”, а у меня что?

16 Апреля. Вчера мороз подхватил, и опять остановилась весна. В лесу снег и не тронут… В поле наст, и можно идти без лыж во все стороны.

Сон не возвращается. Просыпаюсь в 3 у., днем хорошо, если удаётся соснуть час. Нервы расстроены. Не работается. Вероятно, все сошлось вместе, и влияние раннего света, как было всегда, и самолишение табаку. Но надо иметь в виду, что при всяком расстройстве вина будет ложиться на табак.

Накопление темы: лес, медведь и ребенок.

Читаю с большой пользой “Биосферу” Вернадского. “Эмпирическое обобщение” (система элементов Менделеева) – это значит найти факт, установить и ничего не говорить за него, так сделать, чтобы открыть и не говорить, а чтобы само открытие о себе говорило. Это будет самая чистая вера и святой подвиг…

<На полях> Не кризис, а <1 нрзб.>. Раскрыть: творец играл и забыл игрушку /1 нрзб./, а “в поте лица”…

Лес в Заведомье: в Сергиеве.

40 руб. Петя увез. Взял из кассы 100 р. 22 руб. на дрова, 20 руб. керосинка.

17/Апреля/. Солнечно-морозный тихий день. Прекрасная прогулка по линии: сухо, тепло, а по сторонам горы снега.

18 /Апреля/. Солнечно – морозно – ветрено.

19 /Апреля/. Весь день летит мокрый снег.

<На полях> На третью ночь “так” /5 строк нрзб./

Глава “Утро свободы”. Как человек, я завоевал себе свободу быта: я могу жить одинаково в хижине и дворце, с головной болью, при переходе от одного к другому не более как в течение двух–трех дней. Но это пустое завоевание, главная тревога и настоящее мученье в моей молодости было, что я живу в духовно низшей среде с суконными рылами, а где-то есть калачный ряд и мне с моим суконным рылом в калачный ряд никогда не пролезть. И мое главное завоевание теперь состоит в глубоком убеждении, что калачный ряд, хотя и существует, но совершенно не зависит ни от класса, ни от, образования, богатства, бедности: как новые биологи утверждают всюдность жизни, так и я убежден, что близкие мне люди находятся почти в равном числе во всякой среде. Не робеть во дворце после хижины, не стесняться хижины после дворца – это все пустяки. Но быть убежденным во всюдности жизни, в том, что нигде ты не будешь один, везде одинаково явится к тебе равный человек, – это завоевание, это счастье человеческое и я им обладаю.

Как писатель я отличаюсь от многих писателей только тем, что завоевал себе свободу в отношении к материалам: мне совсем не нужно ни книг, ни быта, все это приходит само собой в помощь к чему-то главному. Быт и книги в моем понимании, – это ответы, а ценное это рождающиеся в себе вопросы, большие, с которыми постоянно живешь и бесчисленные малые. Вот это сознание, что никакая книга, никакой мудрец, никакая среда не прибавят тебе ничего, если внутри тебя не поставлен вопрос, и если есть вопрос, убеждение, что на всяком месте можешь ты найти ответ. Так мало-помалу я стал вместо библиотеки посещать поле и лес, и оказалось, что там читать можно так же, как и в библиотеке.

Лесные догадки и после них.

Начало предшествующей главы:

То прекрасное, доброе и полезное, что создано революцией, находится не на всяком месте и доступно не всякому глазу. Может ли мой глаз это видеть? Я думаю, может, но только не здесь, не в этом болотном краю. Я, напрягая всего себя, чтобы увидеть новое лучшее, готовлюсь стоять за него, воевать, но древний крестьянин, осужденный в поте лица обрабатывать землю, и крестьянин–ребенок, дитя с удивленными глазами… встают передо мной и в этом краю совсем заслоняют то, во что я всматриваюсь.

20 Апреля. Теплое и серое утро, потом дождь на весь день и первая гроза.

23 Апреля. День 20-го оказался случайным. 21-го шел мокрый снег, 22-го замерзло и сегодня утром опять “весна света” – морозное ярко-солнечное утро.

Из научных книг интересны те, которые отвергают что-нибудь общепризнанное, так если, например, в книге отлично будет доказываться вращение земли вокруг солнца, – мы не только не станем читать ее, но от одного вида такой книги явится позыв на тошноту; если же в книге будет сухо, скучно и пусть даже совсем непонятно доказываться обратное, вращение солнца вокруг земли, мы с наслаждением станем читать эту книгу.

<На полях> За сапоги доплачено 40 руб. Леве сегодня 3 р. Сегодня Павловне на хозяйство 30 руб.

25 Апреля. Замошкину:

до 5-го Мая новый материал представить не могу, пусть разделят и <1 нрзб.> май – июнь. К первому июля будет дано 4 листа.

/На полях/: Дано Пете на билет и проч. 50 руб.

Паспорт в милиции.

То ясно, то пасмурно, и морозы непременно каждую ночь. Поверх льда в малых речках бежит черная вода, а берега белые, даже на южных склонах очень мало проталин. Леса по-прежнему завалены снегом. Вчера утром мы услышали жаворонка и потом скоро его рассмотрели: он не вился над землей, а пролетал, может быть, он откуда-то… с юга всю ночь летел – трудился и утром ему стало хорошо на солнце: “все равно, – сказал он себе, – хотя и снега внизу, и мне, может быть, еще долго лететь, за /1 нрзб./ попробую”. И так он с песней летел над снегами, пролетая <2 нрзб.> пел и пел…

Потом с той же стороны показалась стайка чаек, они летели низко над нашими грязными задворками, и так прекрасны были, что соседка Дуня вскрикнула, а ее работники стояли некоторое время с раскрытыми ртами. Вечером я слышал трескотню дроздов-рябинников.

26 Апреля. Утренник был, но день вышел серый, после обеда был дождь маленький, вечером расчистило, чтобы на завтра опять дать место утреннему морозу.

Коршуна видел, он, как и все улетающие птицы, не парил, а пролетал дальше в тревоге, что привычные его места лежат под снегом.

Эта весна, столь медленная, тем хороша, что не обманывала нас. Бывали дни с мокрой метелью, промозгло сырые, но мало, большинство были солнечные, морозные дни с хорошим угревом среди дня. И все время было нам так: что не сегодня-завтра должна прорваться вода и так изо дня в день все шло и оттягивалось.

28 Апреля. Очень медленно весна движется, но необидно, как будто живем только севернее. Мне даже нравится эта задержка.

Собираемся ехать в Завандомье.

29-го в 7 в. в Москву, в 10½ в. в Вологду.

1-го мая утром в 4 выезжаю в Вологду.

Я считаю сегодняшний день замечательным и решительным в определении хода весны. Это один из множества прошедших солнечно-морозных дней весны света. Мы ждали, что эти морозно-солнечные дни оборвутся внезапными дождями и туманами. Но в этом году случилось, что сами эти дни, сверкая, изжили мороз. Так вот ночью вчера был мороз и утром, но за день солнце такого наделало, что вечером Трубецкой/ пошел в лес проведать, не тянут ли первые вальдшнепы.

29 Апреля. Смерть Кенты.

Тепло, дождь. От первого света токует наш Терентий. Вот, кажется, весна и загудела.

Весенний разрыв.

Целую неделю почти собирался, укладывался и вот все готово, билеты куплены, телеграмма дана о высылке лошадей. Вот все сложено, увязано. Зову к себе Кенту и вожусь с ней, как обыкновенно и она, как будто весело проделывает все свои фокусы. В 7 у. даю ей кусочек черного хлеба с маслом, первую сам съел, вторую половину ей дал и отправил в кухню. Вдруг она опрокинулась и начала корчиться, как отравленная. Мы подумали, она подавилась и стали освобождать дыхание. Павловна <2 нрзб.>, требовала, чтобы она встала. И, как всегда Кента, она такая: есть не хочет, но если приказать, съест. Кента встала и даже пошла, но это была не Кента, /1 нрзб./ глаза какие-то проваленные. Сделав несколько шагов, она упала, вытянулась и умерла.

Вначале все шло, как и раньше. Кто-то сказал: “А может не ехать?” Я ответил: “Вот именно теперь-то и ехать надо” Через полчаса только стало действовать горе и я заплакал, а Е. П. сказала: “Нет, едва ли надо ехать, в лесу на охоте тебе хуже будет вспоминаться”. До 5 веч. мое решение менялось, как иногда весной, я измучился. Лева приехал. Я его встретил слезами, и вдруг как-то всем стало ясно: надо остаться. Лева был на вскрытии. Ветеринар установил скрытое бешенство. А когда Лева сказал: “Неоткуда взяться. – А крысы есть? – Есть. – От крыс все”. Потом оказалось, нам надо делать прививки. И вот все что осталось от мечты ехать на Алтай, потом на Север. Никуда!

Все разорвалось во мне, а на воле ринулась весна света.

Вспоминаю, каждую весну такой разрыв бывает и редко исполняется то, о чем задумал.

<На полях>: К самому вечеру дождь перестал. Я вдруг вспомнил зарок свой: при всякой беде вон из дома под небо. И стал надевать сапоги. “С кем теперь осенью охотиться! – сказал я. Мне ответили: – Ну, об этом можно думать меньше всего, у тебя столько друзей, тебе собаку приведут <1 нрзб.> с медалями”.

И тут только, когда сказали о чужой собаке, я вспомнил, что после Кенты остались <1 нрзб.> Нерль и Дубец. Я взял их с собой на прогулку. 3 зяблика распевали, дрозды /3 нрзб. \/ как все.

Решение: никогда чужую собаку, только свои… И вспомнилась мне Черная Слобода…

“Трагизм европейца со времен Возрождения заключается в чрезмерном подчеркивании своего “я”, осужденного рано или поздно на угасание, – в том отрыве индивидуума от коллектива, который чужд античному миру или восточным народам. Анархия в хозяйстве, в первую очередь, превращает товарища во врага, разрывает узы доверия и готовности к помощи и вызывает в человеке тот страх, который убивает сострадание и сорадование. К этому же приводят – преклонение перед властью и роскошью, которое может достигать мнимых благ лишь путем угнетения других людей, а также и воспитание на основе развития честолюбия.

Стремление индивидуумов выйти из темницы своего “я”, и стремление ставящих себе определенные цели коллективов выйти из темницы нашего “мы”, воодушевляет лучших людей нашей культуры. Средства, с помощью которых неуклонно стремится к цели здоровый коллектив, у вас отчасти иные, нежели у нас. Но цель, к которой мы горячо стремимся, та же. Освобождение может быть достигнуто только путем сверхличных усилий, прилагаемых объединенными вокруг них индивидуумами. Любовь к коллективу и его оформлению, к исследованию сущего и формированию прекрасного – вот освобождающие силы, но сумеет ли наше время пробудить их в достаточной степени?

Мы этого не знаем. Но не надеяться на это, значит, предать себя отчаянию.

А. Эйнштейн”

Дорогие мои друзья!

Вам, советские писатели, я должен в особенности сказать следующее:

– Никогда не уставайте любить жизнь, – жизнь действительную, жизнь вашего народа, жизнь наших братьев – людей! Погружайте в нее корни вашего искусства, и пусть ваш разум будет всегда озарен добротой! Гоните от себя низменный эстетизм той лже-аристократии ума, которая в сегодняшней Европе высокомерно избегает социальной действительности, ее страданий и ее битв, тщеславно забавляясь своими бесплодными играми! Горе сухим ветвям, отрывающим себя от живого ствола человечества! Будем вмещать в себя все радости и муки всех людей! Они принадлежат нам. Мы принадлежим им. Пусть же в наших венах течет красный поток единой и всеобщей жизни!

Ваш французский брат

РОМЕН РОЛЛАН

Вилльнев, 23 апр. 1929г.”

К этим людям, подобно Роллану и Горькому и т. п., у меня начинает пробуждаться незнакомое мне чувство “классовой” ненависти, а вернее того самого, что испытывали мужики в прежнее время, слушая слова прекраснодушных господ. Является вообще сомнение в давно уже принятом на веру закате Европы. Может быть, говорят об этом не столько чуткие, сколько “сытые”, т. е. перекультуренные люди и в то же время слабые.

“Этими литературным откровениями по существу ограничиваются мысли Истрати о современной советской литературе, если не считать уже совершенной непристойности, которую себе позволил этот человек по отношению к Горькому: на вопрос бойкого французского интервьюера, верно ли, будто рабочие на фабриках переименовали Горького в “Сладкого”, Панаит Истрати фарисейски сокрушенно ответил: “Увы, это правда! Это, пожалуй, не вина Горького, но всегда так бывает, когда власть, будь она даже революционная, вмешивается: люди, даже наиболее искренние, вынуждаются отказаться от лучшей части своего я”.

Это одна из тех проблем, которые меня беспокоят больше всего, особенно после того, как я констатировал, с какой развязностью поощряют всех так называемых “творцов”, которые соглашаются быть “в линии”.

Весенний разрыв.

(Начало рассказа): Если бы читатели моих весенних путешествий знали, какою ценой даются весной мои путешествия, какой убийственный разрыв совершается в моей душе, пока я решусь куда-нибудь ехать. Жизнь моя весной вроде весеннего потока – столько препятствий, и столько перемен!

Описать ход весны, встречу с Зазубриным и проч.

– Ты о чем думаешь? – спросила меня она.

Я прямо ответил:

– О шариках.

• Не думай, – сказала она.

Большинство, если не все, научные книги, которые берешься читать, потому что о них шумят и как-то неловко не знать о них, я заметил, производят сильное впечатление только тем, что отвергают все предшествующие гипотезы о предмете, даже и ту, с которой родился и в первых классах заучил как “азбучную истину”. Через это разрушение привычных берегов сознания является готовность и доверчивое расположение к новой гипотезе.

В беллетристике есть прием в детстве и юности, всегда меня удивлявший. Ну вот, просто сказать, заведомый негодяй этот герой, но автор так заинтересует читателя, что с замиранием сердца следишь, как бы этого негодяя не поймали.

История научной мысли вся состоит из таких героев–гипотез, которые появляются, шумят, их ловят, за ними охотятся, но безуспешно, потому что герой-гипотеза появляется только потому, что старые герои изжиты. Новый герой господствует над умами до тех пор, пока не израсходует себя, после чего появляется новейшая гипотеза, в корень отвергающая предшествующую.

И все-таки наука движется. Только движется она совсем по-другому, чем представляется тем, кто приступает к чтению научной книги “со страхом божиим и верою” или с наивным “хочу все знать”. В нашей стране это полу- сознание, эта догма, выдаваемая за метод, господствует, заполняя всю середину - от первобытных людей до людей, владеющих научной методикой. Господство этого “полусознания” будет продолжаться до тех пор, пока новые возможности действия в жизни не дадут новое понимание этим массам науки со стороны ее “полезности”, Американизм - единственное средство спасения от догм, облеченных в форму научного метода.

С пользой для себя читаю только те научные книги, в которых нахожу подтверждение, а чаще расширенное, более умное понимание и раскрытие моих собственных догадок. Как много я думал о ритме моего труда, отвечающего ритму смены времен года.

Я всегда чувствовал смутно вне себя эту ритмику мирового дыхания и потому научная книга Вернадского “Биосфера”, где моя догадка передается, как “эмпирическое обобщение”, читалось мной теперь как в детстве авантюрный роман. И мне теперь стало гораздо смелее догадаться о творчестве так, что может быть, эта необходимая для творчества “вечность” и есть чувство не своего человеческого, а иного, планетного времени, что может быть, эта способность посредством внутренней ритмики соприкасаться с иными временами, с иными сроками и следует назвать собственно творчеством?

В прежней русской интеллигенции было особенное, тоже сверх-временное чувство цельности человеческой жизни, это чувство увлекало к действию и создавало для всякого такого человека необходимость голгофы в тюрьме и Сибири. Было ли на этом пути заключено все творчество народа? Едва ли: планета дышала, не считаясь с устремлением русской интеллигенции, и люди разными путями подходили к постижению иного времени. Все революционеры, начиная от декабристов, смотрели сквозь пальцы на художников: поэты и художники, начиная с Пушкина, были вольноотпущенниками революции.

И вот Алпатов, соприкоснувшийся через любовь к женщине в природе, с этой сферой вне человеческого времени, иных сроков дыхания и ритма, пока еще в методах не отрешился от гражданского своего воспитания. Вдохновенная “Золотая луговина” вернее всего поэма, или как всякая действенная мечта, грандиозный план. Так и надо бы Алпатову удовлетвориться только планом…

1 Мая. Ход весны.

В день гибели Кенты 29-го Апреля в понедельник с раннего утра токовал Терентий, потому что было очень мягко и потом стал даже моросить дождь. Вечером разъяснело и начался мороз. 30-го во вторник был последний золотой день весны света. Я любовался водопадом на Вифанской мельнице: вода гремела среди сталактитов зимы, собаки лаяли, но только рот открывали: лая не было слышно. Утро света среди зябликов, белых берез – последнее. Кто покрасил прошлым летом крыши, как они благодарили теперь! Весь день, однако, Терентий молчал, и я говорил своим: “Смотрите, завтра будет перемена”.

1-го Мая с утра на весь день сильный теплый дождь, вечером после дождя поднялся от земли большой туман. Мы ходили на Княжеские места слушать вальдшнепов. Лесная поляна с четырьмя соснами. Сооружение моста. Снег крупитчатый, но в лесу очень глубокий. Протянул вальдшнеп с цоканьем без хорканья в без 7-ми минут восемь. Засветло перебрались. Речка затопила лес. Гул воды. Туман. Поверх тумана. Зажглась звезда. Сотворение мира. (…вдруг свисток паровоза).

Зреет рассказ “Весенний разрыв”. Начало из Вернадского: вздох планеты. Два времени года. Мой праздник: Солнцеворот. Я считаю необходимым праздновать этот день. Ведь как хотите, и со стороны религиозно-философских систем и новейших эмпирических обобщений, все равно мы - дети Солнца. Посмотрите, даже зеленые и красные крыши весной благодарят солнца за свое существование и за жизнь всего города…

Вскоре после Солнцеворота исчезновение весны света…

2 Мая. С утра до вечера дождь.

3 Мая. Утром мороз и потом чисто – солнечный день.

В 3 часа выходил послушать ток. Вернулся в 6 у., прилег и уснул. Мне снилось, будто я убил на току одного, другого, потом Петя подходит и говорит: “Слышишь?” Я услыхал, и мы стали подкрадываться, ближе, ближе, к третьему. –“Да это же Терентий!” – говорит Петя. Тут я просыпаюсь и слышу, вот как бормочет наш Терентий.

После обеда солнечный день закрылся легкими облаками, и к вечеру стало парно. Таких вечеров для тяги вальдшнепов бывает одни-два за весну. Мы с Петей, прихватив с собою Зою Соколову, ходили к Ляпуновскому заводу. На тяге было все: и тетерев токовал, и бекас, и вальдшнепы хоркали, но лучше всего было пение воды. В лесу настоящее “Сорочье царство”.

Начало рассказа: Весенний разрыв.

На другой день я уезжал из Детского Села к себе в Сергиев, случилось З. уезжал в том же вагоне к себе в Новосибирск. Яркий луч весны света через окно попал на меня, когда З. восторженно говорил об Алтае: там цветы необыкновенных размеров, а в большой траве скрывается с головой всадник. “Еду!” – сказал я. И мы сговорились с З.: я приеду с первым пароходом, а он купит мне лошадь и двух лаек таких, чтобы и по рябчику лаяли и могли заняться медведем.

В Москве я скупил все, что мог достать про Алтай, и в Сергиеве стал читать и готовиться к путешествию.

Когда что-нибудь становится недоступным простому жизненному пониманию, делают усилие и тоже добывают особенное волевое – разумное знание: система таких разумных устремлений к познанию мира называется наукой. Мало-помалу это “рациональное” понимание вытесняет целостно-жизненное и становится господствующим.

Искусство, напротив, сохраняет нам возможность непосредственного, целостного соприкосновения с миром и через это его прямого постижения.

Литературный “критик” – промежуточное явление, но, во всяком случае, он должен понимать автора так же, как сам автор воспринимает свой материал.

Проклятие всех наших “материалистов” в том, что они рациональны еще более идеалистов и чувства самой материи лишены совершенно.

4 Мая. Мороза не было ночью. В болотных лужицах начала прокалываться трава. Слышали первую кукушку. Ходили на “княжеские места”, видели 7 вальдшнепов. Вечером стало морозить. Летели гуси, по крику низкие, но в темноте не видные и только потому, что от нас закрывались звезды, мы догадались, как их было много. (Князь говорит, что гуси еще в среду летели).

Итак, Страстная неделя в понедельник началась смертью Кенты при пасмурной погоде. На другой день подморозило, солнечный день немного только подвинул дело весны. В среду и в четверг дождь, и после того сразу явились все птицы, и началась жизнь в природе.

Пасхальная ночь. Весь комсомол мобилизовался безобразничать возле церквей. Женщины густой толпой шли по улице с узелками в руках пасхи святить. Сторонкой тихо выезжала из города телега на рессорах, в ней сидел молодой человек в военной форме с целевой мелкокалиберной винтовкой, рядом с ним, похожий, видно, брат сидел с огромной гармонией, третий брат рядом с кучером держал наготове фотографический аппарат, а кучером был тоже брат, четвертый, у него в руке был только кнутик, он жил наверно дома при отце, работал в хозяйстве.

И так было ясно, что та же самая сила, которая влекла женщин в церковь святить пасхи, она же собрала этих братьев с фотографией, винтовкой, гармонией, кнутиком и влекла их на праздник в родовое гнездо.

Наши марксисты признают, что высшему человеку нельзя руководствоваться исключительно интересами своей нации; непременно надо преодолеть в себе свою национальность, чтобы /1 нрзб./ разговаривать со всем миром. Почему же марксисты не говорят, что надо выйти и за пределы своего класса. Наше время – классовый шовинизм.

Народники деревню представляли себе как мир сотворенный, где у каждого… на самом деле это мир не сотворенный, в каждой деревне можно наблюдать происхождение человека (старухи – галки, звери все хороши, но в людях сходство со зверьми…)

Видел ли кто-нибудь белую радугу?

Верная смерть.

(Письмо в редакцию). Утром 29-го Апреля погибла лучшая моя собака континентальная сука “Китти” (от Норы Чебыкина и Бора Орлова), известная моим читателям под кличкою Кэт и Кента. Несчастие вышло вследствие моей оплошности, которая, в свою очередь, объясняется недостаточностью моих практических знаний. Но с другой стороны, разве можно знать все на свете? Как мог я думать, что ужасающей силы яд стрихнин и мышьяк можно купить в Москве без всякого особого разрешения под видом шариков для отравления крыс? Я поручил купить в Москве безопасный “мышиный тиф”. Мне доставили коробочку с надписью “Верная смерть” и с рекомендацией всех наркомов вплоть до Наркомпроса. Шарики были спущены в щелки под пол. Но гнездо крыс находилось не у нас, а у соседа, к нам крысы ходили только за пищей. Одна из них наверно тащила шарик через двор в гнездо, встретила кого-нибудь, обронила и выпущенная утром на прогулку Кента его взяла. Так бывает не только с собаками, но и с людьми.

На днях мне рассказывал врач из Воронежа, что у них отравилась одна сиделка сушеной грушей из склада сухих овощей Губпродкома. Выяснилось, что яд в грушу попал от крыс, для которых были разложены шарики с ядом. От того же врача я узнал, что “тиф” безопасный для нас и губительный для грызунов можно заказать во всякой аптеке. И еще я прочитал в учебнике ветеринара Михайлова, что собака часто “рикошетом” отравляется ядом для отравления крыс. Сопоставляя все эти факты, я прошу редакцию собрать сведения об истреблении крыс и объяснить, для чего наряду с безопасным и решительным средством уничтожения крыс “тифом” существует отрава стрихнин и мышьяк. Если окажется, что “тиф” - средство не решительное и отрава необходима, то почему не делается это упорядоченным способом через специалистов и всякий желающий может пользоваться этим страшным ядом и приобретать его в любом количестве.

При сем прилагаю коробочку “Верная смерть” с оставшимися шариками.

Михаил Пришвин

<На полях> 7 мая Павловна 30 р.

<На полях> Ягудин из Саратов. губ. Масса отзывов.

9 Мая. Так и стоят без перерыву на редкость светлые и тихие теплые дни, что многие ходят в рубашках. Вчера началось позеленение лужаек. На Вифанском пруду сдвинулась в сторону дорога, собака было пошла по ней, но когда по льду хотела, то едва не утонула: лед труха. Вода сбежала, речка вошла в берега. Цветет ольха и орешник…

11 Мая. Все почки наклюнулись, и все похожи на тех смешных жучков, которые, желая взлететь, из-под крыльев выпустили кончики своих летательных пленок, но взлететь не решаются. Вблизи эти треснувшие почки все с зелеными хвостиками, но издали еще весь лиственный лес шоколадный. Ранние деревья просвечивают, теперь почки так раздулись, что лес не просвечивает – сколько же их! И на всем этом шоколадном море древесных почек там и тут желто-зеленые легкие как дым сплошные безлиственные букеты ранних ив, душистых и звенящих от первой работы пчел и шмелей.

12 Мая. После обеда легкий гром и дождь огромными каплями с пузырями на земле. Береза зеленеет.

14 мая. В природе блаженные дни.

Остается переписать работу и написать заключительную главу. Всего 3½ листа = 78 страниц, по 7 в день – 10 дней. К половине июня все сдать. Том “Журавлиная родина”.

15 Мая. Вчера выгнали коров. Муки любви: трудное токование Терентия…

Когда распустятся березы и утром на траве уже собирается роса и звон от птиц в лиственном лесу, я люблю забраться в темный ельник, где нет ничего: на земле мертвые иглы, стволы серые, из птиц только невесело дятел стучит, – я люблю из ельника слушать гомон птиц в лиственном лесу, соединять с этим гомоном чудеса пережитых мной весен и догадываться о грядущей весне, когда все люди поймут, что лучше этой красоты нет ничего.

Сегодняшний день для писания.

Вечером перед самым закатом солнца паровая мельница заканчивала, пыхая, свою дневную работу, свистел паровоз, Илья Пророк ударил ко всенощной, а тетерев, не обращая внимание ни на звон, ни на мельницу, ни на паровоз, прилетел, опустился недалеко от линии на лужайку, /1 нрзб./ свою лиру и начал токовать. Только поводом к воспоминанию о настоящих лесах было это жалкое токование. Так это бывает в такой тишине, когда в ушах должна кровь звенеть, так вот вместо звона крови начинаешь различать, как будто рокот воды по всему горизонту…

Катынский говорил, что у них, если спросить мужика: “какой у вас лесничий?” ответит: “очень хороший”. И о помощниках так же отзовется, не похулит объездчиков, лесников, но лесничество в его сознании есть бюрократическое учреждение смертельно враждебное мужику.

В эту весну Катынский принужден был идти на глухарей без ружья, и говорит, что впервые только понял его песню, раньше цель была убить, и она мешала вникнуть в песню.

Лето мне интересно лесными лужайками с такой высокой травой, чтобы в ней могла спрятаться всякая птица и невидимо прошмыгнуть зверушка…

Восхищение мое бесконечно…

На стене висел тот портрет Маркса, где седой полукруг его бороды складывается с точно таким же полукругом волос на голове, под этим известным портретом большого размера крупными печатными буквами было написано: “Инспектор прямых налогов” (Страховой агент”).

19 Мая. Утром июльская жара, после обеда стало прохладно, как осенью. Во всяком случае, с 1-го Мая это первая перегородка между золотыми брачными днями.

Последние главы Журавлиной родины.

Поэзия жизни еще много чувствительней, чем жизнь…

Вчера вечером я слышал по большой дороге прошло несколько автомобилей и потом баба у меня под окном говорила:

– В озере у нас выросла трава, как заграницей, едут смотреть.

То была комиссия гидрологов.

21 Мая. Литой лист берез сверкает. Осиновый коричневый молодой лист зеленеет. Сильный гуд насекомых. Цветет черемуха. Зеленые трубки ландышей.

Никак не могу расстаться с мыслью о Семашке как Дон Жуане! И так ведь почти все. Балерины, актрисы и машинистки разложили революцию.

Революционерам–большевикам, как женщинам бальзаковского возраста, вдруг жить захотелось! И все очень понятно и простительно, только смешно, когда сравнишь, чего хотел большевик и чем удовлетворился.

х) а правый рожок в это время “на левый ус” (т. и) По горизонтали теперь стало одинаково.

Страшный ящик.

Лева рассказывал, что в Университете висит ящик, в который каждый студент приглашается опустить на другого донос.

Приезжали молодые люди и согласно все говорили, что закрепление марксизма в новых областях, ранее ему недоступных, сопровождается соответствующим ростом числа оплачиваемых лиц государством и, само собой, уменьшением творчества.

26 Мая. На Красюковке вдруг загамели собаки и после того раздался крик не то раненой собаки, не то укушенного ребенка, как я ни прислушивался, понять было невозможно… Потом крик вдруг перестал: собаки кончились или взяли ребенка. Через некоторое время я сильнее прислушался и разобрал тот же самый заглушенный крик и понял, что ребенка, укушенного собаками, взяли в дом, и он там в стенах продолжал реветь тем же страшным голосом смертельно раненой собаки.

Из-за чего Пендрие бросил курить.

Я рассказал ему, какие последствия явились в результате моего воздержания от курения в течении двух месяцев, прежде всего я начал с легких, удивительно дышится, второе – стал понимать наслаждение от расширения грудной клетки.

– Да что вы! – воскликнул Пендрие, – а как сердце?

– Сердце у меня вообще здоровое, – ответил я, – ничего особенного не замечаю, впрочем, эта прелесть дыхания, может быть, тоже и от сердца зависит.

– А желудок?

– Желудок, поверьте, никакого омоложения не могло произвести такое действие.

– Извините, – сказал я, моргнув в сторону Анны Петровны, – а между тем, именно об этом и хотел бы больше всего рассказать.

– Аничка! – сказал хозяин, – принеси, голубка, из гостиной альбом, я хочу показать.

И когда Анна Петровна вошла, быстро обернулся ко мне.

– Ну, как?

– Желудок, – начал я.

– Бросьте желудок, Анна Петровна вышла, вы начали про омоложение: как в этом отношении?

Мне захотелось, чтобы мой хозяин бросил курить, и я сказал:

– Бог знает что делается!

В этот момент вошла Анна Петровна.

– Аничка, – радостно воскликнул Педрие, – я бросаю курить.

– Не верю, – ответила Анна Петровна, – сколько раз пробовал бросить и не мог.

29 Мая. Воля моя – цель моя в будущее, но мало того, чтобы верно прицелиться и попасть, нужно еще, и это самое трудное, почти невозможное: узнать и понять то самое будущее, когда оно (после моего выстрела) моей же волей обернулось в мое настоящее.

Рассказ Пети о Егорыче: началось с того, что двое спорили между собой, можно ли, если один человек избивает другого, заступиться за него с оружием и в случае чего, убить его. Петя ввязался и решительно заявил, что убить никак нельзя: “Как же убить, если тот, кто избивал другого, может быть поделом его бил… – Нет, застрелить можно, – сказал Егорыч”. И рассказал, как однажды шел он с охоты, а один пьяный стал ругать его коммунистом и советскую власть позорить, что 10 лет работал и нет ничего… Сердце его не выдержало, он обернулся и выстрелил.

– Жаканом в шею попало, рана огромная!

Доказать ему можно, только если докажешь, он это доказательство принимает за хитрость: обошли его и он чего-то не досмотрел.

Иван. Воснесенск. Николай Германович Ракутин – председ. Губкаки. – Герасим Егорыч Гнедин – предс. Епо (“мужик”). Колотилов Николай Николаевич, секрет. обл. комит. партии. Николай Евстафьевич Пирожков. Предс. Губсовнархоза (друг Воронского).

5 Июня. Сдал “Журавлиную родину” и схватила тоска: очень уж трудно работать без отклика, а об откликах умных и думать нечего, лишь бы только хулы не нажить.

Нельзя жить по этим жестоким и бессмысленным принципам коммунизма, но несомненно, благодаря им мы будем жить иначе, может быть, даже и лучше, чем жили.

Классовый подход к живой личности самая ужасная пытка для людей и губительство всякого творчества: это все равно, что стрелять в Пушкина или Лермонтова.

6 Июня. Был опять в Москве по зубным делам. Без всякого повода предчувствую приближение к себе хулы, – вот награда писателю после того, как проработав целый год, он закончил свой труд!

Приступаю к составлению тома собрания сочинения VIII-го.

Журавлиная родина

т. VIII

І Журавлиная родина

ІІ Журавлиные рассказы

1. Одинокий журавль
2. Скорая любовь
3. Заутреня

10 Июня. Идут дожди. Растут травы.

На прогулке с Нерлью видел летающие семьи скворцов. Дрозды-рябинники в том возрасте, когда их так удобно молодой собаке догнать и схватить на лету. Гнездо тетерева (возле Зубачева) 10 яиц. Гнездо рябчика 9 яиц. Бекас наверху елки сидит и непрерывно по своему на-ка-чивает: “ка-чу, ка-чу!” по-своему это они маленькому своему бекасенку говорит: приближается Великий истребитель в широкой шляпе с пестрой собакой, скорее спеши в куст, там есть кочка, лезь глубже, забивайся, забивайся-ка - чу-дак, – ка-чу-дак – чу-ка-чу…

Мы только обрывочек слышали и потому кажется нам, бекасиха кричит: Ка-чу, ка-чу!

Нерль вонзилась глазами в кочку. Я вынул пенсне и разглядел маленького с длинным носом, а рядом с ним лежал футлярчик от пенсне: видно, кто-то другой только что смотрел как я в эту кочку и обронил футляр от пенсне. Значит, я ошибся, это не от меня села встревоженная мать бекаса на ель, и сигнал подавала не этот, верней всего, она кричала: берегись-ка, другой подходит чудак, смотри-ка - чу-дак – чу-ка, не обронил бы пенсне – ка-чу-ка-чу…

<На полях> – Не очень берегись, это не Великий Истребитель идет, а лучше-ка, чудак, иди-ка к кочке, чу-дак-ка-чу-ка: а то, гляди, он тоже уронит пенсне.

Вдали где-то в пышных кустах еще сумел сыграть одно последнее колено соловей, свежим голосом одиноко в бору, иволги звонко перекликались. Тут же на маленьком болотце, зажатом яровыми полями, на единственной елке среди чахлых и редких березок, погруженных в осоку, единственная птица, бекасиная мать, свесив нос, разговаривала на своем языке с маленьким птенцом (Начало).

Я забыл: еще попали маленькие желтые овсянки.

Новости:

Он не имел никакого понятия, что князю с черепом деда некуда деваться, что могила есть нечто организованное…

3) Монах продал корову, деньги увез на родину, а старик, который за коровой ходил, остался без гроша. Старик (Егор Николаевич) поступил пчеловодом в коллектив. Так, все нынешнее зло было и раньше, только теперь вышло наружу. Этим хороша революция (как переживание зла).

4) Писатель “Лесник” прислал в Охотничью газету злобное письмо, в котором за мое хорошее и скромное предисловие к “Рыбьим тропам” ругает ругательски, называет “знаменитостью”, “богачом” и т. д. Это зависть.

Зависть в социальной революции чуть ли не на первом месте среди смертных грехов. Сейчас интересный момент полного социального разложения и обнажения: это надо видеть, на это надо смотреть. Что можно поставить рядом с завистью?

Речь тов. Михайлова:

При обсуждении вопроса о заготовке пушнины для экспорта все обратили внимание на высокую оплату заграницей шкурок обыкновенных кошек, чуть ли не по семь рублей за штуку. Явились фантазеры, которые с фактами в руках статистически вывели огромную сумму дохода от кошек, проживающих в СССР. Товарищ Михайлов вдумчиво вслушиваясь и очевидно отдыхая за папироской, улыбаясь, попросил наконец слова и сказал:

– Товарищи, при подсчете дохода от кошек вы упустили одно маленькое обстоятельство, – каждая кошка имеет своего хозяина, который даром ее не отдаст и даже вообще может быть не даст.

Все были поражены <1 нрзб.> словами тов. и приуныли, но тов. Михайлов сказал:

– Не надо падать духом, предлагаю резолюцию: “По вопросу заготовки шкурок домашних кошек для экспорта собрание постановило: Ввиду того, что у каждой домашней кошки есть хозяин, с которым Госторг обязан считаться, собрание уполномоченных постановило широко распубликовать среди хозяев кошек о значительной заготовительной цене”.

14 Июня. Почему у нас ничего нет? Мне ответили: потому что наши рабочие не хотят работать. Это верно. У дворянина честь родовая, у рабочего трудовая честь должна быть как личное достоинство. Конечно, честь родилась в буржуазном обществе (Трудовая честь), но едва ли в обществе рабочих должна она ослабеть.

Комсомолец Б., написавший роман, сказал, что он среди рабочих не может разыскать материал даже только для создания образа рабочего-коммуниста.

Положение с критикой невыносимое, чувствуешь себя заживо похороненным. Но несмотря ни на что молодые будут писать, из них явится и гениальный.

В каком-то большом “строе” все работают у своего станка, занятые, поглощенные трудом и каждому его часть труда заслоняет целое. Но один на мгновение оставил работу, поднял голову и посмотрел на все вместе. Так писатель, чтобы увидеть мир и дать картину общего труда, должен выйти из общего трудового строя.

Сегодня закончу зубы. Через 2-3 дня ушлю “Журавлиную родину” и начну свободную жизнь.

<Газетная вырезка> В Бурято-Монголии на 10 чел. взрослого населения приходится один лама, а на одного комсомольца – 7 лам.

<Газетная вырезка> В станице сейчас нет ни одного неграмотного, все безбожники, введено всеобщее обучение. Станица шефствует над Адыгейской республикой”.

<На полях> Четверг зайти (в Рождественскую церковь) подотдел благоустройства, техник Смирнов.

Раньше июля обыкновенно я не начинаю учить собак, но в нынешнем году весной погибла моя надежная Кента и, опасаясь к сезону охоты остаться с плохо натасканными собаками, я повел в лес молодых в середине июня. А еще было мучительно трудно переживать весну без охоты. Надеялся заменить фотографией, но аппарат Лейка, выписанный из Германии, запоздал, только в конце мая получил я его, пришлось две недели поучиться работать. Так прошла весна, и я вышел на охоту с фотографией 12-го Июня, прихватив с собой молодежь Дубца и Нерль. Еще пел соловей и токовал бекас, и молодые дрозды-рябинники уже летали тихонько и сильно дразнили собак. Приходилось зорко следить и при малейшей попытке собаки, поднимая вверх руку, останавливать ее грозным словом “лежать!”

– Тебя надо увековечить в этой позе, – сказал мне сын.

– Лежать!

Мы долго шарили с сыном в кустах, разглядывали бродки на росе, рассчитывая на молодых, а то нарочно шумели, чтобы спугнуть наседку, – нет! ничего не смогли найти в кустах ивы у болотинки и решили пустить сначала одну более вежливую Нерль. Выйдя из кустов вдали мы увидели замеченную осину и под ней спокойно лежащих Кентиных детей.

– Нерлюшка, встань, понюхай, но смотри… Она встала и пошла на гнездо. Я построже сказал:

– Смотри, ос-то-рож-но!

<На полях> Охота с фотокамерой для меня всегда звучала чуть-чуть глуповато: за зверем охотиться, за птицей, за деньгами, за счастьем, – все понимаю, но за изображением… вот так охота! Но охота за дичью этой весной была запрещена, я выписывал себе карманный аппарат из Германии не для того, чтобы с ним охотиться, а попробовать ввести фотографии в свои рассказы и очерки, как изобразительный прием.

Что делать? Для нас, охотников-любителей, наступило тревожное время испытания: именно мы, любители, в большинстве случаев более образованные и сознательные, чем промышленники, должны в это тяжелое время стать во главе управления охотничьим хозяйством страны. Что делать? Вот только миновало невозможно мучительное запрещение весной охоты и уже приходится говорить о новом ограничении: до 1-го Июля, когда большинство <1 нрзб.> не вывелось, нельзя натаскивать собак без ущерба хозяйству…

Через несколько дней я очень осторожно, ползком подобрался к гнезду, рассчитывая снять саму хозяйку, но ее не было, а яйца лежали уже совершенно холодные. Кто мне объяснит причину расстройства? Я лично думаю, что именно разбитое яйцо отпугнуло тетерку. Мне осталось снимать не живую птицу, а только холодное мертвое гнездо.

18 Июня. Жарко и потом в 12 д. гроза и ливень. Записываю в грозу и ливень.

- Одни редкую радость свою готовы считать лишь началом новой печали, другие даже горе принимают за начало какой-то новой радости. Я часто осенью, когда листья опадут, те же самые голые деревья вижу с весенними шоколадными почками. Мне бы очень хотелось добиться встречать всякое свое огорчение, как обещание весны. И потому свои рассказы я начал с осени.

19 Июня. Не знаю, могу ли я предвидеть, сказать что-нибудь верно о будущем, но я наверно могу о многом, установленном в настоящем как бы на вечность, сказать: оно пройдет без следа и в будущем не останется даже в памяти.

Видел старого Голицына, ему 81 или 82 года. Он ученик проф. Шевелева (Шевелев давал ему уроки в Париже в возрасте 15 лет). Старейший (в Москве) студент Московского университета 5-летним мальчиком /1 нрзб./ видел Николая 1… Московский городской голова. Член партии мирного обновления.

Написать рассказ о весне с главой о табаке, начало этой главы: “Держу я себя в руках неровно, а посредством бунтов, вдруг замечу, например, что я в плену формата бумаги и брошу этот формат, или что привыкаю к мягкому креслу и так без конца: жизнь моя – бунт. Так случилось, обратил я внимание, что нахожусь в полном плену папироски и мысль блеснула – а почему бы не бросить?”

20 Июня. Внимание теперь устремлено исключительно на человека текущего, в котором, конечно, само собой, таится и творческая личность, создающая будущее.

Огромный монастырский пруд, ближайший к посаду, прорвало во время революции, мало-помалу по руслу маленькой Кончуры сбежало все лишнее, обнажилось песчаное дно, сильно удобренное илом. Быстро пошли расти по берегам речки богатейшие сладкие злаки, вся долина Кончуры стала роскошным заливным лугом и в нынешнем году его сняла в аренду милиция. Сегодня я отдыхал на берегу маленькой речки в густой траве, создававшей при монахах озеро, в СССР - заливной луг, любовался текущей водой и думал о текущем человеке: что революция и последующее разорение поставило нас лицом к лицу с текущим человеком, и это многих заставило думать, что того сложного исторического человека, носители которого все мы более или менее, – нет, и может быть, не было.

– Житие Сераф. Саровского? – воскликнул мой спутник, – да это же по-нашему времени самое завидное, самое счастливое, если бы можно было уйти в пустыню, мы все бы ушли.

И правда, какое это было счастье знать, что от меня самого зависит уйти куда-то в безлюдье и там внутренним деланием влиять на все человечество.

Сегодня отсылаю работу к Разумнику и приступаю к сборам в отъезд.

21 /Июня/. Бывает, всякое доброе слово отскакивает от скверной жизни как от стены горох, и потом, когда скажется утомление - женщины узкозадые позеленели от абортов, вещи, созданные легкомысленным трудом поломались – охота к прочной жизни является как необходимость, без слов… Мы накануне, а может быть уже и вступили в сферу той бессловесной добродетели, совершенно необходимой для роста органической жизни. “Чти отца своего!” нынешний человек еще, конечно, не скажет, но живет он уже согласно этой заповеди органического роста, необходимой, вероятно, и для прозябания трав.

План. За июль /2 нрзб./ заказник, в процессе работы натаскать собак и собрать материалы для детской книжки о лесе (Щевелек). Немалую роль будет играть фотография.

С. А. Тиойн – радиотехник и служащий Красного Креста, вырос в срок жизни советской власти, не коммунист, но как беспартийный - отличный работник, это достижение свое соединяет с существом советской власти и стоит за нее больше, чем коммунист.

Много помогло ему в этом, что женился на еврейке и пошел против всей своей родни.

Токарь Розанов, радиолюбитель, изобретатель, (выдумал в деревенском <1 нрзб.> самоваре устроить радио) чтит Ленина, полагая, что Ленин дал людям радио, (а именно радио спасло токаря от пьянства).

Лева, сын мой, органически советский человек, беспартийный большевик с хорошей завистью к труду отца и уверенностью самому достигнуть того же.

А. И. Майоров из колонии Каляевка пишет бездарно, неграмотно до последней степени стихи, в которых ругает всех, от попа до редактора – чистая злоба! Но в прозе у него хороший язык и, как человек, он тут совсем другой, внимательный к другому и добрый. Беспартийный, но за Советскую власть “готов умереть”.

По-видимому, таким людям числа нет, воспринявшим Сов. власть органически, а не идейно, они будут вместе с ней эволюционировать и стоять за эту власть и когда она совсем переменится. Эта приверженность основана только на жажде жизни и какого-нибудь самоутверждения.

У бродяг это чувство свободы, как своеволие: хорошо это?… едва ли: это слабые люди (алкоголь).

Поэт Майорников (из Каляевки) в стихах, совершенно бездарных и неграмотных до последнего, ругает всех от попа, крестившего его и редактора, отказавшего ему в печатании стихов, но прозой маленькие вещи пишет на редкость хорошим простым языком, видимо, очень талантлив и выступает, как человек с добрым сердцем и душевным вниманием.

Ужасно было под конец, когда этот Арк. Н., отличный работник, стал жаловаться на условия своей работы. Можно высказать, как правило, характеризующее наше время, что каждый одаренный с успехом созидающий <1 нрзб.> работник окружен сетью шпионов, завистников. Это приводит к размышлению о недостатке социалистического строительства; основная ошибка - это теоретическая переоценка значения масс, которыми на практике может управлять небольшая организованная группа, отсюда презрение к строительству личному, без которого невозможен и творческий коллектив.

23-24 Троица

Дожди.

25 Июня. Кое-где встречаются поспевающие ягоды земляники. Рожь давно выколосилась и пахнет хлебом. Я шел озорною тропой через поле. Василек смотрел на меня. Я протянул к нему руку, но в это время Нерль наступила лапой на стебель у корня, синий цветок покачнулся и утонул в нежной зеленоватого цвета морской глубине.

Лида стала “делегаткой” за красный платок.

На днях пришел ко мне молодой человек, назвался заместителем редактора местной газеты и предложил мне свою поэму о бедняке Смоленской губернии в его борьбе с кулаком. Я завел с ним разговор о литературной политике и, между прочим, сказал, что по слухам, Сталин относится к литературе довольно либерально. Во время разговора мельком я просмотрел поэму, сразу понял, что она никуда не годится, и автор ни малейшего понятия не имеет ни о поэзии, ни о стихах. На прощанье, чтобы подготовить молодого человека к предстоящему в конце этой недели моему отрицательному ответу я сказал:

– Имейте в виду, что к поэзии нынче присоединилась на помощь наука, что поэтов развелось очень много: все пишут! и конкуренция в журналах огромная. Я боюсь за вашу поэму…

– А Сталин? - воскликнул мол. автор, – вы сказали, что он интересуется, мы пошлем к Сталину.

– Разве что к Сталину.

28 Июня. В коллективе “Параклит” ¾ ф. на день хлеба, похлебка и компот(!) Сцена с женщиной из-за Нерли. Большинство женщин бессмысленно держится за старое, а если что-нибудь предпринимают, то становятся фанатичными. Завед. кол-вом по принуждению: или в коллектив, или вон из партии. Вероятно и большая часть “передовой” деревни попала сюда таким образом (ссылка). Какая-то новая жизнь с компотом (финтифлюшки). И все-таки, (на таком-то пайке!) весь день работают!

Сесть как-нибудь за столом и рассудить по своему внутреннему опыту наше дело.

Если в обществе есть люди вполне достойные во всех отношениях, но утверждающие себя не в настоящем, а в прошлом, то это значит, прошлое это не прошло, а вызывает к себе на помощь, чтобы выбиться из-под обманов действительно прошедшего прошлого.

На обратном пути встретил Нину Ефимову с мужем.

Охота с фотографией увлекает меня. Снял девочку Полю Левшу с <1 нрзб.> на клади у ручья. Она догоняет с братом. Я сказал, что истратил три снимка и больше нет у меня. – А нельзя вернуть? – спросила она.

Заячьи места летом.

<На полях> В столовой грудой лежал разобранный иконостас. На лавке в бочках стояли местные растения: елка, березка, лук болотный, травы и т. п. Я спросил, зачем это? Григор. Никол. указал почему-то на иконостас: “Раньше тут иконостас стоял, мы его разобрали”. Понимаю: красота была, так вы на место вредной красоты хорошую красоту (проводите -?)

Андрюша привез книгу о Египте и в какой-нибудь час я, пересмотрев рисунки, понял, что искусству нашему египтянин не удивится, напротив, по всей вероятности, оно ему покажется жалким, но мой фотографический аппарат “Лейка”, винтовка Соведжа, собрание моих сочинений не в отношении содержания, а красота внешняя книжек его поразит. А радио? Вот уже месяц оборванный конец антенны лежит у моего окна и ровно 5 минут времени отнимет у меня восстановление провода, но я все не соберусь: так неинтересно стало это недавнее “чудо техники”. Каждое новое изобретение волнует общество, возникают надежды и каждое через некоторое время дает вещи только полезные или необходимые в борьбе за существование.

Да вот и все! Новые люди (пусть революционеры и т. п.) это деятельные сторонники того, чего не было в прошлом, все остальные непременно должны быть контрреволюционерами.

Работа аппаратом при моментальном снимке.

2 Июля. Кое-где уже начали траву косить. Поспевает земляника.

Достаточно раз увидеть в египетском искусстве, каким нарядным ковром спустила свои крылья птица, обнимая ими шею фараона, чтобы решить о современном искусстве: во всяком случае вперед оно не ушло. Вперед ушли только средства борьбы за существование и в огромной степени размножились люди: нас стало много больше и соответственно с этим увеличилось и производство.

Вчера Егор Николаевич рассказывал об уме и привязанности к человеку коров: бывало, он устанет и ляжет в лесу поспать, коровы тоже лягут плотно вокруг, и ни одна, ложась не только не задавит, а даже и не учуешь во сне, когда они к тебе прилегли.

Левин счет: Пастила – 4 р. 70 к.

Химич. – 9 р. 80 к. Банки – 5 р.

Бумага – 14

р. 50

Гетры – 3 р. 50 Штатив – 30 р.

Книги – 2 р. 50 49

41

90 р. 50 к.

3 Июля. Снимали с Левой уродов в Каляевке. Вечером простился с Левой: уезжает в Сибирь.

Поэт из Каляевки спросил меня о впечатлении, я ответил: “Умные люди”. Он усмехнулся: “А как же глупый сюда попадает, все воры, да…”

У всех беспризорников есть особая чуткость на хорошего человека: они чувством всякого видят насквозь и это на поверхности кажется “умом” (“ум” в этом нечто очень маленькое, вот почему и улыбнулся “поэт”). Мне запомнилось: Ира Соловьева (Яровой сноп, “Наша Ира маленькая, ростом ниже валенка, в сапоги обуется и сама надуется), Нюша Ефимова (спасенная проститутка), Цикит, Дуся (огородница), Абиссинский коммунист, Мухтар, Девушка с падучей

…Сюда могли попасть только люди с трагическим прошлым.

<На полях> Рассказ Е. П. о встрече с Ирой: в траве голова и голос: Ах, Иван Михайлович, как я вам рада!

4 Июля. Утопленница. Разбойники возле Параклита. На огороде у Влад. Ивановича (Монах), Дуся (в кармане крест: стали носить кресты в карманах). “Чуткость”.

<На полях> Скитский пруд: место трагических развязок (очень глубокий и обрывистый).

7 Июля. Ранее утро. Люди еще не вставали. Петух попробовал за курицей и она от него, как обыкновенно у кур, побежала, но вдруг вышел большой конфуз в курином мире: петуху почему-то расхотелось и он остановился, а курица долго еще бежала, воображая за собой петуха и, когда, наконец, поняла, что его сзади не было, остановилась, похоже было в раскаяянии: правда, если бы она вопреки куриной повадке, не бежала от него, очень возможно, он бы ее потоптал.

Приглашает в компанию.

– Какая тебе компания, у меня в кармане вошь на аркане.

– Ничего, – говорит, – мои деньги, твоя голова. Так мы с ним начали, и, кроме того, заграницу ездили, там слышали в Венеции Шаляпина и Баттистини, сравнивали: куда до Шаляпина, сравнивать невозможно!

<На полях> У Иры ребенок 9 фунтов, так и валят! Яровой сноп. Трофим Ефимович Архаров, – заведующий Каляевки.

– Про бывалое мое, и про теперешнее.

12-го в 1 ч. дня быть на суде в Колонии: разбирают убийство слепых.

Архаров показывал мне колонию. Беспризорные “улицы” не боятся (там их воля), но доходят до такого состояния, что попадают в колонию. (Изучить этот момент: прибытие новых). Прожив некоторое время, они привыкают к теплу, к мягкой, готовой постели, отчасти к труду. Бывает, выказывая удаль, он бежит и вскоре возвращается, но такого большей частью уже не берут.

Любовь иногда излечивает. Нюша Ефимова сошлась и перестала пить (он на нее повлиял), теперь скоро выйдет на волю.

Ира хорошо себя чувствует, потому что вокруг уроды, такие же, как и она.

Изучить “круговую поруку” (смысл ее отдать принуждающую волю людям более близким исправляемому. Затея проводится не без коварства: сначала создается ячейка людей, верных администрации, они и забирают власть).

Алеша Ша. Его никакая ячейка забрать не может, неисправим. Нравственный вопрос начальства колонии: быть таким, как Алеша или не быть.

10 Июля Лева уехал в Сибирь.

В пятницу суд в колонии.

Дорожу своими воспоминаниями вовсе не из-за их сладости, дело не в этом, а в совершенно необходимом материале детства для художественного понимания текущей минуты жизни, потому что художник совершенно как мать рождает свое дитя, точнее сказать, он возрождает в своем творчестве себя, как ребенка, некогда физически рожденного живой матерью. Вчера вечером я думал об этом упорно, потому что услышал какой-то звук из раннего своего детства. Ночью я разгадал эти звуки: это мальчики свистели в стручки акации, это значит, что стручки эти поспели.

На завтра: 1) Заказное в Союз писателей.

11 Июля. На чистке.

Это, конечно, исповедь, возвращенная обществу в форме чистки партии. Исповедь обыкновенная вспомнилась, как условное представление чего-то давно пережитого и для многих уже совершенно непонятного. Это исповедь грубая, но настоящая. Правда, едва ли все эти вопросы из публики могут прибавить что-нибудь к известному в ячейке и, вернее всего, эту публичную исповедь выдумали не так в интересах чистки, как для внедрения в среду простецов хорошего мнения о партии, но все-таки допрос публики для каждого партийца является очень мучительным.

При мне чистили милиционера, потом заведующего прачечной, потом повара. За столом судьи, в публике все возрасты от детей до старух. Мало-помалу вопрошатели определяются, один спрашивает всех одинаково: “с бутылкой знаком?” другой, мальчик из пионеров предлагает всегда два вопроса: о партийной нагрузке и партийном взыскании. Бывают и каверзные вопросы, например:

– Ты говоришь, отец твой крестьянствует, а как же, говорят люди, он мясом торговал? – Это не отец, это дядя…

12 Июля. Суд в Каляевке. “Слепыш” убил “слепуху”, чтобы не платить алименты. Слепой Дон Жуан (100 руб. зарабатывал! а другие сидят на казенных 8 р. 25 к. в месяц).

13 Июля. В Москве по делам охотничьим и фотографическим. Жара.

14 Июля. Выводки курцхаров на ст. Ашукинской. Умирал от жары. Спящие охотники. Стерегущий пес. Искушение котлетой (слюни).

<На полях> По б. Дмитровке направо Широкая улица, д. №13, Дмитрий Алексеевич Алексеев. (Коровий комиссионер).

20 Июля. Вчера приехал Петя, окончивший охотничьи курсы. Подаем прошение о службе на Урал и в Сиб. край. Сегодня Лева прислал телеграмму из Иркутска, просит денег: его опять “обворовали”. Верней всего, просто потерял. С этим мальчиком (23 года!) вечная тревога.

В понедельник решено отправиться с Петей.

<На полях> Мазь, ошейник? Замошкину. Художнику изобретателю.

21 Июля. Сборы. І. Фотография. 1) Камера с кассетами. 2) Штатив, 3) Тем. комната. 4) Кюветки (3), 5) для печатания: рамка, 5 патронов, ½ бут., 6) Проявление: после пробы на проявление цельной ленты взять 3 кор. Реч. (360 сним.), коробку проявителя.

ІІ. Лебо, Соведж.

С. К. проснулась утром в юрте, у входа сидели два военных и разговаривали между собой. Она увидела именно то, что эти молодые люди были военные, а что они были большевики и разговаривали о политике, ей было мало интересно и даже совсем не приходило в голову: загорелые, сильные, молодые, военные люди всего мира во все времена сидели у входа в юрту и вели разговор свой, как петухи, как /1 нрзб./, как звери разные о своем тоже иногда что-то передают друг другу, о своих самьих делах, имеющих смысл для самок не в содержании, а только в форме.

Жизнь зайца. (Рассказ Пети по лекции Мантейфеля).

Зайчиха носит 52 дня. Первый помет бывает в апреле и часто погибает от мороза. Лучший помет в мае, 5 штук. Первый рожденный зайчонок вслед за выходом в свет сразу присасывается и пока рождаются другие наливается молоком, раздувается шаром. После того он отбегает шагов на двести и залегает на пять дней, не обращая внимания на мать. Как может зайчонок пролежать 5 суток без пищи? Объясняется большой питательностью молока, в коровьем молоке жиру 3%, в заячьем 23%. Через пять суток зайчонок поднимается и тут обыкновенно находит его какая-нибудь зайчиха, своя мать может быть только случайно, всякая, желающая освободиться от напирающего молока зайчиха на короткое время насыщения становится ему матерью. После того он опять залегает дня два-три, чтобы начать затем самостоятельную жизнь. Любовь у зайцев бывает очень коротенькая. Когда рождается последний зайчонок, стоит уже в ожидании самец. Через 6 часов зайчиха снова беременная.

В Кончуре аршин-два ширины, в самых глубоких местах до колена, а обыкновенно по щиколотку. Раньше монахи устроили плотину и весной запирали реку, вода разливалась, и на луг мало-помалу оседали сначала тяжелые, вынесенные из города предметы, консервные банки, разная утварь, дырявые ночные горшки, потом навоз и мельчайшие взвешенные частички различных удобрительных веществ. Когда вода отстаивалась и делалась совершенно прозрачной, ее спускали в большой Вифанский пруд, а удобренный луг с каждым днем после того богател сладкими злаками. Теперь плотина стоит оборванная, свободная весенняя вода все приносит в Вифанский пруд, и только самые тяжелые предметы оседают на лугу вблизи города: консервные банки, эмалированная дырявая кухонная посуда и тому подобное. Местами нанесен песок, местами луг заболотился, но все-таки до сих пор по берегам Кончуры вырастают богатейшие травы - пырей и другие сладкие злаки. Я вздумал снять эту речку шириною в аршин с берегом в траве выше человеческого роста, и у меня получилась на фотографии почти Миссисипи и большая пустынность без признаков человеческой жизни, хотя я сам, снимая фотографию, стоял посередине реки запачкав только подметки штиблет, а из воды высился голубой эмалированный ночной горшок с дыркой в дне. Фотографический аппарат вообще стремится к прекрасному так сильно, что мне постоянно приходится сдерживать его пыл.

В политике я постоянно ошибаюсь, потому что строю свои суждения по материалам, доставляемым мне больше сердцем и мой разум при этом осмеливается выступать лишь в согласии с чувством. Потому суждения мои в политике всегда обывательские и неверные. Так, я очень уверился, что события на К. В. Д. на этот раз кончатся войной. Мне представдялось, что революционное правительство еще способно рискнуть и начать войну, чтобы зажечь “мировой пожар”. Я это думал, потому что в корне своем сам большевик, а в жизни уже давно этого нет: я судил по себе, не считаясь с тем, что революция давно пережита и “пятилетки”…

22 Июля. Видел на березах первое желтое пятно, и в саду одна на ступеньках жалкой терраски сидела женщина, блеклая, неподвижная. Только аромат тления и золотистый цвет хороши в умирающих листьях, а больше в них самих для себя с надеждой, верой и любовью для нас нет ничего.

Картошка не цветет, хотя клубни и нарядные, но нам как-то совестно трогать до цвету кусты. А вот явился человек без предрассудков, подергал себе картофеля и ест! Неприятно глядеть на него: какой-то голый, нахальный человек, а между тем и обидно за себя: чего же я совестился, почему до цветов никогда не трогаю картофеля.

Липы цветут и наша аллея в “Дворянском гнезде” встает с торжественными именинными столами под липами… На заборе чирикает молодой воробей, совсем, как тогда, а сколько разных воробьев с тех пор пришло и ушло!

Иванову – Разумнику.

Наша республика похожа на фотографическую темную комнату, в которую не пропускают ни одного луча со стороны, а внутри все освещено красным фонариком.

23 Июля. Вышел в 4 у., за Мишутиным нагнала меня подвода. Разгар покоса. В Петрушине пережидали дождь под деревом. Извозчик говорил о коллективах – “хуже крепостного права”. Туча была черная, и по ней вдали перебегали какие-то серые тени. Мы поехали, когда разъяснело, но из остатков тучи хватила молния и у нас на глазах расшвыряла 4 телеграфных столба. Мне было, будто по лицу ударило, извозчику “хватило горячим воздухом”. Вечером устроились на краю деревни в новом доме.

25 Июля. Стойки по выводку. По бекасам “шьет”. Ходил почти до Скорынина. Вечером ходил с Дубцом, по лесу очень плохо: нет контакта с охотниками в поиске; в болоте он хорош.

26 Июля. На восходе солнце дрожит, играет как живая капля росы и переливается всеми цветами. Я знаю, она в такое утро не может дрожать, это сердце мое дрожит и толкает меня, это я, живой, узнаю себя самого в дрожащей росе и через это весь мир утренний.

<На полях> Петя на вечер отправился за ружьем в Москву и чинить .аппарат

27 Июля. Ведро.

Так было душно, что страшная гроза не могла сразу очистить воздух, на другой день опять парило и опять была гроза, на третий не парило, но дождик брызнул, вечером стало прохладно, полезли туманы и к ведру и за эту одну ночь на отавах везде какие-то маленькие паучки в великом множестве расстелили свои салфеточки. Ведреным утром легла роса на паутину, и она стала белой… Солнце вышло из тумана, и месяц остался. Мы нашли выводок тетеревей по росе очень скоро, и я, по привычке мгновенно схватывать и запоминать место первого взлета птиц, в этот раз набрал в себя особенно много примет: сухая березка, – за ней было солнце, напротив елка очень высокая и над ней месяц, да, я серьезно месяц заметил, и через час, когда пришлось разыскивать это место, стал месяц на небе искать: его больше не было.

Зло создалось из ошибок наших отцов…

Я говорил сыну хозяина:

– Не знаю, зачем ссориться молодому со старым отцом, старый довольно поработал, и ему пора отдохнуть, а молодому надо начинать смелую жизнь. В чем же дело? Взял и без упрека и ссоры ушел от отца строить новую интересную жизнь…

– Нет, – ответил хозяин, – наша нынешняя деревенская молодежь уже неспособна что-нибудь начинать от себя. Он уйдет из дому, ему ничего не найти: темнота! К чему он способен, что может начать, куда его пустят? Дрова помочь кому-нибудь попилить? Не станет. Пропадет!

В деревне два смертельно-враждебных класса, беднота и середняки. (Вскрыть недра деревни, вспомнить “раздел Сафоновых” с рождением человека, историю снохача).

28 Июля. Ведро. Урожай. Роскошные овсы. Беднота зажинает неспелую рожь. В прежнее время бедный достал бы ржи у имущего и отдал новиной, теперь середняки и бедняки в смертельной вражде. И как не враждовать! Середняк работает, платит налоги за “бедного”, а тот ничего не делает и притом “чванится”, как “беднота”. Молодежь, глядя на все это, разлагается.

Все переменилось за год в Вике, остался только Юдин, секретарь ячейки. Я сказал хозяину: “Мне кажется, он ничего. – Ничего, – ответил хозяин, – только говорить не умеет, а любит. Я ему раз говорю: “Вот ты на нас учишься говорить, тебе хорошо, а мы глохнем. – Где же, – говорит, – мне еще учиться, как не на практике? А я ему на это: – Иди в лес и говори соснам, говори и говори, так легче карьеру сделаешь)”.

Можно написать повесть (фото) и потом сделать к ней фотографии, это очень легко. А я делаю сначала фотографии и к ним хочу присочинить повесть: это очень трудно; вернее, в 1-м случае трудно писать, зато легко фотографировать, а во втором наоборот. Дело не в слове и не в фотографии, а в расходе художественной энергии.

Во время отдыха на суде курцхаров, один из судей задал мне какой-то вопрос относительно моего охотничьего рассказа. Я ответил ему немного с усмешкой, потому что мне представлялось, что судья не читал моего ничего, кроме охотничьего. Но судья, оказалось,читал “Кащееву цепь”. Тогда я говорю: - Вот странно, вы читали “Кащееву цепь” и говорите о таких пустяках, охотничьих рассказах. – Это не пустяки, - сказал судья, - то, что описано в “Цепи” переживают немногие, а что в рассказах, это всем знакомо”,

30 Июля. Автомобиль

Вчера хозяин, заслышав автомобиль, сказал:

– Пора, товарищи, бросить кататься, когда у людей рабочая пора, нехорошо, автомобили казенные, куплены на деньги народные.

А сестра, вся просияв, ответила:

– Это Александров едет за мной.

На днях я поймал тетеревенка и поместил его в подполье. Рано утром, до коров, когда хозяйка еще спит, тетеревенок начинает звать свою мать, я подсвистываю ему тетеревенком, он сильней… И каждый раз, когда тетеревенок после некоторой заминки начинает свое: “Фиу, фиу”, значит, “где ты мама?” хозяйка во сне, слышно, говорит: “Милый ты мой!”

Когда тетеревенок разыскал положенную ему малину, занялся ей, перестал, я тихонько посвистел:

– Фиу, фиу, где ты, мама?

И спящая хозяйка ответила мне:

– Милый ты мой!

“Принудиловка” – общее крестьянское название всех коллективов.

Ручей перед Сославиным называется Стрелицким, а перед Власовым не знаю, как называется: там лес огромной высоты сгрудился над мелким в низине и на опушке одну возле другой на ровных расстояниях муравьи поставили свои непомерной высоты республики.

1Августа. Охота.

Погода стоит переменчивая, то в жар, то в холод, гроза каждый день. Вчера вечером хоть печку топи, но утро солнечно-росистое, скорей поспевай, а то будет очень жарко и собака вывесит язык. Мне удалось убить петуха и трех молодых тетеревей. Но особенно сильно понравились встреченные в заднем Серкове глухари. Их было шесть стариков, в 7 у., когда бор пронизывают широкие лучи солнца и сплошные листики черники, как будто отлиты из металла, серебра, аллюминия, они вышли из густых мокрых осин и разбрелись в бору. От моих шагов они поднимались, но не сразу все, а каждый, услыхав взлет соседа, сознавал, что необходимо взлетать, оставляя из уважения к своему глухариному достоинству одну или две секунды раздумья: “сознаю, мол, необходимость, но все-таки подумаю”. Их особенный шум при взлете напоминал тот постоянный шум верхушек в бору, достойный пустыни и независимый…

Я был счастлив, что стал охотником…

<На полях> Сережа рассказывал, что он раз грибы собирал в Серкове, тихо шел, оглянулся и видит: на елке, на одном суку сидят тесно друг к другу 6 глухарей.

К этому мое: один за другим, как вагоны 9 глухарей.

1. Вагоны.
2. Гуляют по чернике (один похож на автомобиль на прос. дороге спереди). Взлетают.
3. Сережа увидел на суку всех.

Принудиловка.

Василий Максимович Качалов считается кулаком, потому что умный, умеет работать и, главное, умел воспитать детей так, что они отлично устроились в Москве по красильному делу и ему помогают.

– Ну, как в деревне, – спросил я, – война?

– И не говорите, – ответил он, – утром глаза раскрою, вспомню все и опять закрою: для чего мне работать, если государство личное старание отвергает? Четыреста шестьдесят рублей налога! Прихожу, рассказываю, входят в положение и говорят: “Не может быть!” Справляются, так и есть: 460! – Видите, – говорю, - как вы это понимаете? - И они мне говорят: “понимаем, как ан-диви-дуальный прием”. – Вот вам моя…”

Качалов хотел сказать биография, но сказал: “моя география”. И правильно сказал, потому что вырос из земли и его жизнеописание вполне можно понять, как землеописание.

– А овсы все-таки радуют! – сказал он, показывая на нынешние, правда, удивительные овсы, – неужели и это у человека отнимут?

– Радость?

– Ну, да, – говорит, - через пять лет своего труда человек узнавать не будет, все будет коллективное, везде принудиловка.

Злое дело.

– Я верующая, – ответила Тат. Вас. строго (вероятно с большим, с чудовищным отвращением).

А Маня продолжала свое, что по всей вероятности так оно и есть, все обман и ничего нет.

Так живут теперь в нашем доме атеистка, образованная христианка и ех-христианка, ныне делегатка.

считаю Вас виновником небольшого злого дела в моем доме: Вы отказались жить у меня летом, и мне пришлось для охраны пригласить Анну Васильевну; Вы ее знаете: ее призвание жить в пустых квартирах, она говорит, что пустые квартиры - это современная пустыня, где можно спасать свою душу. (Рассказ).

<На полях> “Деловой” (вор).

Сережа 50 к. заплатил за полбилета в лесничество и стал охотником.

2 Августа. Ильин день.

Солнечное крепко росистое утро. Искал глухарей и не нашел.

Вальдшнепы. Суша была только возле самых берез, обрывками погруженными в жидкость чернильного цвета, из черного кое-где поднимались ослепительно зеленые листья мать-мачехи, а иногда с березовой зеленой подставки свисала над черным коралловая кисть самой <2 нрзб.> глухариной ягоды костяники. В этой лесной крепи раздался крик, вроде ням, ням, ням! Это была мать вальдшнепа, носилась возле самой Нерли, а между листьями мать-мачехи, крепко вмазался в грязь молодой вальдшнеп величиной в кулак еще с бледными перьями и коротеньким клювом, но большими вальдшнепиными глазами.

Взял трех тетеревят. Нерль имела отличную практику.

Встретился мужик из Власова и стал звать меня на тетеревиные и глухариные выводки. “Там заказник! – сказал я. – Бьют, – ответил он, - все бьют. – Пусть! Я не буду: ведь я же и выдумал этот заказник. - Мужик вдруг что-то понял. – Зять, – сказал он, – ко мне приезжал и тоже не бьет в заказнике, я удивлялся, а теперь тебя второго встречаю, значит, что-то есть!.. - Вдруг встрепенулся и вспомнил: – Уй с ним, с заказником, у нас есть одна вырубка, Илюхина сторожка, приходи, там тетеревья!”

Послышался странный крик в высоте, и я увидел там очень высоко, как редко бывает, как я никогда не видел: три цапли летели. И я вспомнил свою заветную тетрадку, куда записываю самое любимое и самое главное, и мне захотелось вернуться туда, к себе, в свой собственный мир и записать туда, что сегодня 2-го Августа на невидимой высоте три цапли летели…

Еще я видел сегодня в поле: молодые ласточки учились летать кругами в воздухе не очень высоко над рожью, и вот две молодые, тихо пролетая одна навстречу другой, вероятно вспомнили, что из одного гнезда и узнались, завернулись, встретились, вроде как бы обнялись, кувыркнулись весело почти до самой ржи и разлетелись продолжать свои необходимые (???) для довольно теперь уже скорого перелета на юг.

Встречается вечерами очень много ежей совсем маленьких, пожалуй, <1 нрзб.>

Потешно было нападение семейного козодоя (полуночник) на Дубца: он летал возле самого его носа, кричал и, наконец, сел на сушину в двух метрах от нас, свесил крылья так, что они у него качались, болтались, как на мертвом, а сам открывал свой безобразный рот во всю голову и шипел. Он так близко летал возле моего лица, что я каждый раз инстинктивно закрывал ладонью глаза. После этого я шел, долго раздумывая о совершенной необходимости войны до тех пор, пока наша природа не будет переделана заново. Наш ужас состоит в том, что мы это время можем предвосхищать в мечте, и потому нас не удовлетворяет естественное к нему приближение, как нам кажется, чрезвычайно медленное, почти неуловимое.

На большой пали с одной сухой березы слетела редкая у нас синяя птица сивоворона и пересела, пролетев шагов двести, на небольшую сосну, вершина которой представляла правильной формы шар. Эта птица чрезвычайно осторожная, два, три шага в ее направлении, и она перелетает дальше на засыхающую елку такого цвета, что я долго принимал ее издали за бурую корову. Кроме этих отдельных редких, в большинстве случаев несовершенных деревьев, встречаешь правильно круглые островки ольхи, эти курганы бледной зелени из центра правильно сходили на нет по окружности, потому что из года в год к старшим кустам присоединялись младшие…

Нравятся мне поля в лесных краях, потому что когда созреет рожь, то в лесу она, как на блюдце и человеческий труд кажется в таком согласии с природой, много и птицам достается от этих полей, нигде нет столько птиц, как в таких лесах, окружающих поля. Лесные голуби с начала жатвы такие же неизменные свидетели человеческого труда как кроншнепы во время покоса болот. Со времени жатвы витютни поселились у нас на соснах, ближайших полям.

Сегодня я нашел подосиновик диам. в две четверти, увидав внезапно такой огромный гриб ярко рыжего цвета, Дубец шарахнулся от него и очень осторожно знакомился, пока, наконец, не решил понюхать…

Наши хозяева, солидные люди, сегодня зажали рожь (беднота жнет зеленую) и это надо считать началом жатвы.

4 Августа. Люди вернулись вчера от родных с годового праздника (Ильин день) и еще сегодня, в воскресенье, не могут прийти в себя, рожь прямо просится под серп, а они слоняются как сонные мухи. Жутко подумать иногда, что наши крестьяне - многие миллионы людей, живут исключительно для себя, конечно, и все вообще живут для себя, но все-таки продукт производства других людей попадает к другим, здесь все остается у себя, и только люди размножаются, создавая новую податную единицу и нового солдата: крестьянское население в полном смысле слова у нас опора трона.

(Когда ни глянешь в окно, на деревенской улице все петух занимается с курицей…).

Так упрощенно: человек отдает государству налог, отдает защитника – солдата, считая государство как бы завоевателем; глубоко презирает государство и смысл существования видит в своем личном существовании. Но… по глубокому существу так оно и есть все на свете: глубоко личное самочувствие наряду с готовностью воспроизводить человека…

На озере супротивники закона, запрещающую весеннюю охоту, объясняют уменьшение уток тем, что селезни перебили яйца. На самом деле причина в том, что по непонятным причинам в этом году вся птица, и водяная, и лесная, запоздала в развитии и утка теперь далеко не вся на крыле.

Были с Петей вечером на Журавлихе. Петя убил крякву, разделся и поплыл за ней по телорезу, чуть не утонул в грязи и все тело себе изрезал…

Начало рассказа охотнич.: “Если человек с бронхитом, насморком и повышенной температурой станет купаться в сентябре, то неминуемо сильнее простудится и, быть может, умрет, но если тот же самый захворавший человек убьет крякву и решится, не раздумывая, сплавать за ней по лесу, то ему ничего не будет в худшем случае, а в лучшем это купанье хворь как рукой снимет”.

5 Августа. Снимал жатву.

6 Августа. Ходили с Петей через Власово и Могилевские хутора за Сухмонку к Ильюшинской сторожке, вышли в 3.40 у., вернулись чуть живые в 10 веч.

Утром, умываясь на крыльце перед самым восходом, я услышал жалейку, это был почти что птичий голос…

Лизе 6 лет, Поле 11. Сегодня я пошутил с ними, и дети вдруг как бы испортились, стали жеманничать и кокетничать. Это понятно, до моего баловства они видели во мне нечто высшее и стеснялись, но когда поняли, что я такой же как все, утратили благоговейное чувство. Так простой народ теряет религиозное чувство.

Для фотографии нужен декоративный талант, т. е. способность показательно расстанавливать предметы.

Сегодня Лохин, “трепло”, до солнца нес поросенка из Торгашина и сел отдохнуть против моего окна. Через короткое время я узнал от него, что ГПУ очень не нравится моя “Журавлиная родина”. “Мало ли что им не нравится! – ответил я болтуну”. Но сам пошел на охоту в тревоге, которую хотел и не мог анализировать. Конечно, вспоминались последовательно страхи Курымушки - учителей, клас. ??? гимназии, жандармов и ГПУ. Странно! Все, что с детства учили презирать и ненавидеть, ныне учат уважать и любить!

Лохин сказал, что озеро значительно осохло, и “шары” открыто лежат на грязи, некоторые от солнца уже побелели, но инженер снял фотографию: на карточке незаметно.

Получено из Новосибирска согласие охотсоюза на Петино заявление о службе. Не проехаться ли с ним в Новосибирск, посмотреть на русскую Америку, а то, в сущности, я сижу на совсем гнилом месте.

Вчера охотились на глухарей удачно. Красив был удаляющийся по просеке глухарь.

Мох прикрыт березняком высотою в одну четверть аршина, на березняке листики чуть побольше клюквы, и густой-прегустой как трава, и выше никогда не вырастет.

Меня собака далеко завела, потом я скричался со стариком и нашел его уже в бору: там он в очках стоял у березы и что-то вырезал. Оказалось, буквы вокруг всего ствола: С, Д, Н, К, Г, Н, О. И буквы эти значили “сумма денег недалеко…” Солдат прочитал эти слова и пошел. Донесли. “Мечтал, мечтал”, суд и постановил, деньги отобрать. Но в последнем слове подсудимый солдат предложил прочитать надпись с другой стороны, и оказалось, что “сумму денег” кто нашел, тот и владей. ???????

Василий Иванович в награду прислал мне свой любимый синий граненый графин с вьюнком. Сам он часами любуется на вьюнка в графине и когда рыбка высунет голову из горлышка, встречает ее: “га-га-га!” Вас. Ив-у моя жизнь представляется каким-то веселым занятием, теперь он к ней присоединяет и свою любимую игрушку.

Дерево Архип.

Отлично растут и разрастаются в деревнях лозинки (лозники???), ныне деревня вся исчезает в зелени. Столько тени дает дерево летом и ночью после жаркого дня при ласковом ветре так любовно шепчет, но все-таки не считаешь это дерево настоящим: очень уж обидно легко оно размножается. Архип, лохматый мужик в молодости своей возвращался с годового праздника и кол, которым он дрался на улице, принес с собой, воткнул его возле дома, уснул и все забыл… А из этого кола выросло великое широкое мохнатое дерево. В туманное утро это дерево всегда принимает форму лохматого мужика Архипа с колом в руке…

<На полях:> Вас. Мих. Качалов: “уедчив”.

Сегодня мы с Петей ходили снимать Клавдофору: она лежит во множестве на берегу, но много еще и под водой. Быков плес, ближайший к озеру тоже совсем омелел, мы не могли по нем ехать.

15 Августа. Молотят. Лен берут. Чередуются жаркие дни с крепкими росистыми утрами и вечерами, когда на лугах поднимаются туманы и оранжевая заря сулит холодную ночь. Я иду в огород, сажусь на бревно и, как ребенок, открываю глаза на мир и удивляюсь, и тогда стрекоза, летающая на оранжевом небе, честное слово, рассказывает мне своим видом, что овес желтеет уже, что лен берут… и что ее мгновение <1 нрзб.> в ее счете времени ничем не меньше, чем наше. А я сам на свою жизнь смотрю, как стрекоза на себя: что она, ее мгновение вполне равняется вечности и, если оно проходит, то, значит, и вечность проходит…

Описать большую паль с журавлями и кромку болотного леса с глухарями (много перьев и следов по грязи оставляют журавли, выходя из ручьев по утрам на большую паль). Много следов по грязи по ручьям оставляли глухари и лисички тоже,.. Вокруг можжевельников трава утоптана глухарями.

Глухарь бросился на собаку, поднимает хвост, вытягивает шею и делается, как токующий. Мы уложили Нерль так, чтобы он ее видел, и он хвоста не опустил перед собакой, голову опустил, но она стала, как у токующего.

Те дни (истомно-жаркие): молодой месяц вылез среди дня от жары.

Петя сказал: “Эта просека в конце себя расплывается”. И мы шли этой просекой очень долго, потому что лес был болотный, и нога глубоко утопала. Это была кромка леса, направо болото, налево паль. Наконец, я увидел столб и сказал:

– Нет!

– Нет, – ответил Петя, – я ошибся – не эта просека расплывается, а следующая.

И мы пошли дальше. Вдруг с елки рядом сорвался глухарь и прогремел, другой снизу откуда-то, собака стала, повела, мы за ней через кусты, третий глухарь <2 нрзб.> и свалился от наших выстрелов… < нрзб.>

Старику много лет, от него можно много узнать, но чтобы заговорил он так много нужно усилий, что поглядишь на него и уйдешь. Бог с ним! Слишком долго он думает. Если с таким усердием ветер спросить, то он скорее ответит.

19 Августа. Князь (Глинка – генерал) старый полковник (пусть от Глинки: “умру с буквой ять”). Форма человека (князь), над которой работало все сословие и с ним весь народ: этот, воспитанный человек и внутренний “сам”, у князя внутри “сам”, возможно полное ничтожество, но этот - человек – форма очень значительная.

Вчера встречали журавлей на большой пали (ночуют на Дубне). Токовал тетерев. Прилетел (рекс на кекс!)??? По глухарям.

Эти ольховые курганы выросли не просто: или тут лошадь закопана, или лося свежевали, или, может быть, стояли цыгане?

20 Августа. Проходят как бы сливаясь утренним сильными росами и вечерними луговыми туманами роскошно солнечные летние дни, иногда совсем безоблачные, светло-голубые, иногда с кучевыми облаками, между которыми нежная бирюза нашего северного неба светится так приятно, что хочется поймать плавающее в ней белое пышное облако и съесть, как пирожное.

<На полях:> “безе”, пирожное почти необходимое на столе дореволюционного буржуазного русского общества.

Лунная ночь. Я вышел из дома и сел на дрова, смотрел на спящие домики, слушал глубокую выразительную тишину, пахло сильно созревающим овсом. Над каждой хижиной склонялось дерево Архип и при лунном свете, как облако, принимало такую форму, как тень воска на стене при святочных гаданиях: не очень отчетливая форма, но тем более интересная, что дает возможность самому догадываться и дополнять.

Сафонов Ник. Вас. и Качалов Васил. Макс. Два основные типа: Сафонов живет, принимая во внимани жизнь сограждан. Возможно, он их вовсе не любит и добра им не желает, но он постоянно возится с ними, делает массу добра им. Возможно, что он властолюбив и путь общественного работника для него есть личный путь к власти и славе. Качалов весь отдается чисто личной работе, он работает без памяти: уедчив. Как более способный и трудолюбивый он возбуждает зависть у других и считается, в конце концов, кулаком.

<На полях:> Воображаемый человек у крестьян (разговор, народ для фотографии.

25 Августа. На прошлой неделе мы с Петей были в Шепелеве. Там мох произвел на меня сильное впечатление, мох 14 в. до Ведомша. Приехали “доктора воды”.

<1 нрзб.> Власов сообщает, что 5-го Августа он с рабочими возле дер. Овсяниково видели лосенка… Лесничий, однако, говорит, что едва ли это местный теленок: трудно предположить, чтобы стойбище двух лосей осталось незамеченным. Только если в Вередне за Лоханью, там действительно люди не бывают.

Нет никакого сомнения, что множество художественно и научно одаренных людей десятки лет усердно работавших над аппаратом, долженствующим по желанию человека давать точное изображение вещей, вложили в инструмент достаточного таланта, чтобы он сам по себе стал до некоторой степени художником. Только очень увлекающийся художник…

Новая тревога войны. Все толкователи событий по обыкновению своему ошибались, упустив из виду одно обстоятельство. Они говорили, что не будет войны, потому что наши никогда на нее не решатся. В это и уперлись. Между тем ее начинают китайцы, или кто-то там за их спиной…

Когда начинаешь раздумывать о “судьбах” России, то всегда неизбежно приходишь к мысли о большевиках. Так и в истории нашей большевизм неизбежность, необходимость, тут “все”.

До революции иностранные вещи поступали без необходимости годы хлопотать о лицензии, их пришествие было незаметно, они были, как свои и с ними страна казалась вполне цивилизованной. Теперь, когда все иностранное исчезло и мы остались лицом к лицу с отечественным производством, вдруг обнаружилось истинная Россия во всем своем техническом неуменье и чудовищной отсталости. Имя царя так же скрывало от нас полное равнодушие народа к судьбе своего государства. Теперь все обнажилось… Ничего и не было…

С китайцами мы равняемся: их огромное мертвое прошлое уравновешивается нашей чудовищной претензией на хозяйство будущего.

Вечер

Сила солнечного жара сохранялась еще в вечерних лучах, на опушке бора, обращенной к западу, продолжалась дневная жизнь, женщины еще собирали бруснику и гонобобель, по сухой тропинке бегали очень быстро и ровно, как заведенные, молодые трясогузки. На западе от бора падала огромная черная тень на скошенный болотистый луг, тут не по минутам, а по секундам <1 нрзб.>, плотнели, стелились тучами, простынями туманы, глухарь, озираясь назад, спешил из бора через луг в заросли черной ольхи, все больше и больше погружался в белый туман…

На пойме разом закричали все журавли: По-ра! По-ра, по-ра! Соби-рай-тесь! Они собирались вероятно лететь ночевать в родные места гнездований по Дубне.

Прошло уже много со времени пожара, давно уже свезли с полей рожь, перемолотили, едят новину, убирают лен и овес, но черная горелица с красными деревьями до сих пор за версту, а иногда при ветре и много дальше пахнет мне, когда вечером я с охоты направляюсь домой. И что меня удивляет каждый раз, когда я прохожу мимо горелицы: до пожара я на этой вырубке знал все птичье население, не было в ней желны, этого большого черного дятля с красной головой; теперь же, когда огонь красной головой пробежал по стволам и они стали черные, а листья красными, явилась сюда эта птица-флейта, черная как уголь с огненной головой, она перелетает с одного черного ствола к другому, стучит носом и жалобно стонет.

Там где безводный осоковый ручей разделяет <1 нрзб.> Суславино от Красниково, против Суславинского бора на другой стороне речки по опушке Красниковского бора расположились одна возле другой шагах в 50 друг от друга гигантские муравьиные республики. Я давно хотел их снять, и, наконец, добрался. Фотографируя муравейник, я ножом вырезал мешающие мне прутья травы, дело шло не так быстро в жару, я останавливался, отдыхал, погружался в размышления. Так вот пришла мне одна мысль относительно жития Серафима Саровского в такой же лесной пустыне. Представляя себе жизнь в Москве одного моего приятеля, я подумал: “Какое ложное представление создалось у нас о всяких трудностях лесного бытия, счастливым уделом представляется теперь каждому жизнь Серафима <1 нрзб.> в лесу в сравнении с жизнью моего приятеля в одной комнате с женой своей, которая изменила ему, сошлась с другим и за ширмой жила с этим другим”. Я спросил себя:

– Почему же мы составили себе такое неверное представление о жизни святых?

Вдруг в то время из лесной чащи послышался голос:

– Разрешите, Михаил Михайлович, взять с муравейника две сыроежки.

Призвание Т. Розановой предупреждать людей об опасности и это она делает так усердно, что всюду прослыла черным вороном. Так выдумала о войне с Китаем на основании маневров, запугала нас болезнью коровы. Так и все наше православие будто бы по любви к человеку сосредоточилось на мысли о смерти и предупреждении при всяком случае удобном и неудобном.

Бывает, какая-нибудь мурава - увидищь, захватит, обрадует, хочется кому-нибудь сказать, вместе <1 нрзб.> и может быть даже воскликнуть: “Вот так мурава!” - воображая про себя, что это вроде открытия, что такая мурава только у нас, только наша. Но приходит еврей, равнодушно рассматривает и небрежно говорит: в Буэнос-Айресе сколько хочешь этой муравы и по всей Австралии ее хоть пруд пруди, для европейца в ней ничего нет удивительного.

28 Августа. (Успение). Внезапный холод и дождь.

Хорошая охота с Петей.

29 Августа. Солнечно, холодно.

Меня научила революция понимать значение “прогресса” и “цивилизации” без того сарказма, который вкладывают в это слово вольные и невольные последователи Толстого. Раньше я жил среди продуктов этой цивилизации как обжора среди пирогов, не думал даже, что все эти продукты первой необходимости в жизни не нашего производства, а иностранного: часы, очки, инструменты, электричество, наука в средствах исследования: микроскопы, бинокли, телескопы. Тогда можно было, как Толстой, относиться к этому по братски, теперь душа тоскует по винтику к пенсне, по стеклышку и… Искусство наше? Встанет из пирамиды образованный египтянин и, рассмотрев наше искусство, все его узнает в египетском рисунке какого-нибудь спущенного хвоста птицы, охраняющей жизнь бывшего фараона. Но тот же египтянин будет поражен, как ребенок стеклышком, <1 нрзб.>, позволяющим видеть <1 нрзб.> мир и отдаленнейшую из звезд.

Убирают овес. Озимь вышла из краски и на восходе в росе белеет. Молодые ласточки облепили дерево с антенной. Значит, еще рано дупелям: когда ласточки в полях табунятся, – вот дупеля!

Кавалер Красн. знамени Иван Петр. Елкин взялся проводить нас на уток, но вдруг явился автомобиль Томского и взял его: ни красное знамя, ни данное слово не могли остановить Ив. Петровича.

<На полях:> Если это поэзия, то почему пустынная поэзия маскируется любовью к человеку.

Тут зарождается нежнейшее и самое обманчивое чувство, называемое любовью к человеку: величайший соблазн.

Начало рассказа. Знак Московского военно-охотничьего общества, пятиконечная красная звезда с черным ободком, окаймленная серебряною лавровою <1 нрзб.> с золотым рогом винтовкой и шлемом <2 нрзб.> – очень красив, но с некоторого времени я избегаю носить его во время охот моих. Было это в Суславине, куда я в закрытое для охот время отправился фотографировать муравейники и проч. Любовь пустынника Серафима. Явление Хренова и хула его пчелам, оказалось, за то, что пчелы – монархия и все потому, что у меня на груди была красная звезда.

У меня в новом месте на Ярне очень закипело в душе и особенно возбудил меня вид таинственного бора на закате. Но когда солнце село, и сосны -свечи потухли и остался лишь черный силуэт, я вдруг узнал, что бор этот, Суславино, место моих прошлогодних охот и я сейчас не узнал его только потому, что мы заехали с другой стороны. И как только узнал я, что это Суславино, вдруг я как с облаков спустился на землю. (Можно к рассказу) и вспомнил Ивана Яковлевича Хренова.

Шли лосевыми <1 нрзб.> (остриженный ивняк).

Потеряли направление. Показались утки на небе. Мы пошли в направлении полета уток, и скоро открылась моховая пустыня и между маленькими соснами на громадных клюквенных кочках блеснула вода.

Пионеры моховых пустынь.

Ботьковское озеро – водораздел: по эту сторону люди Москвой живут, по ту – моховыми болотами.

Мы были между Кубрею и Нерлью в 2½ верстах от Ширяйки.

Спать на сене ночью было холодно. Ефр. Павл. сегодня едет за вещами.

5 Сентября. Понед. 2-го вечером на бекасов в Черенино и утиная тяга. Вторник 3-го ходил в Ильменскую сторожку, на Московск. Болото, снимали баб, слушали куропатку, в Черенинском бору и переходим непереходимое болото Илемки. Среда 4-го по своим тетеревам и бекасам по Ярне.

Хозяйский овин сгорел.

Ударили в колокол. С улицы крикнули: “Овин горит!” Наша хозяйка с отчаянием: – “мой!” И тут же ее сестра вышла и сказала: “Твой!”

Солнце всходило, догорал овин (так бывает, потому что дед <1 нрзб.> овин до солнца и, затопив печь, отправляется по другим делам.

У Ефрос. Павл. врожденная страсть к приказанию, прислугу она обращает в рабыню и такие все прислуги у нас, что этим рабством довольны. Я сказал Ефр. П-не сегодня за чаем: “Ты рождена большевичкой, только не сознаешь себя”. Впрочем, так можно сказать о всех наших кулаках: капиталист, кулак – это организаторы производства, большевики тоже организаторы. Есть такой план, в котором люди разделяются на организаторов, т. е. людей власти, и рабов, тут кулаки и большевики в одном классе.

Евангельская любовь совсем не та, что любовь православная, там любовь как бы философская, принципиальная, там не за именного человека распинают себя, а за “идею” человека. Это церковь перерабатывает такую умственную любовь в любовь-жалость к близкому именованному человеку.

Домна Ивановна до того привыкла к охотникам и их словам о бекасах и дупелях, что когда соседский петух нападает на ее петуха, она гонит его со словами: “У, бекас проклятый, длинноносый, страшный!” (К рассказу “Терентий”).

Клюквенная семья в 4 челов., собирая клюкву в свободные дни, набирает в сезон, по словам Ивана Петровича, пудов 20. Продают по 2 р. пуд или меняют на хлеб в Спас – <1 нрзб.>. Кроме того, немногим меньше брусники.

Далеко заходят во мхи бабы из Ведомши, мне приходилось встречать их верст за 5 и посылать записку охотникам.

Говорят, будто Туголянское озеро образовалось таким образом: был на его месте лес на мху, случился пожар и лес провалился, а на его месте вышло озеро, сначала маленькое, потом больше и больше. Говорят, будто вода в Батаковском озере находится в какой-то зависимости от Тугулянского: “подземный ход”.

Молодой человек (комсомолец) вошел к нам, как везущий нас на отцовской лошади в Переславище. Он внутри себя волновался, не знал, как ему себя вести, куда девать концы своих, казавшихся ему наверно очень длинными, рук, и, чтобы скрыть свое волнение принялся пальцами щелкать. Презабавно было! Он волновался, трусил, а нам казался невероятным нахалом.

Воспоминания детей.

Живопись в сравнении с литературой приблизительно так же несвободна, как фотография относительно живописи, но в этой несвободе живописи заключается ее значительность, точно так же как ценность фотографии заключается в точной передаче образа мира, вследствие чего у нас получается убеждение в его существовании как бы совсем независимо от нашего восприятия. На самом же деле, конечно, все это можно понять иначе: действием Лейца, <1 нрзб.> Но все равно, люди не помнят <2 нрзб.> мира из творчест.???? и думают, что он <1 нрзб.> даст нам мир сам по себе.

Я хочу воспользоваться этой особенностью фотоаппарата и доказывать светописью ??? мои видения реального мира.

Стрелять бекаса на открытой пойме после тетеревиной охоты в кустах так же легко, как после бекасиной охоты стрелять по тарелочкам на стенде. В новом месте у меня закипело в душе.

Сделать портрет Безродного, как топографа. Он скептик и про себя хохочет над всеми охотниками, особенно наверно над автомобилем с нар. комиссаром, который поднимается и гремит по мостикам. Нам он рассказывал, надрываясь от смеха, об охоте на бекасов, как трое приехали с одной собакой и, когда она сделала стойку, становились вокруг нее, а бекас улетал сзади.

Кто-то скажет: – Стараюсь не только не называть имени Бога, но даже и думать об этом как можно меньше, потому что имя Бога разделяет мир надвое: половина собирается возле Бога - ангелы, святые и разные угодные люди, половина возле Врага, его сторонники - дьяволы, бесы, черти, чертенята, и начинается война. Что же, раз есть из-за чего воевать и приходится неизбежно – пусть! но чаще бывает, человек едва имеет времени для устройства мирских своих дел и совсем не склонен к войне и, главное, не из-за чего ему вовсе и воевать, а церковная настройка заставляет его тоже представлять себе мир разделенным на враждебные части…

6 Сентября. Все мы ходили на Тугулянское озеро. Нашли с Петей второе озеро, которое было немного меньше 1-го (большого), скажем, ⅔, и было не круглое, а в виде пирога: <рис.>

Начались осенние <1 нрзб.> запахи тлеющей листвы, показались там и тут багряные ветки молодой осины и под ногой лист березовый золотой и красный осиновый с каплями росы. Озимые везде позеленели. Наша прогулка от 7 ут. и до вечера. Вернулись с ягодами, грибами и тетеревами. Чудесное настроение было, но по возвращению узнал, что утонул охотник, учитель Фед. Степ. Автономов, мы полагаем, что он утонул, спасая московского (или Сергиевского) гостя. Его нашли на плесе, под мышкой у него было весло, на которое он опирался, стараясь выбраться из тины, быстрина развевала его волосы в струйках… (вода во рту, а глаза видят).

Вот еще: скоро год умирает Александров – ему почти ничего, что-то установилось, – жена извелась…

8 Сентября. Они утонули в предрассветный час 5-го Сентября, сегодня их похоронили. Автономов - Автономов.

Железная лодка. Начало: Московские думают об этих лодках, как лодках: что на них можно спокойно сидеть, повертываться. А это не лодки, а скорее велосипеды: надо приучить себя к мысли о постоянном равновесии.

Чистый кол.

От отца я ушел к чистому колу.

Стержень. Кладное плесо. На место гибели человека утки, и где-то недалеко стреляли живые охотники. Что значит колы? Мыс, плотик, Какой Давыдов? Стержень 12 арш. глубины, а на месте гибели <1 нрзб.> из воды. Страшная музыка.

Хотя охота считается забавой, но т. Автономов умер на своем посту и завещал нам соблюдать его дело.

Начались речи:

– Сегодня тов. Автономов в последний раз уходит от нас навсегда и говорит нам: “соблюдайте мое дело и проводите его в жизнь”.

<На полях:> Красные бойцы Московские не знают, как на этих лодках сидеть.

<На полях:> В кусту слышал: не бойся, спасемся.

Мальчик слыхал????: “Умер и, утопая, не кричал”.

<На полях:> изобразить охотника в чувстве свободы и смерть его как необходимость. Красные похороны, как неизбежное из сложившихся отношений: на одной стороне поповство, на другой большевизм… Мать провожала, жена рожала третьего, сестра с ума сошла.

– Хорошо ли бьет ружье?

– Нет, когда вычищу хорошо.

– Нет.

Что значит “правый фланг” (Елкина спросить).

Страшная музыка: музыканты все могут: их лица, их пальцы – все могут; встреча автомобиля народом. Звонок на фабр. непрерывен. Мих. Мих., на правый фланг! Красный командир великолепен, а <1 нрзб.> кончилось, с трудом могли найти Ивана Петровича.

<На полях:>Музыка не полная: всего 22 человека, и приехало 7.

Взяло. Иудин, ныряя, достал ружье Давыдова, торчком стояло. Ружье Автономова и сырые патроны, бельгийская безрукавка, недавно завел, патроны сырые – возьмет. Взяло.

<На полях:> Его ружье берет сильно.

Сменивший красного командира шут из Балеботина. Шапку на крест, зажмурится, пли! И опять ученье. И по крестам.

Красный командир, его жизнь в боях в Карелии: так глухо, так дико, что мне показалось даже страшно умереть… – Вы не охотники, а бандиты! – сказал И. П. в трактире, всем охотникам зараз. Стреляйте куда хотите, верьте, во что хотите, а кресты нечего вам трогать, надо серьезно думать о красных похоронах и делать их, а кресты вас не касаются, не вами поставлены и вам не поручены, вы бандиты!

<На полях:> Шурин из Болебатина сменил красного командира.

Говорили, что тело испортилось, что даже лопнул живот (того же происхождения, что пьяные утонули) а он был такой свежий, что нельзя было принять за покойника.

Язычник (красн. похороны).

11 Сентября. Иван Постный. Утро. Крепкое утро. Небо, как точеное. Близко от села токует осенний тетерев. Стая голубей вздумала сесть на колокольню и спустилась на зеленый купол. Голуби не знали, что звонарь, черный человек в пролете колокольни, уже раскачивал язык. Когда черная чугунная дубинка, наконец, дошла до медного края и ударила, голуби так и посыпались, но скоро одумались и, не обращая внимания на звон, спустились на колокольню.

Ненастье или ведро, все равно капли росы за весь день не могут обсохнуть на красных листьях осины, разбросанных по зеленой запущенной лесной дорожке, пахнет медом от этих листиков, а может быть и от чего-нибудь еще, часто пахнет грибами так сильно, что станешь посматривать, – нет ли где белых, пока не поймешь, что как медом пахнет не от меда, так и грибами не от грибов непременно: часто пахнет даже не сырыми, а сушеными белыми грибами.

Тетерева стали строгими и уже больше нельзя рассчитывать, что если встретишь, то убьешь. Бекасы начинают жиреть. Попадается на сухих местах, в опушках лесов коростель совсем жирная. Ласточки табунками летают в полях. Завтра мы отправляемся в Ведомшу проверять дупелей.

<На полях:> Развить мысль: герой умер легко (не кричал), а остались на земле женщины. По телефону Райсовет: пенсия, умер на посту. Я не мог говорить, вместо меня чепуху несли.

12 Сентября. Александр Невский.

К Ивану Постному 11-го Сент. прилетают к нам самые жирные птицы, дупеля и коростели.

Мы вышли в 5 у. в Ведомшу по тропе возле Ботаковского озера, считается восемь верст. Без отдыха прямо в болото, попали на высыпку коростелей, взяли 15 шт., 5 бекасов, пришли в Ширяйку болотом в 3 ч., один час отдыхали за самоваром. В 4 вышли по Ширяевской тропе мимо Тугулянских озер и в 7½ были дома, итак вроде 14 часов путешествия и 12 часов хода, по 3 версты, самое меньшее, около 40 верст.

На моховой тропе от ног людей обнажаются корни деревьев и очень мешают при ходьбе, от положения горизонта на тропе осушаются несколько ближайших к ней кочек и вместо баговника ??? на них вырастают какие-то злаки с очень худыми метелочками на тончайших высоких ???? и бледно-зеленой травой, по этой бледной зелени среди серо-зеленого густого баговника и рыжих стволов сосен тропу издали можно заметить и безошибочно узнать. Я это с радостью заметил, <1 нрзб.> и пошел по тропе. Скоро послышались в разных сторонах голоса клюквениц, они <1 нрзб.> перед отходом домой. И люди с корзинками ягод, женщины и мужчины здесь почему-то почти все с худыми зеленоватыми лицами, не загорающими даже и летом. Все это люди из села, которые до сих пор почти не опираются в жизни своей на Москву, а живут только лесом, его ягодами, его смолой, пнями, из которых гонят скипидар и деготь. Два-три года тому назад выдающиеся люди этого села с железным здоровьем и энергией еще владели небольшими заводами скипидара и дегтя, а ныне, задавленные налогами, они побросали свое производство и их кирпичные сооружения стоят в запустении.

По всему болоту, от Ведомши до Ширяйки теперь идут, и неплохо, осушительные работы с стоком по каналам болотной воды в р. Кубрю. Можно думать, что через немногие годы это село, имеющее сообщение с миром летом только через клюквенные тропы, как и другие, ближайшие к Москве селения, будет пользоваться “плодами цивилизации” и заживет, как другие: эта жизнь состоит в том, что более способные, энергичные люди пробиваются в Москву и, работая там, помогают родным.

Было время, когда лесная птица начала сбиваться на моховые болота????, а в лиственном лесу в ямки муравьиных кочек, расчесанных их лапками, уже нападали золотые листья <1 нрзб.> берез и кровяные денежки осин. Бывает, охотничьим глазом посмотришь на ямки ??? в лесу, как там, – нет ли вблизи выводка, а там в ямке увидишь не перья, а денежки и вспомнишь с грустью, что охота этого лета невозвратно прошла.

Осенью редко хорошая погода бывает прямо без труда от чистого неба, обыкновенно за нее на небе бывает весь день большая борьба, во время которой громады облаков то темнеющих, то светлеющих перемещаются, складываются, <1 нрзб.>, устраиваются, расстраиваются в каком-то согласии с такими же бесчисленными, как они, неподвижными стогами пойменного сена по <1 нрзб.> долине Кубри.

Ястреб – <1 нрзб.>, как это часто бывает с нами, до того увлекся уничтожением осиного гнезда, что допустил нас к своему кусту на три шага и вдруг в величайшем смятении бросился…

Муха укусила в болоте, тело пошло цветными пузырями – борьба с <1 нрзб.> Клавдии Степановны.

Вечер самодеятельности:

Когда красный командир отстранился, я спросил его: “А почему бы не поступить вам круто, по-военному и не остановить безобразие? – С нашими ребятами нельзя, – сказал К. К., – был у нас вечер самодеятельности, генеральная репетиция, я распорядился, никого кроме участников не пускать. Слышу, стучат, голоса на дворе, догадываюсь, пьяные, дальше больше, серьезно ломятся. “У нас, – говорю им через дверь, – товарищи, готовится вечер самодеятельности, вход закрыт, уйдите лучше и не мешайте. – Отворяй! – кричат, - и опять ломать. – Так несознательно поступать, – говорю им, – это значит, идти против народного просвещения, я слышу по голосам, вы пьяные, вот я сейчас узнаю кто, да кто, составлю список – будет вам!” - Тут смотрю, один через окно и на меня. Я дал ему, он присел. – “Молод еще со мной драться, – говорю”. А тут другой в окно, я другому дал. Не успел с ними справиться, гляжу, девять человек на меня. Я вижу плохо, и давай Бог ноги. Сижу вечером за чаем дома, вдруг милиционер стучится, что такое? А это как я ушел, другой взял власть и вызвал милицию. Допрашивали: “Били тебя? - Я говорю, никто не бил. – Нарушали? – Никто не нарушал. - Зачем же ты ушел? – Да так, говорю, захотелось”. На другой день стали ребят спрашивать: никто ничего не помнит. Так все и кончилось, а если бы я разозлил их, да пошел серьезно против, чтобы тут было. Уловка необходима. На войне, бывало, ну вот свинцовый дождь, лежать, а кто встал – кончено! а ведь бывали и такие, гордые: встанет! Вся жизнь – уловка. Махно <1 нрзб.> Всех канцелярских ??? <1 нрзб.> перестрелял, я вышел на двор, пулемет стоит, лег и лежу. “Ты кто? – Пулеметчик”. И спасся.

Взяли нас на позиции и стали мы там, как червяки.

Ветер. Ястреб на лесной поляне большую птицу расшил, вместе с листвой, ветер поднял перья птицы… Слышу свист, потом выстрел и крик, сердце сжимается в предчувствии скорого неизбежного, вот, кажется, только ступлю на порог своего дома и мне объявят о непоправимом несчастье. Крик опять повторился. Да нет же! это всегда чудится, если слушать ветер в лесу, и неверны все мои предчувствия: сколько раз они обманывали меня.

В Шепелеве есть пруд, мимо которого я каждый день проходил, он был такой обыкновенный, что я не замечал его и, если бы меня спросили, есть ли пруд в Шевелеве, я бы ответил, что не видел. На днях ночью мы с Петей возвращались с удачной охоты, совершив переход в день верст сорок. Радовались близости дома, вот и огонек сверкнул у нас в окошке. И вдруг перед моими глазами развернулось лоно воды, мягко освещенное молодым месяцем. Я, изумленный, спросил: “Что это? – Пруд, – ответил Петя. – Какой? – Вот чудак, обыкновенный, мы же каждый день мимо него ходим”. Утром с интересом я пошел посмотреть и увидеть такой обыкновенный пруд. Со мной так часто бывает, я не вижу обыкновенного и часто в нем блуждаю, не смея спросить людей в опасности, что будут смеяться. Мне нужно или что-нибудь особенное, если я иду, занимаясь своими мыслями, или же некоторое ценное внимание и тогда, если я захочу, могу увидеть среди самого обыкновенного такое, чего другие вовсе не видят.

15Сентября. Мы ездили с Елкиным по Березовке, вечером стояли на Погорелом плесе.

Чертово угодье.

Зеленый бочаг на Березовке.

Березовый угол.

Ряска натянута на бочагах так туго, что после лодки на короткое время почернеет из-под нее вода и опять все сплывает в туго-зеленую скатерть.

С бочага в бочаг мы едем протоками, иногда это бывает между двумя рядами ??? берез: человек застревает в двух березовых кочках и тогда, кто веслом, кто руками или ногой работает, и пролезаем. Берега состоят из заводей в кочках, заросших кустарником лозы, тростинками, осиной, ольхой. В этот сухой год многие березовые заводи осохли, и там, на черной тине частью бледно-зеленой <1 нрзб.> Но это не значит, что за осохшей заводью дальше будет еще суше, нет! там дальше будут непроходимые пойменные бочаги в непролазной заросли и так по несколько верст.

<На полях> Влияние Москвы <1 нрзб.> шейка лодка.

Змей очень много. Одна из них переплывала долгий бочаг, подняв голову, черная по зеленой ряске плыла на мгновенье оставляя черный след: он сейчас же затягивался и опять бочаг становился зеленым. Наша лодка под прямым углом должна была встретиться с ней, но змея сробела, свернулась кольцами между двумя листьями водяной лилии и голову положила на одно из колец. Я, когда лодка проходила возле двух листочков лилии, в черной воде увидел черное кольцо и, подумав на стебель лилии, молодую “батышку”, потянулся к ней, чтобы схватить ее крепко и вырвать на ходу лодки…

У меня руки не хватило, лодка прошла, а Иван Петров, заметив мое движение, посмотрел туда и сказал:

– Кто-то змею убил.

– Где?

– Да вот вы рукой потянулись туда: это убитая змея.

Я так дрогнул от мысли, что схватил бы вместо лилии мертвую змею, что вода плеснула в шейку лодки и, конечно, Иван Петрович сделал мне новое замечание. Что делать? я не виноват, что унаследовал, может быть, от скифских степных кочевников ужас в прикосновении к змее, пауку и даже в сущности очень хорошенькую мышку???, как женщина, холодею, когда она мелькнет в <1 нрзб.> и не могу заснуть, если она где-то то скребет. Почему все это – я не знаю.

Раздался выстрел. Мы удивились, что утки не взлетели, когда мы проезжали, и потом Петя <1 нрзб.> выстрел.

– Убил? – крикнул я, когда <1 нрзб.> лодка нас нагнала.

– Убил, – сказал Петя.

– Крякву?

Я представил себе тогда, что вместо лилии крепко схватил бы змею: она бы мгновенно обвилась вокруг руки и ужалила.

Лодка опять покачнулась, черная вода с зеленой ряской побежала, Иван Петрович опять рассердился:

– Эх вы!

– Подумайте, – говорю, – чтобы это было, если бы вместо лилии я схватил бы змею.

– Вы бы вздрогнули ???, - ответил он – и мы бы, конечно, нырнули.

В Шепелеве, если стать лицом на восток, куда глядит алтарь церкви, то по правую руку будет жилище священника, а по левую, как раз напротив, собственный дом красного командира Ивана Петровича Елкина, небольшой, в три окна, с антенной по левую руку и скворешником по правую.

“Жизнь, – я думал, – отличается от других сил природы тем, что сопровождается особым свечением, которые мы называем личным сознанием в творчестве мира”.

Хозяин однажды сказал: “Не тужите, мы скоро и это изживем, вспомните, сколько всего изжили”. Пережить или изжить, это значит жить, не вступая в прямую борьбу со злом, а рассчитывать только на самую жизнь, что она, ее естественное добро в конце концов переможет зло.

Легенда о явлении Автономова.

По Колошинской дороге (возле нея кладбище показывается красный гроб и вокруг него кошки бегают белые, черные, пестрые).

Голос слышится из воды: “Зять, отчего ты не спас меня?” Голова из воды показалась, и женщины по кладям бежать назад. Ночевали в стогу.

Автон. сам лодку сделал по своему росту, ложился в нее и говорил: “Вот гроб себе сделал”. В ней было меньше пуда, и носил он ее с плеса на плес на голове, как шлюпку.

Дружба с пастухом. Громотушку заказал пастуху, и он принес ее к похоронам. Обучение шахматам. Не было жизни отдельной “про себя”. Человек без кельи, в пустыне жил как в муравейнике. Спросите в Заболотье маленького мальчишку в аршин от земли, и тот отзовется хорошо. Тонул десятки раз. – Неужели же десять? – Десятки…

20 Сентября. Ясное утро. Первый мороз.

Вчера свиделись с Левой, – все такой же, спешит по самой поверхности. В дороге ему понадобилось денег 50 р., он телеграфировал мне: “обворовали, вышли 50 р.” Я очень испугался, что украли его аппарат и другие вещи, мучился долго. Теперь спрашиваю. “А ничего не было, – говорит он, – это я выдумал, чтобы ты скорей выслал”. Ефрос. Павл., однако, думает, что 50 руб. он просто потерял.

<На полях> Лева – большевик, Петя – интеллигент (ученый).

Когда все ладится, то в этом хорошем я всегда чувствую точку опоры в будущем, возможно <1 нрзб.> плохом состоянии, кажется так, что все пройдет, а это останется для меня, и я за это ухвачусь и выплыву, когда буду тонуть. Но это все кажется так, а на самом деле, когда потеряешь себя, то обыкновенно уж и совсем: Бог, человек, земля… – все исчезает. Десятки лет создаешь себе любимое дело, семью и вдруг нет ничего, и оказывается, мысль о будущем была только одним из бледных призраков, преломлением в каплях тумана, отражением в данном пространстве радуги настоящего: прожито настоящее и отражается в будущем, радуга тоже исчезла.

Гибель биолога Давыдова и <1 нрзб.> учителя Автономова на стрежне р. Сулати 5 сент.

Сулать. Между дер. Власово, тяготеющей к гор. Сергиеву и Ведомшей Переславского уезда, куда из Сергиева попасть можно только клюквенной тропой, есть Ольховое болото, родина замечательной реки Сулати. В сущности, это не река, а система озер, называемых плесами. Ближайшее к истоку плесо называется Лоханью, вероятно, потому только, что на поверхности его нет совершенно воды, а под низом она наливается как бы в лохань. Это зыбкое поймо летом косят, и сено остается тут /до/ самых лютых морозов. Собираются в такой мороз крестьяне целым обществом, идут в Лохань и ломают ногами тонкий лед-тощак, из-под него выступает вода и сейчас же застывает на сильном морозе. Так создается крепкая ледяная дорога, по которой крестьяне вывозят к себе в деревню из Лохани пойменное сено.

Профессор, этим летом погибший в Заболотье, приехал, говорят, именно поглядеть на эту редчайшую водоросль, обреченную на погибель. Но как многие биологи, профессор был охотником, и на Стрежень он попал, конечно, не за Клавдофорой, а за утками. – Именно вот для этого мне и приходилось рассказывать о географии Сулатского края: не в озере Заболотском погиб профессор Давыдов, а на одном из плесов Сулати, даже и не ближайшем к озеру. Место катастрофы называется Стрежень. Лавы.

– Из одного дома! – воскликнул Иван Петрович. И засмеялся.

Когда мы пришли к Илемской сторожке, там оказалась только железная лодка, притом еще лодка эта только что утонувшего учителя и не лучшая, а худшая <5 нрзб.>

– Садитесь! – сказал Иван Петрович.

– Железная? – воскликнула я.

Иван Петрович взглянул на меня и сказал.

– Ну так что?

Мы засмеялись сели и поехали.

Я вечером вернулся с охоты, мне сказала женщина, я тоже не поверил, а когда сказали “на Стрежне утонул”, как было поверить, если весь Стрежень < нрзб.> до того невероятно было. Тут явился Иван Петрович с телеграммой в руке.

– Что говорят-то! - сказал я.

И подал мне телеграмму Раевского, председателя сельс. Сергиева коллектива, в ней было распоряжение Ивану Петровичу <2 нрзб.> организовать взвод охотников для салюта.

– Кто же Московский? - с тревогой спросил я.

– Не знаю, – ответил Иван Петр равнодушно, - кто он, - хотя он знал, кто.

Давыдов. Дал Иван Петрович Елкин. Мы идем на похороны. Рассказывает жизнь (красн. командир). Какой Давыдов? История гибели. Стрежень. Конец: увозят гроб.

Нас, шепелевских, собралось только четверо охотников, Иван Петрович

Поздно уже было извещать охотников по деревням о взводе для салюта на похоронах, мы, четверо шепелевских пошли на похороны с ружьями, уверенные, что в Заболотье к нам присоединяться не только местные, но и Коло…, Скорбинские, Балеботинские. Иван Петрович надел орден Красного Знамени. От Шепелева до Заболотья верст восемь, но мы сумели сократить путь переходом через д. Стр… и Морозово к лавам, которые <1 нрзб.> по болоту почти от самого Морозова и до Заболотья, полторы версты. Нам встречались разные люди, все, видя нас с ружьями, понимали, что мы идем хоронить. Тех, кто шел из Заболотья, я спрашивал о погибшем московском охотнике, как его фамилия и кто он. Никто не знал, кто он и отвечали просто “московский”. Наконец кто-то сказал: “профессор”. “Какой профессор утонул? – спросил я одну девушку, она ответила: - Профессор Давыдов”.

У меня был старый приятель профессор Давыдов, Константин Николаевич. Я давно его не видел. Кажется, революция застала его на Средиземном море, на биологической станции. Почему бы ему теперь не вернуться? Сердце у меня упало. Он был мне по духу сроден, тоже бродил, охотился за <1 нрзб.> обезьянами в Новой Гвинее, был в плену чуть ли не у людоедов, вдруг исчезал, вдруг появлялся. Трудно себе представить человека более свободного и зато смерть, как распятие за свободу, постепенное погружение в тину: что-то вроде провала Дон-Жуана от каменного пожатия командора.

– Он!

– Как его зовут? – спросил я девушку.

– Кажется, Василием Николаевичем.

– А не Константин. Николаевич. – спросил я.

– Да, кажется, Константин…

– Видели?

– Сама видела, хороший лежит, вроде вас.

Ну да, конечно, он, человек моего возраста в бороде.

– С бородой?

– Как у вас.

Он!

<4 нрзб.> Повернув шли не спеша: было и трудно идти по <6 нрзб.> и некуда было спешить: последний встречный сказал нам, что музыка задержалась в Сергиеве и похороны будут лишь в два часа, теперь было десять. Спешил я один, я боялся, что Давыдова увезут в Москву и я его не увижу.

– Не это ли место гибели? Одна девушка, вероятно фабричная <2 стр. нрзб.> да, место гибели, вон тот колышек.

Было совсем <1 нрзб.>

История гибели на <1 нрзб.>

25 Сентября. Петю проводили.

Никто не возражал, никто не обращал внимания на человека в резиновом пальто, спасшего жизнь другого человека, и видимо он сам не придавал этому никакого значения и даже не помнил, стоял у стены, зорко вглядывался в работу и улыбался.

Я сказал ему:

– А ведь вы человеку жизнь спасли.

– Так, – сказал я, – не будь вас, не <2 нрзб.>, Зеленый бы погиб.

– Ломовское наше дело, – ответил он, - с малолетства привыкли, знаешь, как взяться, как поддержать, как поднять.

– Так вот и тут.

Я ушел радостный, что был свидетелем столь бескорыстного дела спасения жизни человеческой, но в тоже время чуть-чуть меня грызло, что не быть того человека, я бы не мог спасти, я не умел ни поддержать, ни поднять, и я сам очень трусил. Но через некоторое время я понял, что все тут в специальности, что очень возможно в области своей литературной я когда-нибудь незнакомого для себя тоже спас кого-нибудь и не одного, что <1 нрзб.> постоянно все мы в гораздо сильнейшей степени друг друга /спасаем/, не знаем об этом и так, не зная, не получая за это никакой награды, отстаиваем на земле жизнь человека.

К этому рассказу продолжение: когда я сказал ломовику, что он спас человека, он сначала не понял значения факта, но мало-помалу стал понимать, повторять “а ведь если бы не я” и т. д.

28 Сентября. Последние дни были все морозы и порядочные. Я вчера ходил промять Соловья в Ильинку. Лист потек. В парках липы отряхают последние листы.

Сегодня теплое утро с маленьким, приятным дождиком. На рассвете я вывел Нерль в огород. Стог сена там стоял под липой, пахло возле него сильно и сеном и особенно опавшими листьями липы. Восторг живого существования охватил меня и я вроде как бы и помолился: “Благословен стог сена, – говорил я, – помни, Михаил, благословен именно этот твой собственный стог и смотри только не забывай о нем, но сделай так, чтобы вдруг спросишь: “а кажется, у нас был стог”, и тебе бы ответили: “да был, его съела наша корова”. Пусть ты литератор, могущий заработать, если захочется, тысячу рублей в месяц и купить целое <1 нрзб.> стогов – все это вздор! Вот этот стог один настоящий, <2 нрзб.> требующий сейчас в данное мгновение определенного к себе отношения. И как стог, благословен мой сегодняшний наступивший день, он во мне и я в нем: я сам тут во всем своем существе секретном, скрытом от глаз, тут моя сила рядом со слабостью, тут моя любовь и ненависть, – весь я…

Завтра в 1 ч. дня Петя будет уже в Новосибирске.

29 сентября. Петя должен приехать в Новосибирск.

Гибель профессора Давыжова и учителя Автономова на утиной охоте 5-го сентября.

<На полях:> Жернов – мастер фотограф. Пименовская 28 во дворе, в глубине двора. Виноградов Захар Захарович Киселев Петр Николаевич – Арбат, б. Никольский (Плотников) д. 21 кв. 13

Гибель биолога Давыдова

(5-го Сентября 1929г.)

3 Октября. Продолжаются ясные, сухие дни с морозами – утренниками. Болота и речки все пересохли, ни одного нигде не находим вальдшнепа.

<На полях> Сегодня взять деньги.

Охотсоюз – о Елкине.

Охотнич. рассказ.

Туголянское озеро.

5 Октября. После двух дней дождя, оборвавшего сухую, ясную с мягкими утренниками осень, вчера вечером сильно распогодилось, и ночь простояла звездная. Но рано утром не было мороза. Только уже когда солнце поднялось и уже порядочно вдруг начала трава немного белеть. Вскоре мороз обдался росой и наступил опять роскошной осенний день.

Мне думалось о далеких краях, где нет нашего человека и, кажется, трудно без него, но тут же вспомнилось свое главное нажитое: что человек есть везде, нужна только способность узнавать его, и она у меня есть. В этом отношении моя жизнь везде одинакова, а если нет человека, я это самое нахожу в природе.

3 Октября. Заключил с <1 нрзб.> договор на ремонт дома.

6 Октября. Соловей оказался будто бы бешеным и взять в клетку. Кутерьма.

Явился Лебедев – эскимос. На Соловках и там же на севере, вообще на каторжных работах, говорят, коммунистов нет, управляет коллектив ссыльных (круговая порука) и эта власть коллектива, выраженная в избираемых лицах, будто бы чудовищно жестокая.

Начало рассказа “Гуси-лебеди”. С утра до вечера изо дня в день дожди, <2 нрзб.>. Слышал не раз от женщин, потерявших близких людей, что глаза у человека умирают раньше всего. А озеро, по народному ведь это - глаза земли, вода раньше всего чувствует умирание света, и в то время, когда в лесу только начинается красивая борьба за свет, кроны <1 нрзб.> деревьев вспыхивают пламенем и сами светят, вода лежит совершенно мертвая и веет от нее могилой с холодными рыбами.

Дождь совсем измучил крестьян.

7 Октября. Окончил рассказ “Гуси–лебеди”. Завтра посылаю Орлову.

Приходила жена Ященко: он умирает от рака, хирург Розанов жене это сказал (“через месяц”). Надо навестить.

8 Октября. Ходил вокруг Торбеева с Нерлью, не было ни одного вальдшнепа: очень сухо. Но зато слышал гусей, только не мог их разглядеть среди сплошных низких холодных облаков. Тем восхитительней было слышать, как невидимые любимые голоса удалялись на юг.

Крестьянская жизнь представляет собой большие или меньшие обломки какого-то огромного коллектива, в котором космос согласовался вполне с человеческим умом. Так напр., все мы создали себе по Толстому и другим философам /из/ жизни крестьянина образ гармоничной личности (Платон Каратаев), в которой его малое материнское вполне растворяется в большом мужском духовном.

Крестьянская женщина всегда имеет в себе обломки этой морали исчезнувшего коллектива, каждая крестьянская женщина представляет микрокосм государства. Вот “интеллигентное сознание” с его культом “человека” и есть как раз обратное этому культу коровы, лошади, овцы, телеги и т. п. Но надо, конечно, знать, что устремление крестьянского общества к материальному за счет человеческой личности вовсе не исключает возможности проявления человеческих чувств, спадает власть хозяйства и человек остается лицом к лицу с человеком (хозяин и работник). Тогда явление сострадания, милосердия и любви в грубой обстановке выступают особенно и особенно убедительно.

Вот это именно и привлекало к себе русскую интеллигенцию, об этом именно столько рассказывал сам Глеб Успенский и другие святые народники. Это удерживало меня возле Павловны, за это я столько лет прощал ей многое. С другой стороны вопреки всему этому доброму и прекрасному, ее способность в хозяйстве просто забывать совсем о человеке, для которого оно и ведется – терзает ежедневно <1 нрзб.> и вызывает зависть к тем, кто устроился с культурными женами. Но обыкновенно, взвесив достоинства и недостатки тех и других, приняв во внимание излюбленный мой образ жизни, свой эгоизм в труде и увлечениях – остаюсь с восхищением при Павловне.

10 Октября. Моя поэзия происходит вся из врожденного религиозного чувства, которое при дурном уходе за ним со стороны семьи, школы и церкви, обрушилось на собственные силы, и это в свою очередь привело к необходимости самоутверждения. Розанов и “невеста” были полюсами моей боли земной.

Служащий из Гиза рассказывал, что из-за “5-дневок” при “непрерывке” их комиссия по службе не может больше встречаться, собираться: “гуляют” ведь теперь в разное время. Все это было бы очень занятно, если бы отвечало какому-то органическому переустройству жизни, теперь же все очень похоже на “как ни садитесь”… и проч.

Раньше эпитет “государственный” в отношении ума чрезвычайно был сильным и, казалось, не было большего возвышения, если сказать “государственный ум”. С тех пор как, однако, была объявлена перспектива о кухарке, управляющей государством, мало-помалу эпитет “государственный” потерял свое обаяние. Даже напротив. У нас в писчебумажном магазине развешены громадные портреты наркомов и писателей. Сталин попал между Толстым и Гоголем и через это очень напоминает собой почему-то царя Николая 1-го: тоже такие откровенно-“государственные” глаза.

15 Октября. Одна из самых жалких картин нашей жизни была показана в последние дни: “красные обозы”, это обмен остатков крестьянского жалкого хозяйства на лохмоты “наших достижений”. Пусть бы… но при этом все-таки речи у памятника Ленину и на каждой подводе красный лоскут: “все для кооперации” и т. п.

В кооперативе нет ничего хоз. Год начинается, как прошлый кончался. И точно так же, по всей вероятности, и в духовной области я не один чувствую упадок.

2) В Москве: Нов. Мир - “сумма”

3) В Москве: спецификация и профсоюз

4) Фотографическое: 4 кювета “папье”. Гипосульф., поташ, резак (спрос. теле) две воронки, ступка.

19 октября. Позавчера (17-го) был первый зазимок. Вчера утренник и солнечный день, к вечеру мороз. Плотники работают, на следующей неделе пристройка будет готова.

Сегодня я Леве сказал: “Вот ты хочешь фотографией зарабатывать. А между тем мой помощник (Коля Поляков) целый год учился ретушированию и еще очень мало постиг. – Как ты, папа, не понимаешь, то настоящее, а то можно ускоренно, я ускоренно прохожу…”

Был К., разоренный человек, так называемый кулак, раздраженный, и все-таки признал, что больше ½ деревни довольных, потому что их к бедноте причислили и все дают. “Видите! – сказал я, – выходит, что больше половины довольных. – Верно, – ответил он, – довольных много, я о будущем думаю: беднота ведь работать не может, если нас, работников, разорят, то кто же будет работать?”

(Народное богатство это “рабочие руки”… но именно в смысле не собственно рук, а организующей воли. Я беру себе помощника, чтобы он взял у меня то, о чем мне думать больше не надо, и так я организую… Теперь другая организация, потому людям прежнего строя кажется она безумием, что они остаются не причем… В деревнях вся нынешняя политика представляется грабежом и систематической пауперизацией, в городах много разумного дела, вероятно, даже энтузиазма…

Получены сведения, что “могилу Автономова расцапали кошки”. Из-за него много арестовано людей. Двойная игра. Липатовы. Двойная игра: он готовился быть священником, а пришлось из-за этого “греха” прислуживаться к коммунистам.

20 Октября. Ясный морозный день. Ходили пробовать собак Травку, Керзона, внука Травки и правнука Тигры. Керзон не годился, Травка пропала.

Это чудесное время перед самым снегом, деньки перепадают сравнимые по глубине своей нежности только с ранне-весенними.

О человеке, предчувствуя с тревогой и любовью его трагедию – никогда нельзя сказать, что не ошибаешься, что не кончится все при помощи его хитрости комедий, в природе этого “от великого до смешного один шаг” совсем нет. Между прочим, как это наполеоновское выражение вышло по-большевистски (“ускоренно”), и как это пусто в отношении человеческого содержания.

Милая Светлана

Ваш рассказик хорош тем, что называют “наивностью”, я бы назвал задушевностью. Конечно, в нем очень много литературной несвободы от неумения владеть пером. Нельзя напр., называть такую вещь “В вагоне”, потому что тысяч раз так называли уже описание дорожных впечатлений в газетах, а выражаться надо непременно по-своему. Гораздо лучше этого “В вагоне” Ваше письмо: он прекрасное. Это потому вышло, что по моим книгам Вы создали себе образ Вашего лучшего друга и вошли с ним в живое общение. Отсюда можно сделать и заключение о том, следует Вам писать или не следует. Надо писать непременно и много писать, как Вы написали письмо: это о самом главном, что и является темой. В наше время литература безтемна, потому что, тема извне навязана принудительно государством, а писатель это непременно “я – сам”. <Зачеркнуто: Вы меня избрали своим писателем, потому что я не просто литератор в своих сочинениях, а человек и, скажу Вам, глубоко презираю “литераторов”, беллетристов и т. п. Вот это, по-моему, и есть то, что надо: поставьте себе задачу внести в свою литературную тему.>

Сейчас я не могу пригласить Вас к себе, потому что работают в моем доме плотник, и мы в тесноте. Но это к лучшему. Попробуйте написать мне то, о чем Вам хочется сказать: ведь это и будет литература “о самом главном” и тема родится изнутри себя, и не будет притянута извне. Зачем вообще тянуться, насиловать себя, задумываться – писать или не писать? Я пишу Вам это, не раздумывая, нужно это или нет, а просто повинуясь радостному чувству, которое явилось во мне и что письмо Ваше прекрасное, и что Вам 17 лет и что вы “Светлана” и вообще похожи на дочку мою, которой, к сожалению, у меня нет.

Душевно преданный Вам,

Михаил Пришвин

И все-таки это есть, не переделаешь людей, всегда сочиняя повесть, приходится быть готовым отвечать удовлетворительно на вопрос: “что это - было или наврал?”

В воскресенье граждане нашей улицы чистили пруд, я возвращался с охоты. Многие набросились на меня, называя “буржуем” и проч., хотя сами все были самые жестокие собственники. Только одна делегатка сказала: “Граждане, надо гордиться, что на нашей улице живет такой человек, он тоже по своему трудится и за себя поставил работника…”

В лесу стучат топором, и слышно было, убийственно стучат по большому дереву, и оно, как дерево, не знало, не чувствовало, что его рубят, оно было доверчиво и стояло до последнего момента, посылая великодушно вниз на все стороны солнечных зайчиков.

Когда совсем нечего было делать, взять Красную Ниву и прочитал там об одном замечательном авиаторе, который последовательно мог думать во время падения машины и т. п. Меня поразило сравнение с древним миром: какие там герои в сравнении с нашими, а между тем, наши для нас не герои, а просто квалифицированные специалисты, о которой человек другой специальности вовсе не обязан и знать. (Отсюда наше расхождение с Горьким, с Левой и друг., – в этом нечто новое, “массовое”.

28 Октября. По секрету сказали, что почтово-телеграфная контора завалена телеграммами женщин из деревень к мужьям в Москву: “Приезжай немедленно, хлеб отобрали”.

Время быстрыми шагами приближается к положению 18-19 гг. и не потому, что недород, а потому, что граждане нынешние обираются в пользу будущих: если не через пять лет, то в следующую затем пятилетку, если не там, еще дальше и так когда-нибудь хорошо будет жить.

Как можно быть против! только безумный может стать под лавину и думать, что он ее остановит. Поставить на очередь: войти в среду, где строят и во что-нибудь верят.

Крестьяне продают лошадей, потому что с лошадью и коровой считается “середняком”, а с одной коровой можно рассчитывать, что удастся пролезть в бедноту.

Если даже и существует накопление средств производства, тракторов и других машин, то все это происходит за счет пауперизации населения. Весь вопрос, что совершится раньше: машины осчастливят и сделают богатыми бедных людей или же бедные люди, доведенные до последнего отчаяния, уничтожат машины, дождутся или нет?

Осень пахнет преющей листвой, а ранней весной пахнет кора деревьев, но бывает, поздней осенью такой удается теплый день, что тоже, как ранней весной, пахнет корой и тогда, если только не помнишь, совсем невозможно бывает узнать, осень это поздняя, или ранняя весна.

Так было сегодня. Сквозь голый лес голубели перси небесной возлюбленной и красный луч остановился на сосновой коре.

Я вспомнил свое бездушное чувство обыкновенной любви и тоску свою постоянную о том, что лишен был удовлетворения какой-то настоящей, в которой та животная любовь проходит как-то само собой, где-то сзади. Мне думалось, что может быть это у меня от разделенности моего существа, что, может быть, я вроде душевного гермафродита, и та любовь, поверхностно чувственная, есть вообще мужская любовь, а другая моя неудовлетворенная глубокая любовь – есть обыкновенное чувство женщины.

Замятин подал прошение в Совнарком отпустить его заграницу. Конечно, не отпустят. Радостно, что есть еще честные и мужественные люди.

1 Ноября. Солнечный теплый-растеплый день. Фотографировал капли утреннего тумана, сгущенного на ветках березы в большие капли, такие блестящие на фоне темных елей.

Самое большое богатство на свете - это если встретится кто-нибудь, расскажет и в его мыслях узнаешь свои собственные, которые долго таил в себе, не смея себе самому дать в них отчет в опасении встречи с своим безумием. И вот они, самые запретные мысли встречаешь в другом и потому что это уж верно, это как закон: если я думал, и ты это самое сказал, то есть непременно третий, кто силою этого самого живет и растет.

Вчера художник сказал, что в скором времени непременно люди от машин бросятся в природу, потому что природа живет настоящим.

Иван Петр. вернулся из Шепелева весь забинтованный: под ним в телеге взорвало 10 кило пороху, как жив остался!

Свящ. в Шепелеве отказался и сдал церковь, на о. Семена в Заболотье наложили 100 п. ржи, а он не сеял; не стал платить? и его увезли и т. п., и т. п. Внешняя картина очень напоминает 18-й год, но только грабеж оправдывался революцией “грабь награбленное”, теперь социалистическим строительством будущего. Тогда на каждом месте был убежденный революционер, теперь только исполнительный чиновник, а убежденных вовсе нет.

<Зачеркнуто: Мир в своей истории видал всякого рода грабежи, но таких, чтобы всякий трудящийся был ограблен в пользу бездельнической “бедноты” и бюрократии под словами “кто не работает”.., противно думать об этом…>

Надо приготовиться к тому, что некоторое время кормиться писанием будет невозможно.

Сталин хочет сделать то, перед чем отступил Ленин. Вот вам, милый Троцкий, ваш термидор!

<На полях:> Наказ Леве 1) Петров, 2) Живаго, 3) Общая тетрадь, 4) Бумага – почтовая с конвертом, 5) Голицын, 6) Банка для поташа.

3 Ноября. Начинаю все приводить в порядок и обещаюсь каждый день к установленному порядку что-нибудь еще добавлять. Если день прошел без добавки – в следующий добавлять вдвое. Это обещание такое же крепкое, как не курить.

Этот маленький порядок, основанной на дисциплине воли (опыт с табаком) является выражением основного внутреннего порядка, ритма (мои календарные записи).

Рвачи (нар. название: революционеры).

4 Ноября. Разные человеческие существа в незаметных положениях обыкновенно исчезают из сознания, видишь и не видишь, а если и обратишь внимание на какого-нибудь кассира или почтового служаку, то обыкновенно ничего не поймешь в нем. Я в таких случаях всегда увеличиваю лицо незаметного, беру в представление ученого, художника, литератора, вообще знаменитость, с этим смотрю на человека в незаметном положении, рисуя себе, что это он знаменитость. Тогда – конечно, если есть что в лице – лицо его преображается, становится занимательным, как бы проявляется и самое замечательное! остается потом навсегда в твоем сознании.

С мужиками я так постоянно делаю, превращая их в воображаемые положения и тем находя в нем его истинную сущность.

Покупка камеры Анамс. Нов. Мир: 1) Гибель 400 2) Мои – 400 3) Сос… 200 = 1000 руб.

5 Ноября. Первое трудное дело в жизни – это жениться счастливо, второе, еще более трудное – счастливо умереть.

Середа. - А Коля Звягин говорит, что у них Среда.

Лисичкин хлеб.

В животике. Проглотила.

Клад поэзии. Жизнь старухи Варвары.

Не сама Варвара, а один художник, который близко ее знал, рассказал мне ее жизнь и мой рассказ только скелет скелета, потому что Варвара - поэт, а художник словом не владеет, и я по его неумелым словам и тоже неумело рассказываю.

Один барон, может быть, князь, получил сифилис и заразил жену. Вскоре он умер, и жена его умерла, а дети попали в другую семью и росли с другими детьми, утираясь однако из осторожности <3 нрзб.> разными полотенцами. Наследственность у Варвары сказалась в падучей, у мальчика слабоумием. Варвара вышла замуж за деревенского священника, и тот вскоре тоже получил где-то сифилис и заразил жену уже раз пораженную в самом зачатии. Лечиться священник не хотел, надеялся, – пройдет по молитве… Нет, не прошло и он умер заразив <3 нрзб.>. А хищники из крестьян мало-помалу, пользуясь припадками падучей, все растащили, и Варвара, когда ничего не осталось, потому что взяли ее детей, и она стала странствовать. Подвиг. Если ей надо было послать письмо, напр., из Москвы в Харьков, она сама шла в Харьков и так жила, ночуя в дровах, в ямах. Вся покрылась струпом и насекомыми, а все жила! В таком виде встретил ее художник и, пораженный ее поэтическим рассказом, устроил ее в Каляевку. Что особенно поразило художника – это множество птичек в рассказах. Варвара, куда бы она ни шла, где бы ни ночевала, везде были и пели какие-то чудесные птички. Раз было, художник воскликнул: “Да это же воробьи! – Ну, что же воробьи, а разве плохо воробьи разговаривают? Вот было это великим постом, я на бревнах прилегла, а мороз был большой, мне было очень холодно сначала, а потом стало очень хорошо и тепло. За бревном был куст, прилетели воробьи на куст и стали между собой нежно разговаривать и как хорошо они говорили, так мило, так душевно. Вдруг пришел <1 нрзб.> и стал меня гонять, и когда я разогрелась увели меня в избу: так и не дали мне умереть под разговор птичек.

– Каляевка - клад поэзии, – говорил художник, - вот куда вам надо.

– Мне тяжел пол, для таких тем надо кого-то любить. Вот бы вам…

– А ведь это воробьи были, – сказали мы, узнавая их: это <5 нрзб.> вчера в дровах.

– Воробьи? – удивилась старуха, – может быть воробьи: вам, <1 нрзб.> лучше знать.

Собрать сказочки: 1) Муравьи, 2) Пчела, 3) воробьи, 4) Лисичкин хлеб.

Казенно-машинное мировоззрение (“трактор наш приедет, трактор нас рассудит”) носит трагический характер, конечно, каждый исповедующий Маркса может говорить: мы окружены со всех сторон врагом, напрягаем последние силы и т. п. Но субъективно это очень покойное мировоззрение, оптимистическое.

Середа.

– Мама, что у нас сегодня?

– Середа!

– Ну, вот, я так и думала: у нас середа, а Коля Звягин говорит, что у них среда.

Проглотила.

– Мама, говорят, что я была у тебя в животике. Была?

– Расскажи мне, за что же это ты меня тогда проглотила?

Родина машинно-казенного оптимизма это, конечно, очаги строительства, смотреть туда и будет казаться, что все хорошо. С этой точки зрения, напротив, деревня представляется преувеличенно враждебной хорошему машинному будущему.

Лисичкин хлеб. Хлеба у нас довольно и девочка сыта. Но когда я прихожу с охоты, вынимаю дичь, и дело доходит до остатков хлеба, который беру я с собой, Зиночка говорит:

– А это что?

– Хлеб.

– Откуда же хлеб в лесу?

Я отвечаю:

– Это Лисичкин хлеб.

Тогда Зига берет этот хлеб и съедает, хотя сама очень сытая; она уверяет, что Лисичкин хлеб вкуснее.

В Москве: 1) Деньги (11 д.) 2) объявление веч. 3) Измеритель.

13 Ноября. Взять аванс 1000 руб. Купить камеры 375 + объект.

15 Ноября. Ю. М. Соколов рассказывал нам, как отвратительно читать теперь лекции, смотришь, когда начинают записывать: это уж наверно записывают не лекцию, а “мысль” свою о словах, чтобы при случае швырнуть камень в профессора. А то было, после слов о Плеханове, что вот де мысль об этом была у Александра Веселовского, но Плеханову не пришлось ей воспользоваться: послышался голос: “Александр Веселовский мог воспользоваться мыслью Плеханова, но не Плеханов Веселовским. – В то время книга Веселовского еще не выходила, – ответил профессор”.

Исток преступления - это соблазнительная мысль.

Хочу зла. Но выходит добро – слова Мефистофеля. А кто устраивает так, что хочет добра, а выходит зло? Сейчас у нас 90% граждан ответит: государственный деятель.

16 Ноября. Так все и держится около точки замерзания. Напудрило ночью снегом чуть-чуть и осталось на грязи. Мы хоронили Камушка. До того привычно было это имя, что настоящее имя его, оратор, излагавший нам у могилы его биографию, прочел по бумажке, и все про себя повторяли за ним с большим удивлением: Николай Алексеевич Петров. В этих похоронах с музыкой и салютом охотников вижу главное достижение советской власти, нигде в мире этот последний пьянчужка, наполнивший, как говорят, после смерти свое жилище запахом спирта, драч лошади, коров, собак, кошек, и всякой скотины и пушнины не удостоился бы почетных почти похорон. Его любили охотники.

Самое-самое трудное теперь для всех - “чистка” или публичный разбор жизни личной и общественной всякого гражданина. Смысл этой чистки, в конце концов, сводится к тому, чтобы каждая человеческая личность в государстве вошла в сферу действия коллективной воли. В этом все. Крестьянин, кустарь, всякого рода мастер, имеющий возможность существовать независимо от воли коллектива, является врагом республики. (Вот почему этот “кум” продал домик свой в Сергиеве и поступил в колхоз, – спокойно! на работе в колхозе спины не сломаешь).

Собственник может понять верующего коммуниста, только если сумеет представить себе замену всего личного государственным, у кулака собственный дом, у него дом – все государство (коллектив), это реализуется властью (советов). Таким образом, в этом случае власть государственная происходит путем трансформации чувства собственности. И это верно. Так заключенность в процесс личности, связанность ее вещами необходимостью, свойственная каждому ярому собственнику, отчетливо выступает в людях власти: те собственники просто купцы Божьей милостью, а эти князья мира сего. “Воля революции, воля партии” – это вместо воли Божией.

Вот в этом мы и расходимся: у них договор подписан с революцией и с партией, во всем мире они остаются как парт-люди. У нас договор о личности в мире, поскольку партия и революция является в большом плане ценными – я с ними, нет, и я нет…

Они правы: я в стороне…

Раевский вчера неглупо сказал: оглянитесь вокруг себя, какое жестокое и холодное существование.

Психологически государственная власть является в личности, как трансформация чувства собственности. Наши кулаки, или купцы Божией милостью, слишком неразвиты, чтобы это понять, почувствовать сладость власти и вступить в ряды князей мира сего.

С государственной точки зрения надо охранять собственность, потому что собственность, иллюзия личного обладания вещами, и является орудием накопления и сбережения богатств.

Собственность - это нечто вроде игрушки для детей, маленьким игрушки достаточно, чтобы не плакали, а собственность взрослым, чтобы копили, берегли добро для других, представляя себе, будто хранят для себя, в этом все удовольствие. Забавность игрушки этой в том, что до того кажется для себя делают, что иногда даже становится совестно и начинают немного напоминать других.

Раевский предлагал мне оглянуться холодно вокруг себя на людей в Сергиеве, чтобы увидеть их жизнь во всей наготе. Это будто бы жизнь очень жестокая, без маленьких признаков души о чем-нибудь другом кроме своего самого жалкого существования.

Мысль с гвоздиком.

Часто бывает беспорядок и общее расстройство из-за какого-то гвоздика: лежит, напр., линейка с угольником и мешает, каждый день совал ее куда-нибудь, а вчера она <1 нрзб.> и утром снова мешала. Наконец, я собрался, нашел гвоздик забил его в стену, и угольник с линейкой повесил и перестали мешать навсегда: <2 нрзб.> это раз навсегда. Вот это нам надо теперь.

19 Ноября. Надо спросить кого-нибудь понимающего, почему же именно был взят левый курс, когда все были уверены, что наступил термидор, и окончилась революция.

“Принудиловка”. Конечно, страшней, чем война, там всегда есть надежда, что когда-нибудь вернешься домой: тут самый дом исчезает. Не успел еще как следует определиться поток в колхозы, как уже началось то же самое, что было и до того: стали писать, что в колхозы прошли кулаки и разлагают их. Представим себе, что “благоразумный кум” предусмотрел колхозы, продал дома в городе (все равно отберут) и определился в колхоз: там, казалось ему, конец зависти, нет ничего, у всех поровну. И вот оказалось, он ошибся: стали говорить, что колхоз разлагается, потому что в него прошли кулаки, что надо в самом колхозе искать кулаков <Передовая в Известиях>.Теперь определяется линия, что разорять мужиков можно и работать в “Принудиловке” они будут (такой народ), все дело

За пряслами околицы, по загуменьям знакомым почернели прострочили надувы, путаная вязь русачьего <1 нрзб.>

20 Ноября. Сегодня моют полы в новом помещении, и будем начинать жить.

Вспоминаю Козочку с ее Сережей и тем, кто ее “изнасиловал”. Сережа не мог ей простить, да и нельзя. Так она доигралась, не в ней дело. А вот, кто насиловал, его психика, столь непохожая на Сережину (вроде вора?)

21 Ноября. Ночью чуть припорошило, тепло.

Женскому движению служит пределом естественная история материнства, едва ли можно считать достижением, если это движение происходит за счет сокращения жизни на земле.

Трактор

Пионер Америки

Пятилетку надо поддерживать, потому что машина необходима нам. Едва ли что-нибудь выйдет, но все-таки возможно частично и удастся быть может даже ценою крушения данной политики.

Новая Америка начиналась так же как и у нас, машиной и порабощением, даже истреблением сопротивляющихся туземцев. Но почему же создалось такое множество поэтических книг о туземцах - могиканах Америки, и ни одной замечательной о победителях? Мне это очень понятно, победители – буржуазия, это факт и говорит сам за себя, Америка и довольно. Но туземцы исчезают, а поэзия их восстанавливает: поэзия это сила не становления, а восстановления. И нам теперь описывать надо не коммунистов, а интеллигентов – ученых, дворян и мужиков… (эту мысль надо развить).

Сюжет: “Кум” ищет покоя жизни, перебрать все от начала революции (напр., зарывал золото и проч.) и кончить колхозом, что все отдал и для спокойствия сел в колхоз (спину не сломаю на работе), но как раз тут то и началось: “кулаки” прошли и в колхозы.

22 Ноября. В Лавре снимают колокола и тот в 4000 пудов, единственный в мире тоже пойдет в переливку. Чистое злодейство, и заступиться нельзя никому и как-то неприлично: слишком много жизней губят ежедневно, чтобы можно было отстаивать колокол…

23 Ноября. Сегодня приедет Зворыкин. Послать Леву в Финотдел.

24 Ноября. Со вчерашнего дня лежит пороша очень легкая, в бору даже совсем и не видно следов. Ходил с князем к Красному мосту и убили беляка. Мороз крепнет и совсем зима, если бы больше снега.

Каляевка.

Деловщина (деловые люди – воры).

По мокрому делу (убийцы).

По хаскам, хаску свернул (в кость-? залез)

Нож – “перо”.

“На малину сажать” – деловые люди с талантом: дают сонных капель и обирают.

Карл Маркс – большой чудак, зимой купается, на ходулях ходит.

Дом трудового воспитания никого не воспитал, не исправил, – причем труд? если все рабочие люди, а которая девчонка из проституток изнеженная не хочет работать, ее моментально куда-то сплавляют. Воры это совсем не значит, что они не умеют работать, также как проститутки не значит, что они любить не могут. Случается, встретит кого-нибудь проститутка и замуж выйдет и будет ему женой. Так же и много воров в Каляевке хорошо работают, потому что свой дом, девчата, весело.

Если бы не было женщин, то все бы разбежались. Один сошелся в Каляевке с девкой, очень ее любил и работал отлично и заслужил доверие, ему поручали денежные дела. Но случилось, она изменила, он рассорился. В это время администрация не знала, что он рассорился, она считала, что он исправился и доверила ему деньги. В этот раз он их украл.

В Каляевку являются “деловые люди” как бы на отпуск и, перебыв некоторое время, отправляются вновь на дела.

У охотников есть особая охотничья дружба, которую нельзя смешивать с жизнью: в жизни такой “друг” по охоте сплошь да рядом бывает предателем. В Каляевке живут все “охотники”: сходятся на “охоте” всю остальную, скажем буржуазную, жизнь не признают. Это опять-таки не значит, что он может быть вовлечен в исполнение человеческого долга, но только ему нужно личную свободную встречу.

Каляевец может быть безбожным хулителем попов и церкви, но всегда может лично встретиться с Богом и быть ему верным рабом. (Девушка носит в кармане крест, на шее увидят).

Невидимые глухари поднимались в бору с их особенным гулом: это также бывает, когда в большой общественной бане вздумают париться и пару поддать, плеснет ведро кто-нибудь и промахнется раз, промахнется два и в третий раз, когда попадет, то пар с накаленных камней невидимо гуднет – точно с таким гулом взлетал в бору невидимый глухарь.

25 Ноября. Легкий морозец и такой слой снега с нависшей серой теплотой. Мы ходили с князем по многоследице в район Дерюзина, собака не могла разобраться в следах.

Вспоминаю лживую Веру Антонову и Яловецкого. Вот где ад! Как бы там ни было, но жизнь вдвоем - это непременно плен одного, другой вопрос, хороший или плохой – вероятно редко хороший – но все-таки плен.

Девятая елка. Каляевка это хороший момент из жизни “деловых людей”; сюда они сходятся для передышки от своей жизни очень рисовано, вполне похожей на трудную охоту первобытных людей и некоторое время здесь многие из них ничем не отличаются от лучших граждан республики. Зная доходы от первобытной охоты в удачливый день смешно думать, что заработок в мастерских дома трудного воспитания сколько-нибудь может удовлетворить “охотника”. Никогда! И какая может быть речь о трудовом воспитании “деловых людей”, если они вообще труда никакого не боятся. Исправить проститутку? все равно, что рожавшую женщину сделать женщиной. Но, конечно, если проститутке встретится человек по душе, то она с ним может жить неопределенно долгое время, как самая “честная” жена. Так и бывает. В Каляевке никто не исправляется, но это очень хороший момент из жизни проституток и деловых людей: тут на отдыхе от рискованной жизни проститутка встречает иногда человека по душе и надолго “исправляется”, деловой человек соблазненный веселым обществом с девицами, музыкой, кино и прочими удовольствиями остается <1 нрзб.> надолго в доме трудового воспитания. Другие перебудут всего два три студеных месяца. Свистит вдали паровоз, и вот как захочется свистнуть куда-нибудь самому на крыше вагона. Сердце закричало. Он идет к своей подруге, шепчется. Казенную одежду, белье собирает в тюк, прихватывает вещи с соседней койки доверчивого товарища и прощай Каляевка! Очень много таких. Каляевка живая, каждую осень встретишь тут новых людей, а старые куда то исчезают. Так всегда. Весной видел я Иру Соловьеву яровой <1 нрзб.>, а осенью нет Иры: ее взял безрукий великан себе в жены и отправился с нею в Киев. Нет одноглазого цыгана, нет обиженного коммуниста. А вот был один заслуженный… доверяли… она его разлюбила и он. Начальство не знало, что она его разлюбила и деньги доверяло. Начальство ошиблось. Нет в мире места где бы связь полов такое имело решающее значение для общежития. Стоит только издать декрет о разделенности женской Каляевки и мужской, как вся она рассыпется и не останется в ней никого.

Начало главы. Сколько раз мне приходилось дивиться на охотников: какой это товарищ там на охоте, такое нежное близкое существо. Вспомнишь чудесные дни после не на охоте, а в обыкновенной жизни, встретишь приятеля – охотника и доверишься ему. И вот же самый и предаст тебя и оберет и с грязью смешает… напротив, есть люди, которым можно доверить самые нежные мгновения своего существа, который в сером трудовом дне твоем будут блестеть как алмазы в <дальше фр. нрзб.> насте <2 нрзб.> где каждая <3 нрзб.> становится алмазом, и человек в увлечении своем забывает свое тело, сливается с большим Голубым, – <2 нрзб.>, – это люди никто не понимает, понять не могут. За кого стоять? – за тру… или охотников? Я ни за тех ни за других. Я за полного человека, потому что с охотником нельзя никаких дел сделать, в люди не войдешь, а с трудовым нельзя выйти из рамок обычной жизни и самое главное, что такой человек по недостатку простора в своей узкой <1 нрзб.> рано или поздно вырабатывает своего мелкого усидчивого человеческого Бога и догмы потребительской жизни. <Продолжение назади см. “Каляевка это хороший момент” и т. д.>

<На полях> Телеграмму Разумнику, Зуеву.

На юге нынче весной будут распахивать тракторами всю целинную степь. Куда же денутся стрепеты? Дрофы, те уже приспособились к полям и можно себе легко представить, что они устроятся, правда, не наверное житье, но все таки будет так: весной прилетят дрофы и останутся, их будут перегонять с места на место, всюду не в урочные часы будут местные люди встречать этих огромных птиц расстроено перелетающими с одного поля на другое: придет, конечно, и им конец, как пришел конец нашим старикам купцам получившим передышку во время новой экономической политики. Но стрепет как совсем вольная степная птица немыслима без ковыля, что с ними будет, когда, прилетев весной на древние места гнездований с высоты он увидит и почует изрыгающую бензин колонну в сто тракторов и на зеленой целине ковылей степи растущее чернильное пятно пахоты. Были ли в нашу революцию такие непокорные существа, подобные индейцам – могиканам, прославленные американским поэтом в бесчисленных романах…

На переднем плане индейцы, и за ними глухое <1 нрзб.> наступление парохода и паровоза. Описывают погибающих индейцев, а получается изображение бесстрашно и неумолимо шествующей цивилизации. Как это вышло, разве в нашей стране индейцев таких, чтобы их жизнью затронулось сердце поэта, нет совершенно? Наступающий трактор это становящийся факт, причем тут поэзия? Дым в облаках…какая бессмыслица для художника, что то вроде облака в облаке. Но дым паровоза на фоне леса дает нам картину: лес это древнее, дым паровоза новое, есть в картине передний план и воздух дали, но искусство, пользуясь становление факта, восстанавливает древний лес, потому что дело искусства не становление, а восстановление <2 нрзб.> утраченного родства нашего с предками… Что могут написать триста <2 нрзб.> крестьянских писателей не менее трехсот пролетарских, тысячи рабкоров и селькоров, что может написать эта литературная саранча, если нет индейцев, а только одни бензиновые трактора шествует по ковыльной степи.

Представляю себе так, что вся эта литературная саранча за отсутствием индейцев <вар. 1-й> стала ненавидеть друг друга, потому что каждому хочется написать по своему, а факт одинаковый: трактор. Тогда показался первый разведчик от <2-й вариант>: стала <1 нрзб.> стрепетов и спорить между собой о них, догадывать на все лады, что будет с птицами столь связанными с ковылем, что немыслимо представить их на пашне.

Я догадаюсь, чем все это кончится. Стрепеты поглядят с высоты и вернутся назад. А куда же назад? Да, вот, куда? Часто перелетные птицы долетев до нас не возвращаются вовсе. В нынешнюю весну очень много уток улетевших осенью не возвратились совсем. Что с ними сталось? Натуралисты отвечают просто: погибли на зимовках. А простой народ об этом говорит, что там где то есть птичье кладбище и там они остались.

Стрепеты увидев распаханную целинную степь, улетят от нас на птичье кладбище. Некоторое время естеств. память будет хранить этих диковинных птиц, потом останется в учебнике зоологии описание. Но возможно, какой-нибудь поэт в смысле становления факта понимающий необходимость тракторной колонны и рационализации, как добрый гражданин намерение правительства – этот поэт увлечется лично сам делом восстановления ковыльной степи… Я представляю себе, что поэт <1 строки нрзб.> изберет героем своим стрепета.

Тогда для наших потомков останется от нашей эпохи какое то наследство, надолго переживающее этап получения зерна от первой тракторной вспашки.

В Каляевке вчера гуляла с грудным своим ребенком слепая мать, совсем зеленая с лица, изможденная. Что разве год тому назад она лучше была? Едва ли. Все объясняется вероятно тем, что и он был слепой, ничего не видел, с ним дело имела. А ребеночек вышел зрячий…

Оказывается, то что теперь происходит, это осуществление программы Троцкого. Как же теперь он себя чувствует в Турции? И как же это вышло гениально: – ваш план спасения государства пожалуйте, покорнейше вас благодарим, а сами вы аттанде-с! посидите в Турции.

После окончания ставен я осмотрел их и сказал: – “Хорошо, очень хорошо!” Монах перекрестился и прошептал молитву. – По какому поводу вы, отец, мой, молитесь, – спросил я.

– Это я, – ответил он мне Бога благодарю, что удостоил меня вам угодить.

Долгая работа при красном свете в фотографической комнате настраивает как то особенно и оценка окружающих вещей в красном свете бывает иная. Среди проявленных мною лиц Каляевки неожиданно для меня в группе женщин, снятых моментально показались мне знакомыми много девушек <3 нрзб.> посещения моего Каляевки. В красном свете они показались мне прекрасным лицом <1 нрзб.> французской революции. Я выделил это лицо, увеличил, положил проявлять <1 нрзб.> в закрепитель и через установленное время <1 нрзб.> вынес на свет. Несколько секунд я наслаждался привлекательными для меня черта и незнакомой женщины, потом явилась тревога за <4 слова нрзб.> негатив, п. что показались возле губ неправильные линии. Бывает не сразу поймешь и сообразишь в чем дело, вдруг на прекрасном лице переломился нос, чудовищно вытянулись губы и брови, и идеал, все заключенное в красивых линиях стал неожиданно, как в кривом зеркале. Через две – три секунды я нашел физику этого явления: закрепитель прекратил свою силу, перестал действовать и белый свет испортил мой отпечаток.

И так удивительно все сошлось. На другой день почти тоже самое случилось не в комнате, а в Каляевке. Я подошел к дому трудового воспитания и видел, как сторож отбирал пропуска у ворот, и каляевцы выходили по одному, по двое, группами. Большая часть их устремилась по дороге к городу, другие шли на прогулку в лес. И вот выходит та самая проститутка которой занимался я у себя. Она вышла одна, дико озираясь вокруг себя и остановилась у дерева, как будто не решаясь куда идти, в лес или город. Мимо нее проходили две девушки и <1 нрзб.>. – Пойдем в город, – сказала одна. – Зачем я там? – спросила она. Потом двое предложили идти в лес. Она ответила: Не видела я кустов и травы. – Так зачем же ты брала пропуск? – Не знаю, некуда мне идти…

В доме ученых, конечно, важен дом, а не отдельные личности ученых, для служащих там юноша, оставленный при университете, раз он член, все равно он, как Менделеев и, наоборот, Менделеев, как юноша, не имя важно, не заслуги, а номер его регистрационной карточки.

Написать и подобрать три детских рассказа: 1) Гнездо тетерев, 2) Терентий, 3) Из жизни моего ежа.

Многоуважаемый Василий Романович,

Прошу прощения за невольный обман. Я… для покупки <1 нрзб.> сумма всего в 1000 р. Камера должна быть с <2 нрзб.> и телеобъективом. И потому, что мне 1500 р. аванс не дали, а главное по целому ряду непредвиденных обстоятельств дома, я располагаю для покупки зер. камер с <2 нрзб.> и <1 нрзб.> 1000 руб. Больше я истратить не могу, а Ваша камера стоит 900 + 300 + 300 = 1500 р. Брать камеру без <1 нрзб.> не могу, потому что в феврале я уеду на работу, а сейчас немедленно должен приступить к самообучению. Быть может у Вас есть другая камера не Адамса – <1 нрзб.> дорогая с той же <1 нрзб.>, то я могу сегодня же вручить Вам 1000 руб.

1929 г.

Садовник что то понял из моих слов и, вдруг просияв, сказал:

– Значит через коллектив к совхозу.

– Да, – ответил я, – к совхозу с одной стороны и к частному долголетнему пользованию землей с другой…

Деревенский ужас можно понять двояко: 1) что эта каста, не по любви, а по рождению крестьянина, 2) Просмотреть условия жизни любого ребенка в деревне.

Левый курс, думаю, будет до тех пор, пока мало-мальски не наладятся совхозы: когда вся деревенская беднота будет организована, тогда возьмут курс направо и часть “кулаков” займет административные места в этих совхозах, а часть на каких-нибудь условиях прочно сядет на землю.

Пете написал, что глазами Москвы – “нет и не было в мире переворота грандиозней нашего”, а глазами Сергиева: “нет и не было в мире большего княжения человека”.

Потомок, природный наследник славянина – колонизатор нынешний русский мужик кончает свое бытие…

Читаю книгу Пяста “Встречи”. Прекрасно, что сам, будучи неудачником, Пяст, отдает свое восхищенное должное всем талантливым поэтам. Блок, будучи целиком взят эпохой, как творческая личность, наверное не мог так талантливо сказать об этой эпохе, как не поглощенный ею, неудачный Пяст.

Антирелигиозная пропаганда – в условиях запрещения религии. Пропаганды – имеет ту же силу, что и сила поощрения бедноты против так называемых “кулаков”.

Леве было всего 12 лет, когда я пробовал убедить его, что в евангельском непорочном зачатии есть некоторый смысл. Он был тихий чистый мальчик тогда, просто удивительно, откуда он взял, как нажил себе убеждение, – с громадной уверенностью после всех моих стараний он сказал: – Нет, все из пыски!

Антропологи напичкали нас представлениями о первобытных людях, как естественных, теургов с анимизмом, фетишизмом и т. п. На самом деле эти теурги и были чрезвычайно редкими существами также как теперь самостоятельно религиозно творческие люди. Масса первобытных людей верила наивно, как дети, что “все из пыски”.

Сильный ветер дует

И ветка стучит по стеклу

Так мое сердце где-то об острый край стучит.

Сейчас резко обозначаются два понимания жизни, одним все в индустриализации страны, в пятилетке и тракторных колоннах, они глубоко уверены, что если удается организовать крестьян в коллективы, добыть хлеб, а потом и все остальное, необходимое для жизни, то вот и все. Итак они этим живут, иногда же, когда вообразят себе, что нигде в свете не было такого великого коллектива, приходят прямо в восторг. Другие всему этому хлебно-тракторному коллективу не придают никакого значения, не дают себе труда даже вдуматься в суть дела. Их в содрогание приводит вид разбитой паперти у Троицы, сброшенного на землю колокола, кинотеатр в церкви и место отдыха, обязательное для всех граждан безбожие и вообще это высшее достижение, индустриальное извлечение хлеба из земли… Пусть бы! – думают они – по существу в <4 нрзб.>, но раз оно противопоставляется вызывающе любви (хлеб вместо любви), тем становится и враждебным: что то вроде искушения Сатаны…

25 декабря. Среда. Солнцеворот.

Так вдруг – посмотрел на число в газете – и оказалось, что сегодня новое Рождество! Правда, новое Рождество плохо чтили и в прошлом году, но все таки было что-то. Рождество! а в нашем расписании сегодня баня.

Петр Великий доказал, что церковь с разрешения государства совершенно безопасна. Вероятно и наши скоро этой поймут. Я думаю, когда совхозы укрепятся и государственное хозяйство будет обеспечивать страну зерном, разрешат и молиться, конечно, при условии, чтобы минимум одна молитва была за советскую власть.

В Евразии выдумали использовать силу коллектива не только на войне, на фабриках, как в капиталистических странах, и везде и во всем. Эта выдумка равняется открытию новой огромнейшей физической силы. Личность вне коллектива потеряла всякий смысл. Гиганты духа пали, как пали цари, зато ничтожнейший бродяга, попав в коллектив, стал полезным гражданином, совершеннейшие дураки, движимые силой коллективного ума, и с виду, и в делах перестали отличаться чем-нибудь от умных людей.

Письмо из Германии моей переводчицы открывает глаза на низменность современной немецкой литературы и очень возвышает тем самым наши литературные подвиги. Ведь и так в периодической литературе нет – нет и является что-нибудь, а главное, несомненно, пишется какая-то великая книга. “У нас лучше”, – вот неожиданный вывод.

Вдруг сказалось, что после почти двухмесячного беспроглядного мрака – нужно же! как раз в день солнцеворота (новое Рождество) удался поворот без малейшего облачка весь день и я с ½ 9-го (восхода) до ½ 3-го (заката) бродил, оставляя на снегах след триумфатора.

Пусть отменяют Рождество, сколько хотят, мое Рождество вечное, потому что не я <1 нрзб.> мишурой убираю дерево, а мороз старается. На восходе березовые опушки, словно мороз щекой к солнцу стал и оно стали ему разукрашивать: никакими словами не передать, как разукрасились березовые опушки, сколько блесток… мой след триумфатора.

О любви

Вчера ночью <с 25-го на 26-е>. Вечером первого дня весны света ощенилась Нерль (“все семь Ромки”). Щенят заморозили. Нерль стала ныть и болеть. Я сказал, что причина ея – напирающие в сосцы молоко. Ефросиния Пав. набросилась на меня и назвала “жестоким чудовищем”. – “Не молоко, – говорила она, а понимание утраты детей, всякая тварь страдает от утраты детей, воробьи и те…” Она права совершенно. Я же нечаянно отдал дань своим прежним шаблонным для всей молодежи, возглавляемой Максимом Горьким, обязательным взглядам.