1936-1937 год. Роман в 38 письмах.

(Главный дирижер Малого драматического театра в Ленинграде

Борис Хайкин – московской школьнице Марине Турчинович)

публикация – М.Ю. Михеева, сына М.Т., и С.М. Михеева, ее внука

…если б Вы знали, как мне приятно иногда сознавать, что Вы у меня есть на свете.

(19-20 сент. 36. Б.Х.)

…очень кричаю и скучу

(18. IX. 36. Б.Х.)

Борис Эммануилович Хайкин (1904-1978), дирижёр; родился в Минске. В 1928 году окончил Московскую консерваторию по классу фортепиано (у А.Ф. Гедике) и дирижирования (у К.С. Сараджева). С 1928 по 1935 годы – дирижёр, с 1933 г. – заведующий музыкальной частью, а с 1935-го – главный дирижёр Оперного театра им. К.С. Станиславского в Москве. С 1936 по 1943 гг. – художественный руководитель и главный дирижёр Ленинградского малого оперного («Михайловского») театра; с 1944 по 1953 гг. – Ленинградского театра оперы и балета им. С.М. Кирова («Мариинки»), а с 1954-го – дирижёр Большого театра в Москве.

В период, который охватывают письма, приводимые ниже, 1936-37 годы, Борис Эммануилович только еще готовится к переезду в новый для себя город, работая «летним» дирижером в Кисловодске, а потом – приступает к работе в Ленинграде.

Уже более позднюю, послевоенную историю его увольнения из Ленинградского Мариинского театра остроумно излагает его родственник, протоиерей Михаил Ардов, сын писателя Виктора Ардова, большого друга Бориса Хайкина (М.Ардов называет Хайкина – «дальним родственником и ближайшим приятелем своего родителя»[1]):

«в начале пятидесятых, (…) по причине еврейского происхождения Хайкин потерял должность руководителя Мариинского театра и принужден был переехать в Москву. Впоследствии несколько раз предпринимались усилия, дабы вернуть его на высокую должность, но из этого так ничего и не вышло. В ЦК партии всякий раз решительно противились его выдвижению – дело портил все тот же пятый пункт в анкете. После очередной такой истории Борис Эммануилович объяснял своим приятелям: – Им там в ЦК не подходит моя фамилия – Хайкин. Вот если бы вместо буквы "А" у меня была бы буква "У", они бы меня сразу утвердили» (сообщено М.В.Ардовым в переписке с публикатором по электронной почте).

Многие отмечали «озорной характер», остроумие и острый язычок Б.Х.: он считал, например, что дирижер должен уметь “…всегда вернуть в горячем виде”.[2] Видимо, эти свойства и привлекли к нему внимание адресата приводимых ниже писем –

Марины Александровны Турчинович (1918-2013), в то время школьницы, только что окончившей 9 класс московской средней школы и отправленной родителями на лето в Кисловодск на курорт, для подкрепления здоровья (у нее были недомогания с сердцем). Девочкой она училась в балетной школе Большого театра, откуда вынуждена была уйти, поскольку ее отца, инженера Сахаротреста Александра Степановича Турчиновича, посадили и 1930-33 годы он ударно трудился на Беломорканале (был освобожден досрочно – в те годы такое еще практиковалось). Дочь училась музыке, но музыкантом не стала, а после школы стала студенткой театрального института, ГИТИСа, окончила его и на всю жизнь увлеклась, посвятив себя театру: сначала пробовала ставить спектакли, стажировалась в театре Николая Акимова в Ленинграде (1940), потом у Юрия Завадского в театре Моссовета, в Московском театре Транспорта (был и такой); работала с Георгием Товстоноговым (снова в Ленинграде)… но – и театральным режиссером все-таки тоже не стала, а с 1947 начала работать на радио. Потом был перерыв: вышла замуж, родила двух сыновей… Затем вновь и – уже до конца своей трудовой карьеры – работа режиссером радио, в Литературно-драматической редакции, где за четверть века ей создано несколько десятков весьма востребованных слушателями радиопостановок и радиоспектаклей.

Во время чисто платонического увлечения и переписки с Б.Хайкиным ей – 17-18 лет. К сожалению, ее ответных писем не сохранились. (Текст писем первоначально был переведен в компьютерный вид внуком Марины Турчинович – Саввой Михеевым, а позднее снабжен комментариями и иллюстрациями ее сыном Михаилом.)

Илл.1. Молоденькая девушка Марина Турчинович (далее – М.Т.) и уже известный дирижер – Борис Хайкин (далее – Б.Х.), 1936 год. Далее все иллюстрации, если не указано иного, – из личного архива М.Т.

[Письмо № 1. – 7 авг. 1936, из Кисловодска в Сухуми][3]

Миленькая Мариночка, по плану я должен был начать Вам писать завтра, но никогда не следует откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, кроме того, завтра я смогу писать своим порядком. Вы уехали 7 часов назад, сравнительно недавно, не правда-ли? Кисловодск уже стал чужой, неприятный, непривлекательный, сразу захотелось возможно скорее отсюда уехать. А здесь как на зло схватились за ум и вдруг стали грозиться, что не отпустят меня. То ли курорт узнал и заявил протест, или филармония не может подыскать замены, но сегодня вечером я уже слышал, что может быть меня и задержат. Если я в Ленинград не смогу попасть к открытию, то решил вообще туда не спешить, после Кисловодска отдохнуть месяц (постараюсь поближе к Москве, чтобы наезжать, так как потом с Москвой расставаться впервые за 20 лет) и тогда только тронуться в Ленинград. Но пока что ничего не знаю о своей судьбе на ближайшее время. Возможно, что завтра прийдет приказ о немедленном выезде в Ленинград. После ухода Вашего поезда мы пошли с Левой[4] вместе. Он охал и стонал, а я его бил треножником.[5] К себе я его не пустил, так как пошел разговаривать с Мордвиновым.[6] Дождь – увы – прошел и вскоре пришлось собираться на концерт. Конечно, перед концертом пришел Лева, что меня мало обрадовало. Он сидел и ждал, пока я одевался, я же не был в состоянии произнести ни одного слова и наконец Лева запротестовал и заявил, что мое молчание еще тяжелее, чем его стоны. На концерте было очень уныло. Почти с самого начала сезона я либо знал, что Вы в публике, либо мог об этом предполагать. А ведь для каждого художника, для каждого артиста гораздо приятнее играть для своего родного человечка (пусть незнакомого), нежели играть «вообще». Видите, какой я эгоист, не хуже Левы. Так вот, сыграли сегодня 6-ую Чайковского, сыграли не плохо и имели хороший успех, хотя общий унылый тон все время чувствовался и завершился дождем, который не дал нам сыграть второе отделение. Радость моя не имела предела. Я отправился бегом домой, чтобы сесть печатать наши (Ваши?) снимки. Но в Кисловодске никогда от себя не зависишь. В вестибюле встретил Кана,[7] пошли с ним ужинать, ресторан закрыт (вероятно по случаю Вашего отъезда)[,] зашли ко мне, через пять минут пришли Златогорова[8] с каким-то дядей, Векслер с женой,[9] таким образом собралось шумное общество, я достал вина, сыра и соленых огурцов и мы просидели до половины первого. Было очень шумно, но не весело. Я уже привык к другому обществу и мне было очень грустно возвращаться к обычной шумной кампании. С Каном сыграли партию в шахматы: он играл не глядя на доску – сидя у окна. Тем не менее выиграл у меня[,] подлец. Печатать сегодня не пришлось уже. Завтра у меня может оказаться на ночлеге Векслер (его жена уезжает в Железноводск) и опять не удастся печатать. Тогда все негативы отнесу на стеклянную струю,[10] чтобы к отъезду иметь все снимки. Я очень очень рад, что у Вас с собой аппарат.[11] Я бы хотел, чтобы у Вас перебывали все мои любимые вещи. Это своеобразное проявление симпатии. Кроме того, мне очень приятно закрыть глаза и – усталому, разбитому, увидеть Вашу головку. # Желаю Вам всего, всего хорошего. Всегда с радостью думаю о Вас. # [от руки:] Ваш Б.Х. # Кисловодск 7 августа в 1 час ночи. # P.S. Обязательно кланяйтесь от меня папе. # P.S. Наступили пасмурные дни. При очень тусклом и мрачном освещении снимайте «25» с полной открытой диафрагмой. Если погода пасмурная, но кругом много света, делайте «50», диафрагма 5,6 или 8.[12] ##

*   *   *

Илл.2. В ресторанчике у Провала, слева направо: Лева, Б.Х., М.Т. и вероятно «Нилочка» (см. ниже)

[Письмо № 2. – 9 августа, утром, 1936 г. из Кисловодска в Сухуми и Москву – машинопись на двух сторонах листа]

Миленькая Мариночка, прошел еще один день, типичный кисловодский беспорядочный день, когда совершенно не знаешь, куда тебя занесет и кто тебя будет утомлять. С утра было пасмурно и даже прохладно. Накрапывал дождик и Лева ходил вокруг меня, охал и стонал, причитал как то по особенному, как только он один умеет[,] и умолял меня, чтобы дождь продолжался и утреннего концерта не было. Правда концерт все таки был, несмотря на Левины истерики. Я концерта не слушал, так как ко мне пришел Голованов,[13] который вечером уехал в Сочи и оттуда в Ялту. Мы очень тепло простились с ними, у меня даже сердце щемило некоторое время после их отъезда (опять словно Лева!). Они зимой приедут в Ленинград на концерты и мы уже условились, что они заедут ко мне. Впрочем, порой мне думается, что я все же останусь в Москве. Никаких известий из Москвы, кроме нескольких [далее слово основательно забито:] хххх поздравительных телеграмм (написал по рассеянности вместо «поздравительных», «подозрительных». Совсем, как Штейнпресс «раскаявшевсявся»[14]). Затем я очень боюсь, что меня там поначалу поместят в гостиннице и это начало может продолжаться пол года. А я почти целый год живу по гостинницам и больше уже не в состоянии. # Так вот, вчера перед обедом просидел 2 часа с Мордвиновым. Очень жалею, что Вы не успели с ним познакомиться,[15] это очень интересный человек. Обедали мы с ним вместе, после обеда зашли ко мне и конечно мой утюг уже у m-me Мордвиновой. Если бы Ваш друг Леднев[16] узнал о том, как я снабжаю жильцов утюгом, мне бы здорово нагорело. После обеда ко мне зашел Кан. Я с ним не так близко знаком – познакомились мы как то в большом театре – случайно сидели рядом на Русалке. Он о чем то у меня спросил, я ему ответил, его удивили подробности, которые я ему сообщил относительно спектакля и этой оперы и таким образом мы разговорились. После этого он часто заходил ко мне на спектакль и ночью после спектакля мы с ним вместе возвращались домой, иногда заходили куда нибудь. Но вчера мы неожиданно очень приятно разговорились по душам. Вообще говоря, разговаривать по душам следует с большим разбором, это и я проповедую, да и Вы это знаете лучше моего, насколько я могу судить. Но сейчас у меня какое то странное состояние, вероятно в связи с предстоящим отъездом из Москвы. Знаете, это чувство вероятно похоже на то, что человек испытывает перед тяжелой операцией, исход которой далеко неизвестен и поэтому хочется «на всякий случай» заранее всем излить душу. Между прочим, Кан мне передал несколько очень неблаговидных реплик Саши, на этот раз уже не по Вашему адресу, а скорее по моему. Я был очень возмущен и решил Вам писать об этом, но вспомнил Вашу молодость лет и Ваши очень теплые отношения к Саше и решил пощадить и на этот раз. За час до начала концерта пришел Лева и все кончилось. Это на редкость нудный человек: может быть это неблагодарно с моей стороны, но я часто просто удивляюсь, как Вы его терпели. Впрочем, я и сам хорош – в нескольких строчках успел опорочить и Леву и Сашу, т.е. Ваших лучших кисловодских друзей, после которых уже на очень большом расстоянии мог следовать я. Перед концертом опять накрапывал дождь. Лева опять охал, стонал, всхлипывал и издавал неопределенные звуки, но концерт (в Курзале) все же состоялся.[17] Юрьев[18] очень удачно играл соло и вероятно после концерта пошли его «лечить». Векслеры и Златогорова, в благодарность за «прием» накануне, прислали мне цветы. Пошли с Каном их благодарить. Конечно увязался и Лева. Пошли с Каном в НКВД.[19] И здесь Лева! Кан очень наивный человек, отвел меня в сторону и спросил, почему собственно Лева с нами? Вы наверно на меня очень сердитесь за него. # На концерт вчера приходил Жаров.[20] Он бедный здесь довольно серьезно заболел. Не верится даже, глядя на него! Сегодня они собираются с Каном быть у меня. # Вот каков мой кисловодский день. Все еще не знаю, как они меня отсюда выпустят. [на обороте листа:] Оставаться еще месяц с лишним я абсолютно не в состоянии. # После НКВД до половины четвертого печатал фотографии. Посылаю Вам по одному экземпляру в Сухум и остальное в Москву, так как если в Сухуме они пропадут, потом восстанавливать их будет очень сложно. Хочу также послать Вам черной бумаги для упаковки заснятых пластинок. Не знаю только, смогу ли запихать ее в конверт. Я почему то предполагал, что Вы мне что нибудь напишете с дороги. Чем Вы заняты целыми днями? Как проводите время? Что уже сняли? Какой был свет? Какую делали выдержку? Вы обо всем этом безусловно должны мне написать. Иначе это не игра. Мои фотографии вышли неудачно технически, так как я их не очень хорошо печатал и кроме того было слишком сильное солнце во время съемки. Но фотографировали Вы хорошо и в каждом снимке есть должный сюжет. Две лучших фотографии (у будки и у столба) я погубил их из за Хессина.[21] Лежа у кустов, я вздумал дымить папиросой и этим совершенно затуманил подбородок (это тот самый негатив, который Лева под[п]ортил). Снимок в ресторане мне очень нравится. Между нами говоря, он еще больше мне нравится, когда я обрезаю две крайних фигуры и оставляю только две средних. Но это очень между нами, а то Лева обидится. Снимки на горке, возле мухтаровской дачи, тоже очень милы.[22] Как досадно, что на стеклянной струе нам испортили несколько хороших негативов! Beregite (виноват, не тот шрифт) Ваши снимки, так как я уверен, что среди них будет очень много хороших. Если мы с Вами в Москве встретимся, я Вам помогу их обработать. Неужели может случиться, что я Вас не дождусь? Впрочем, если Вы так же будете писать[,] и я не буду знать, в Москве ли Вы и когда собираетесь приезжать, это именно так и случится. Ага! Пишите мне лучше всего на Москву, так как я все же думаю, что на днях уеду. Писать лучше всего по адресу брата[23] – Москва, 69, Скатертный пер. 14 кв.3, тел. 2-97-17. Я туда и заеду на несколько дней, что я проведу в Москве. По телефону Вы всегда сможете узнать о моей судьбе. Если же меня «заарестуют» в Кисловодске до 15 сентября, я Вас извещу в Севастополь, но письма из Москвы мне все равно перешлют. # Очень боюсь, что Вы уже меня забыли, может быть только изредка вспоминаете Леву, Сашу и тетю Клару.[24] # Я же очень много думаю о Вас и мечтаю скоро Вас увидеть такой же чудной, какой Вы были «когда-то» в Кисловодске. # Кисловодск 9 августа утром. # 1936 г. # [от руки:] Ваш Б.Х. ##

*   *   *

Илл. 3. Те же четверо (Лева, Б.Х. с М.Т. и упоминаемая письмах как «Нилочка») на сдвинутых скамейках

[Письмо № 3. 10 августа 1936 г. из Кисловодска в Сухуми и Севастополь; полтора листа машинописи через один интервал (в 2 экземплярах: оба на папиросной бумаге – зеленовато-синие чернила и под фиолетовую копирку)]

Миленькая Мариночка, это письмо пишу в 2-х экземплярах – один посылаю в Сухум, другой в Севастополь, так как боюсь, что в Сухуме Вас письмо может быть не застанет. Как уж завелось, снова описываю Вам минувший Кисловодский день, хотя они все такие одинаковые и суматошные, что иной раз и вспомнить противно. Вчера, не успел я встать, ко мне заявилось 7 (!) человек народу. Опять Златогорова, опять Векслер с женой, опять какой то приятель Златогоровой, с ними еще какой то совершенно незнакомый человек и в заключение директор филармонии. Так как они не собирались уходить, я взмолился: «товарищи, дайте мне хотя бы помыться»! Только они вышли, у окна показался Лева и спросил: «Вы одни?» Я ему ответил, что один и что мне необходимо хотя бы несколько минут остаться одному. Он обиделся и весь день на меня еле смотрел. Вся кампания отправилась на прогулку, а я от них отстал и пошел на стеклянную струю, куда отнес 48 негативов, так как в конечном счете я бы остался совсем без воспоминаний о Кисловодске. Печатать же самому мне стало теперь очень неинтересно. Вдвоем куда приятнее! Правда на стеклянной струе печатают очень небрежно, гораздо хуже, чем мы с Вами. Вчера же ко мне приехал Ростя Миронович,[25] который должен осенью кончать консерваторию и которого я, увы, могу больше не увидеть. Он первый из моих учеников узнал о моем отъезде и очень взволновался. Он как-то в Железноводске меня сфотографировал. Посылаю Вам оригинальный снимок (в Севастополь). После обеда меня разбудил Кан, с которым мы вместе собрались на Петера.[26] Приходили еще какие то люди, но я честное слово не помню даже, кто. В кино мы не досидели до конца, так как произошла авария со светом (я имел глупость к тому же взять пропуска вместо билетов и нас посылали с места на место, усадив в конце концов во втором ряду!) и мы недосмотрев до конца, пошли на концерт Савича. Савич имел очень шумный успех, особенно после Пинии Рима с соловьиными трелями и разными американскими штучками.[27] Затем снова пошли с Каном в НКВД. Там мы с ним (на этот раз без Левы) разговорились по душам. Вообще у меня с ним началась дружба. Он очень мягкий человек, не тормошит меня, не теребит и, напротив, сам очень спокойно переносит мою истерию. Вот видите, какой неинтересный вчерашний день. Получаю много писем и телеграмм, которыми очень мало интересуюсь, потому что уверен, что Вы мне не напишете, пока не получите в Сухуме моих писем. Ну тут уж неловко станет, черкнете пару строчек полюбезней. Не знаю только, куда Вам писать мне? Сегодня я получил телеграмму из Ленинграда, где наряду с приветствиями очень настаивают на моем приезде в Ленинград не позднее 16 августа, т.е. через шесть дней. Здесь же хотят меня додержать по крайней мере до 24-го. Вчера директор курорта Волович[28] подал протест против моего отъезда ранее окончания сезона, что с его точки зрения является нарушением договора. Сегодня в три часа какое то чрезвычайное заседание по этому вопросу, после чего мне окончательно скажут, когда меня отпустят. Видите, сколько хлопот из за моей персоны. Я же собой распоряжаться не имею права и должен ждать, как это разрешится. Сегодня я сдал программы, в которых своим последним выступлением назначил 22-ое. Буду играть Ромео, итальянское каприччио и Франческу – вещи, на которых есть где поплакать о внезапной разлуке. 18-го меня дают в Ессентуках, 23-го в Пятигорске, 24-го я выезжаю в Москву и 30 и 31 в Ленинград. Но это все еще пока крайне неопределенно и в любой день может измениться в смысле сокращения сроков. Часов я все еще не купил, вероятно сделаю это только 23-го, когда проведу в Пятигорске весь день. Как мне там будет грустно одному! Не знаю даже, где я отдохну после репетиций, не пришлось бы идти к Марочкам (опять забыл их фамилию)[29]. Вы даже не знаете, что мое выступление в Пятигорске было назначено на 25 июля и я его просил перенести позднее, так как 25 мы с Вами туда собирались. # В гранд-отеле появились какие то новые физиономии. Старые примелькавшиеся лица то и дело выезжают. Завтракаю и обедаю я сейчас с Мордвиновыми – он очень развязный человек и умеет обратить на себя внимание умученных оффициантов. Она – просто скучная дама. Тетя Клара куда веселее. Кланяйтесь ей пожалуйста от меня, если не в пример прочим, вздумаете ей писать. # А сейчас будьте здоровы и веселы и не забывайте меня хотя бы в течение ближайших двух недель (а там все равно забудете, даже и просить ни к чему!). # Кисловодск 10 августа 1936 г. ##

*   *   *

Илл. 4. Кисловодск. Гранд-отель (дореволюционная открытка)

[Письмо № 4. Кисловодск 11 августа 36 г. – 2 листа машинописи в 2 экземплярах (оба на папиросной бумаге – зеленовато-синие чернила и под фиолетовую копирку)]

# Хорошая маленькая чудная М[а]риночка, Вы вчера меня очень тронули и взволновали Вашим письмом. Вы такая умница, ведь я Вас в сущности очень мало знаю. Всегда мы с Вами болтали о всяких пустяках, очень редко бывали вдвоем, обыкновенно присутствовало наше непременное общество – Лева, Нилочка[30] и т.д. А мне так часто хотелось с Вами поговорить, но в те редкие минуты, когда мы оставались вдвоем, разговор обыкновенно не клеился. Поэтому я и не подозревал, что у Вас столько ума, такта, достоинства и сдержанности. Я горжусь Вами, горжусь собой, потому что в общем угадал Вас такой, совершенно не зная, не зная никого из Ваших друзей, даже просто знакомых. Единственно, с чем я не согласен в Вашем письме, это с Вашим первым словом. Приятнее было бы «Милый Борис Эммануилович» или просто «Борис Эммануилович». Об слово «многоуважаемый» я сразу обморозил кончик носа и решил, что надо перекрасить в черный или рыжий цвет все мои седые волосы.[31] # Очень жалко, что Вы разочарованы в Вашем путешествии. Я уверен что это только сначала – попадете к морю и сразу настроение переменится. На пароходе будет шумное общество, какие нибудь незнакомые дяди будут перед Вами заискивать и спрашивать, «отчего Вы бережете глазки»,[32] вроде того дурака, который сидел с нами за одним столом на храме воздуха в последний раз.[33] На пароходе Вы обязательно сделаете побольше снимков, перезаряжать касеты можно в каюте под одеялом по моему способу (только старайтесь поменьше ощупывать пластинки руками – они от этого портятся), кроме того Вам наверно нетрудно будет найти какой нибудь совершенно темный закуточек, в котором можно перезаряжать и днем. Но помните, что если через какую нибудь щель будет пробиваться дневной свет, это значит, что пластинки – и снятые и неснятые буду[т] наверняка испорчены – дневной свет для этих пластинок очень чувствителен: если же будет небольшой электрический свет в какой нибудь дальней щели, это не так страшно, тем более что от него легко защититься. В Сухуме дайте проявить Ваши снимки, наверно это смогут сделать в один день. Если негативы будут очень черные, это значит была передержка и диафрагма была слишком открыта. Напротив, слишком светлые негативы получаются при недодержке и чересчур прикрытой диафрагме. Вот Вам очередной урок фотографии. # Вчерашний выходной день прошел наполовину в суете, наполовину в сидении за машинкой. Написал шесть писем (Ваше не в счет – с него обыкновенно день начинается, так же как и сегодня) и сделал программы, с которых впрочем вчера начал, так как рано утром уже пришли из парка за ними[,] но программы до сих пор у меня в столе, так как я все еще не выяснил, до каких пор я здесь пробуду. Это так запуталось, что и писать Вам не хочется. Волович требует, чтобы я остался до 14 сентября. Галантер (наш директор)[34] согласен, чтобы последний раз я дирижировал 23-го августа, но чтобы я помог ему подыскать замену. Я вчера послал телеграмму Столярову,[35] который является моим хорошим товарищем, но которого я не могу просить об этом как об одолжении[,] и поэтому я послал ему предложение не от своего имени, а от имени Филармонии. В таких случаях, когда человек видит, что он очень нужен, он обыкновенно начинает очень долго договариваться  об условиях. [2-я cтраница] Это значит, что будет еще какая то проволочка. Керженцев,[36] который прислал мне первую телеграмму, мог бы меня снять отсюда приказом, но наверно не станет этого делать, так как не захочет разрушить работу в Кисловодске. Как бы то ни было, но уже 23-го я сам не останусь здесь, и 26-го во всяком случае буду в Москве. Не знаю, сколько мне разрешат там остаться, думаю, что не меньше 5-6 дней. А потом Вы меня окончательно забудете. Что ж делать, я уж много раз думал, что если буду все время так скитаться по белу свету, то растеряю всех своих друзей. Останется только альбом с карточками, пока они не пожелтеют… # Вчера мы смотрели «Новые времена».[37] До чего хороша эта картина! Я просто не помню ничего подобного. Сколько юмора, сколько фантазии, сколько неожиданных положений и самое главное совершенно исключительное мастерство самого Чарли Чаплина, или, как его называют французы, Шарло. Я прямо задыхался от  хохота, а порой и от волнения. Учтите, что в кино я всегда очень сдержан. # Теперь надо вам немножко посплетничать: Кан, как он мне признался, уже давно влюблен в Златогорову. Оказывается, как-то на-днях он был у меня и она вдруг неожиданно появилась в дверях, он чуть не зашатался от волнения и неожиданности. Мне это очень понятно, я вспомнил сцену со стулом 21-го июля – когда я вернулся к столу, m-mе Векслер заметила, что у меня руки дрожали и часто меня дразнила потом. Я говорил, что это от того, что стул был очень тяжелый и я только что перед этим выпил вина.[38] Так вот, вчера на «тяжелые времена» нас пригласил Кан, так как это был просмотр в военном санатории, где у него есть связи. Мы пришли перед самым началом и места оставались только в 3-ьем ряду. Мы уселись в третьем ряду, но Кан пошел куда то хлопотать и через несколько минут вернулся с двумя стульями, один из которых предложил Златогоровой, а другой оставил для себя. Это было очень неудачно; она конечно отказалась и мы сидели все вместе (был еще Векслер и еще какой то человек). Опять у меня появилась ассоциация – я вспомнил цирк в Пятигорске. Я поступил деликатнее, как Вы находите? Вы почему то никак не хотели сесть со мной в ложу, чем меня очень обидели, сами того не подозревая. Я помню, что в антракте я вышел курить в конец расстроенный. Вероятно я должен был сесть с Нилочкой, а Вас оставить с Левой, но я никак не мог заставить себя это сделать. Вообще же из неудачных своих действий должен признать только одно: это с той «конфетой», которую мы с Вами упорно совали друг другу на вокзале. # Из кино мы вчера пошли кампанией в НКВД, где на этот раз было очень мило. Сидели на балконе, одни, пили какое то скверное шипучее вино, от которого быстро развеселились. Кан пытался ухаживать и нравиться Златогоровой а я болтал всякий вздор. Разошлись в половине первого и я впервые за много дней так рано лег спать. Дома меня ждала открытка от Левы (вчера я с ним мельком виделся и «приласкал» его), очень трогательная: посылаю Вам ее в Севастополь, так как это письмо шлю так же в двух экземплярах. Сегодня у меня концерт в Курзале.[39] Идет Шехеразада, Испанское каприччио и картинки из Петуха – ряд очаровательных пьес, которых вы к сожалению ни разу не слышали. Наверно буду думать о Вас и по привычке искать в публике красную шапочку и большие очки. # 11 авг. 36 # [карандашом:] Ваш Б.Х. ##

*   *   *

Илл. 5 и 5а. Открытка с запиской от Левы к Б.Х. и – пропуск на симфонический концерт

[Письмо № 5. Кисловодск 12 авг. 36 г. – 4 страницы на обычном листе бумаги, сложенном пополам]

Миленькая дорогая Мариночка, я бы очень хотел писать Вам такие же сдержанные и полные такта письма, какие пишете Вы, но боюсь, что у меня ничего не выйдет. Настроение у меня отвратительное, тоска съедает меня совершенно, безумно не хочется расставаться с Москвой и уже совсем не верится, что я Вас еще увижу. В Москве я пробуду считанные дни, буду целыми днями бегать высунув язык, может быть застану Вас случайно дома 1-2 раза, но потом все равно уеду и ничто не поможет, даже льготные две недели, о которых я Вас просил.[40] Увы, такова жизнь. # Сейчас меня буквально рвут на части – Л-град требует скорейшего выезда, Кисловодск не отпускает, а сам я нахожусь в пассивном состоянии и вероятно не сдвинусь с места, пока мне не принесут билет и не скажут: «поезжайте!» Чувствую я себя преотвратительно, отдыхать мне не придется ни одного дня, а работа будет особенно тяжелая. Зимой я в течение нескольких месяцев буду лишен дневного света – рано утром пробежать в театр, еще только светает, а уйдешь оттуда – день уже давно кончился. В театре же, как Вы знаете, дневного света не бывает, там царство электричества, весь день сидишь в темном зале, кое как освещена сцена и мерцают лампочки на пультах. Я уже несколько таких зим провел. Лицо делается совсем желтым, даже глаза желтеют. А кончается это тем, что Вас за три-четыре месяца такой изнурительной работы так разругают в какой-нибудь газете, что от Вас ничего не останется. А то еще и не разругают, а просто не вспомнят или только лягнут мимоходом. Видите, сколько удовольствия мне предстоит в Ленинграде. То ли дело оставался бы я в Москве! Получил бы в филармонии отпуск месяца на полтора, по утрам занимался бы в консерватории, а вечерами ходили бы с Вами в кино и горя-б не знали! # (…) # Сегодня после репетиции Савич затащил меня в коллонаду. Он страшный пьяница, как все американцы[,] и конечно сразу начал пить коньяк. Вскоре начался дождь и мы там просидели часа три. (…) # Когда мы уже порядочно выпили коньяку, Савич мне признался, что очень обеспокоен тем, что обидел скрипача, который играет на фортепьяно (т.е. Леву). Оказывается, он Леве предложил пересесть за ф.-п., Лева ответил, что он еще успеет после какой то части. Савич в ответ на это задал ему вопрос: «Что[,] вы акробат?» Лева очень обиделся. (…) # Так вот, Вы наверно уже заскучали за моей болтовней, особенно, если Вы получите несколько писем сразу. Прямо страшно подумать, сколько Вам читать придется. Может быть даже лучше, если парочка другая писем пропадет.  # Вероятно Вы мне больше в Кисловодск уже не напишете. Пишите мне обязательно в Москву – Скатертный пер. 14 кв.3 тел.2-97-17. Кажется в одном из писем я уже сообщал Вам этот адрес. # Буду ждать с нетерпением от Вас известий. # А пока шлю Вам сердечный привет. # Ваш Б.Х. # Кисловодск 12 августа 36 г. ##

*   *   *

Илл. 6. М.Т. на улице в Кисловодске (1936)

[Письмо № 6. Кисловодск 14 авг. 36 г. – 5 страниц: на обычном листе, сложенном пополам и еще полулисте бумаги]

Миленькая, родная, хорошая Мариночка, Вы как то намекнули, что в письмах, которые я Вам пишу, Вам желательно возможно меньше всяких излияний. Как видите, я держу (по возможности) данное обещание. Но в то же время я думаю о тех считанных часах, которые остались на мою долю[,] и конечно нежность моя от этого утрачивается, так что Вы не будете особенно в претензии. # Вчера я получил второе Ваше письмо (из Тифлиса), которое доставило мне много радости. После этого письма мне хочется сказать Вам, что я всегда буду Вашим настоящим и самым преданным другом, независимо от того, как жизнь обойдется и с Вами и со мной.[41] (…) Как мне приятно то, что Вы пишете о наших концертах! Очень многие люди, знакомые и незнакомые мне говорят много приятных вещей, присылают разные трогательные и наивные письма, но мне всего дороже те несколько слов, скупых и далеко нечастых, которые Вы иногда роняете по поводу нашей музыки. Даже еще не будучи с Вами знакомым, я часто заглядывал Вам в глаза, чтобы угадать, понравилось Вам исполнение или нет? А сейчас наша музыка увяла, я прихожу на концерт усталый, без всякой охоты, без всякого рвения, мысли мои всегда очень далеко, причем мысли – увы – не радостные, а ведь это раньше всего передается оркестру и всему исполнению. # Вы совершенно правы, что у Вас еще так много впереди, и Вы успеете еще набраться впечатлений. Вообще это очень приятно, когда имеешь право так рассуждать. Гораздо хуже, когда думаешь, что уже порядочно позади и что пора начать перестраиваться. Еще совсем недавно все труднейшие жизненные проблемы для меня [далее на оборот листа] решались очень просто, я был убежден, что жизнь состоит из одних удовольствий и не хотел соглашаться с моим покойным отцом, когда он меня предупреждал, что это далеко не так. И Вы знаете, таким идеализированием жизни, людей и отношений я себе здорово испортил жизнь, создал сам себе много лишних и совершенно ненужных, незаслуженных страданий и исковеркал душу, которой может быть реально и не существует, но которую артист должен беречь больше всего на свете. Но не стоит говорить Вам об этом подробно, может быть когда нибудь много позднее… # Но то, что у Вас нет сейчас особенной жажды впечатлений, мне немного непонятно. Со мной бывали иной раз, что именно не хочется впечатлений: приезжаешь в какой-нибудь новый интересный город и ни на что смотреть не хочется, даже на улицы. Но это только в результате очень большого переутомления. Я вспоминаю один любопытный случай: несколько лет назад в Ленинград приехал очень интересный австрийский дирижер Ганс Кнапертсбуш.[42] Так как в Москву он не приезжал, я специально поехал в Ленинград на его концерты, случайно по репертуару был свободен несколько дней. И вот на одной из репетиций кто-то ему предлагает осмотреть знаменитый ленинградский Эрмитаж. Он отказался по очень странным мотивам: «он все это уже видел в Мюнхене». Я помню мы тогда все очень смеялись, но позднее я понял, что причина очень проста – человек просто избегает всяких новых впечатлений. Но почему Вы не гонитесь за впечатлениями? Это непонятно. Обязательно мне расскáжете об этом, или напúшете.[43] # (…) # Теперь надо Вам описать свою жизнь за истекшее время. (…) # [2-я страница] # Вчера перед обедом ко мне приходил мой хороший товарищ Митя Кабалевский.[44] Помните, незадолго до Вашего отъезда, возвращаясь с храма воздуха, мы встретили высокого худого человека? Это как раз он и был. Он очень талантливый композитор, написал уже 3 симфонии и 2 фортепьянных концерта. Его произведения очень много исполняются не только у нас, но и заграницей, даже в Америке. Я дирижировал его 1-ую и 3-ью симфонии (вторую несколько раз дирижировал Коутс)[45], у меня есть от него подарок – партитура 1-ой симфонии, на которой написано «лучшему исполнителю этой симфонии». Ага? Надо же немного и похвастаться. Мы с ним долго сидели вдвоем. Грустно подумать, что я расстаюсь на неопределенный срок со всеми своими старыми друзьями. А новых заводить не хочется да и не выйдет. # Обедал вчера опять с Мордвиновыми. В.А. очень меня веселил. Он великолепно копирует Станиславского. А я Станиславского помню до мельчайших подробностей. И когда Мордвинов хмурил брови, начинал шепелявить, барабанил пальцем по столу и в самых мрачных интонациях [оборот 2-й стр.] произносил: «Вы чувствуете, куда идет театр?», передо мной словно оживал этот замечательный старик. Вчера же в Гранд-отеле появился один из самых веселых людей – В.Я.Хенкин.[46] Мне достаточно его увидеть издали и я начинаю хохотать до слез. А когда он начинает свои штучки, которые никогда нельзя предвидеть, то прямо помираешь. (…) # лист 2-ой # До каких пор Вам можно писать в Севастополь? (…) # Мне билет заказан на 24-е. 26-го таким образом буду в Москве. С удовольствием приду к Вам вечером проявлять и печатать (приготовьте мне фартук). Вероятно днем я буду бегать по делам. В Москве пробуду до 31-го, если управлюсь и 1-го буду в Ленинграде. 3-го сентября Вы получите от меня первое письмо из Ленинграда. А не позднее, чем третьего октября (я надеюсь, что даже раньше) я снова буду в Москве на пару дней, если только Вы захотите еще меня видеть. # (…) Помню еще давно (15-го июля – я вообще запоминаю все числа) я спросил у Левы, москвичка ли Вы? Он мне рассказал, [оборот] что Вы москвичка и живете где то в Останкине. Никак я тогда не думал, что мы с вами окажемся из разных городов. # Сегодня получил кучу бумаг и афиш из Ленинграда а также письмо от председателя Л-градского Комитета Искусств. Он пишет «мне не нужно Вам доказывать, насколько серьезным является вопрос о Вашем немедленном приезде в Ленинград». Я уже по некоторым материалам вижу, что там очень много срочной работы. Но не имею распоряжений об отъезде из Кисловодска и должен оставаться здесь. Если меня вдруг снимут немедленно и пошлют в Ленинград, то мы с вами в Москве не увидимся. Это я тоже учитываю, тем более, что у меня есть Ваша специальная просьба, написанная на деревяшечке.[47] # Вошли Кан и Златогорова. У него на лице совершенное блаженство. Дописываю последние строчки уже при них. # Целую Вас тихонько, так чтоб они не видели. # Ваш Б.Х. # Кисловодск 14 августа 36 г. # Жду писем!!!!!!!!! ##

*   *   *

Илл. 7. «Храм воздуха» в Кисловодске.

 [Письмо № 7. Кисловодск  20 авг. 36 г. – 6 страниц: на обычном листе бумаги, сложенном пополам и еще на обеих сторонах полулиста]

Маленькая, дорогая Мариночка, сегодня получил от Вас сразу три письма. А предшествовали этому большие огорчения – Вы совершенно мне не писали и я решил, что это в результате моих писем, в которых я может быть позволил себе что нибудь лишнее. Потом я начал думать, что Вы не пишете, потому что думаете, что я уже в Москве (…). После этого у меня настроение окончательно упало и я сочинил Вам письмо в совершенно ином духе, решив, что наше 15-тидневное знакомство исчерпалось Кисловодском, что Вы меня больше знать не хотите и даже не оказываете снисхождения в связи с моим переездом в Ленинград. Я решил пробыть в Москве только столько, сколько будет нужно для самых необходимых дел[,] и конечно не заявляться к Вам в Останкино. Не скрою, настроение у меня было очень неважное. Поэтому мы понимаете, какая для меня радость Ваши сегодняшние три письма (№№ 4, 5 и 6, – 3-ий № очевидно отправлен в Москву) которые дошли в целости и сохранности вместе с миленьким камешком, на котором я разобрал нацарапанные иероглифы. Вы пишете, что простудились и обожглись на солнце. (…) ожоги от солнца это очень неприятная вещь. Их нужно серьезно лечить, иначе могут быть всякие неприятности. Я правда никогда этого не испытывал, так как солнце не нагревает достаточно мою смуглую кожу, но не раз видел на окружающих довольно тяжелые картины. А мы с Вами живем душа в душу: 17-го я репетировал в Ессентуках. Там на эстраде исключительно жарко и я конечно к концу репетиции промок до ниточки. А выехал я налегке, не взяв собой нескольких рубашек, что я всегда делаю. Пришлось просить выручить местного дирижера Климова. Но пока он посылал домой за рубашкой, меня основательно прохватило на ветру и два дня – 17 и 18 у меня болело горло. [оборот] Так что мы с Вами болели в одно время, причем оба болели в результате собственного легкомыслия. Мне даже не верится, что Вы могли еще сюда заехать. Как это было бы замечательно! А самое замечательное, это то что мы вместе бы поехали в Москву. Конечно и билеты и все что нужно я бы достал без труда, так как ко мне по прежнему здесь очень хорошо относятся, хотя работать после Вашего отъезда я стал много хуже. Знаете, словно какая то жилка внутри оборвалась, ничто больше меня не волнует. Единственный приятный и волнующий для меня концерт, это вчерашний в Ессентуках, хотя оркестр там много хуже нашего (даже ни в какое сравнение не идет). Они со мной очень хорошо работали, я тоже с ними порядком потрудился (держал две репетиции по 2 раза) и в концерте в общем отлично играли. Программа была Вашего имени: Лист Les préludes и 2-ая рапсодия, Григ – 2-ая сюита Пер-Гюнт (я ее как то дирижировал в 5-ти часовом концерте и Вы остались очень довольны)[,] Сен-Санс – Вакханалия из Самс[она] и Далилы и Риенцы.[48] Публика принимала очень тепло, концерт имел большой успех и в заключение я дал обещание приехать к ним на 2 концерта в Саратов, хотя конечно этого обещания не сдержу, так как на это надо иметь 8-9 свободных дней. Но если бы у меня случайно нашлось это время, то это была б очень приятная поездка, особенно не зимой, а весной, когда часть пути можно проехать по Волге. Вообще мы с Вами путешественники, но бодливой корове бог рог не дает; – этот год я еще немного попутешествовал, но сейчас меня снова прибрали к рукам и следующий год придется сидеть взаперти в сумрачном Ленинграде. Единственное о чем я мечтаю, это о поездках в Москву на выходные дни. Боюсь, что буду жить от поездки до поездки. Если у меня будет возможность, решил иногда приезжать в Москву так, чтобы кроме Вас этого никто не знал. Я даже намечтал, как мы с Вами выходные дни будем проводить. Но я увлекся мечтами и, как говорят режиссеры, сбился с линии. Так вот, Вы все таки хорошо поступили, что не поехали через Кисловодск,[49] особенно мне было б неприятно, если б родители подумали, что это мое влияние. Но Вы у меня умница и взрослое самостоятельное существо, и там где дело касается ума или такта, я не только могу быть за Вас совершенно спокоен, но согласен даже у Вас учиться. Только не возгордитесь и не начните на меня смотреть свысока. Вчера администратор в Ессентуках меня умолял: «ради бога, не хвалите наш оркестр, [след. страница] честное слово мне с ними и так очень трудно». # Мне очень радостно, что у Вас сохранились хорошие воспоминания о наших концертах, у меня такое чувство, точно многие из них я играл вместе с Вами. Некоторые пьесы будут связаны с Вами на всю жизнь – для того чтобы вещь хорошо сыграть[,] недостаточно ее выучить, нужно нажить какие то образы, которые были б близки, волновали бы… # Вы мне ничего не пишете о фотографиях, которые я послал в Сухум. Неужели Вы их не получили? Правда по одному экземпляру я послал и в Москву (или наоборот), но все же жалко, если они пропали. Один негатив у меня испортился – самый приятный – в ресторанчике на пятачке; остальные целы. Неужели Вы сделали только шесть снимков, из которых два вероятно никуда не годятся, так как не наведены на фокус? А ведь в путешествии это самое приятное, как что нибудь понравилось, заснять сейчас же. Проявлять я буду вместе с Вами 26-го[,] наверно засидимся до последнего трамвая. Не смотрите без меня Чарли Чаплина.[50] Это замечательная пьеса, на которой часто хочется плакать, а не смеяться. Его песенка в конце фильма была для меня новым откровением в искусстве. Я до сих пор не могу понять, как он до этого дошел. Это что то совершенно бесподобное и необъяснимое. # Теперь о моей жизни здесь: мне осталось всего 4 концерта – сегодня с Цесевичем,[51] 21-го с Фишманом,[52] 22-го мой прощальный концерт[,] 23-го гастроль в Пятигорске, от которой я рад бы отвязаться, но не удастся с моим мягким характером. Вместе с этими четырьмя концертами это выйдет 58 концертов за лето, а всего за сезон 110 концертов.[53] Значит я все таки не окончательная развалина, если остаюсь в живых после такой нагрузки. Время провожу довольно однообразно, если не считать двух поездок в Ессентуки. Кан меня не оставляет и каждый вечер таскает в НКВД. Один вечер только провел с Воловичами в коллонаде. Я немножко удивляюсь Кану: я здесь работаю и поэтому веду свой рабочий образ жизни – поздно ужинаю и поздно ложусь спать, после концерта «проветриваюсь» и т.п. но он здесь лечится и всегда ложится не раньше часа ночи, просиживает по много часов в душном ресторане и по моему сводит к нулю все свое лечение. Златогорова уже уехала. Кому то из них – Кану или ей – я сослужил скверную службу: как то я ему сказал, что она начала меня очень раздражать своим «минодированием» (это слово я слышал только от Станиславского)[54], т.е. все время кокетничает и как бы говорит: [оборот] «Ах, какая я хорошенькая, ах, какая я очаровательная». Представьте себе, Кан после этого мне признался, что видит в ней против воли только эту черту, которая меня раздражает[,] и пыл его сразу остыл поэтому. А у них уже наладились было отношения. Вот какой я коварный оказался. # Дописываю много позднее. Пришел Кан и письмо спешно пришлось свернуть. Было бы не совсем ловко, если б он случайно прочел эти строчки. # С Левой я разговариваю только ради Вас. Он стал совершенно несносен. (…) # Как то на днях, когда у меня нервы по многим причинам были не в порядке, он зашел перед самым концертом и начал болтать обычную ерунду: «Я никем и ничем не интересуюсь в оркестре, никогда ни с кем не разговариваю, не выношу сплетен, интриг» и т.п. И тут же мне рассказывает (на одно дыхание, без всякой паузы), такой-то про вас сказал то-то, а такой-то по поводу вчерашнего концерта говорил то-то и то-то (…), словом сплетничал сам там[,] где его никто об этом не просил. Каюсь перед Вами, я не выдержал и сказал ему, что его болтовня меня раздражает перед концертом и я прошу его оставить меня одного. Он ушел, но повидимому нисколько не обиделся. Но вчера, сегодня я его уже к себе не пускал – говорил, что очень плохо чувствую себя и очень хочу побыть один. Даю честное слово, я бы терпел его ради Вас, так как все таки кое чем ему обязан, но у меня действительно на него не оставалось сил. # лист 2-ой. # (…) С этим человеком нужна большая выдержка. # Филармония все еще никого не нашла для Кисловодска. Они предполагали, что приедет Павлов-Арбенин[55] и потому прислали мне телеграмму об освобождении с 24-го числа, но Павлов-Арбенин отказался, так что положение у них неважное. Гастролей Себастьяна[56] тоже не будет, так что с 23-го числа начинает Берлин.[57] Помоги ему бог, я очень желал бы, чтобы у него это хорошо пошло. Вообще же я уже говорил, что во всем Советском Союзе есть только два дурака, которые берутся за такую лошадиную работу: первый, самый большой, это А.И.Орлов,[58] второй поменьше, это я. На будущий год я приеду сюда, как барин, промашу 2 концерта и поеду отдыхать. Вместе со мной заканчивает и Штейпресс. Так что заключительная часть сезона пройдет при новом составе исполнителей. Сегодня мне говорили, что с 1-го числа начнет здесь Сенкар,[59] который здесь уже был в этом сезоне. До 1-го как-нибудь протянут. Извините, что через каждые пять слов «так-что». # (…) # [оборот] # Опять не дали закончить письмо. Срочно вызвали в курзал на заседание. Муки еще не кончились. Получил все документы об увольнении, но местные власти заявили протест и снова послали в Москву телеграмму об оставлении меня в Кисловодске. Опять и я сочиняю телеграммы, так как уже не соображаю, чтобы я мог согласиться остаться до 15 сентября. # Настроение стало снова неважное. Приехал Ойстрах,[60] страстный шахматист. Торчат у меня с Каном и играют в шахматы. Здесь же Митя Кабалевский. Вечером обязательно надо идти в гости к Воловичу, пить, говорить любезности и проч. Народ ко мне валит пачками, остаться одному, собраться с мыслями почти не остается времени. Впереди 3 трудных концерта и 3 репетиции. На следующий день отъезд. До отъезда банкет с московским оркестром, который меня накачает до бесчувствия. Сегодня пришло секретное письмо из Москвы об увольнении по окончании сезона из нашего оркестра девяти человек, увольнении не вполне справедливом в отношении некоторых. Конечно об этом будут извещены только по окончании сезона. Одним словом совсем невесело в Кисловодске. # Очень хочется остаться одному, помечтать, мысленно поболтать с амии. # Увижу Вас 26-го, т.е. через 6 дней. Конечно, если меня выпустят из этого проклятого Кисловодска. # Будьте здоровы и пожалейте меня. Ваш Б.Х. # Кисловодск 20 авг. 1936 г. ##

*   *   *

Илл. 8. Колоннада в Ессентуках (фото с сайта http://www.skomir.ru/_ph/1/90576941.jpg)

[Письмо № 8. Кисловодск  21 августа (ночью) 36 г. – 2 страницы: на обеих сторонах полулиста]

Миленькая Мариночка, уже очень поздно – после концерта и после ужина, надо бы поскорей ложиться спать, так как завтра в 9 часов уже репетиция в Пятигорске – в 7.20 надо выезжать, но хочется сейчас перед сном поболтать с Вами хоть немножко. Вы очень молоды – я должен все время помнить об этом, потому что мне всегда хочется с Вами разговаривать , как со старым товарищем, [далее синими чернилами или химическим карандашом – тем же, чем Б.Х. расписывается в конце писем – зачеркнуто, но так, что при желании разобрать зачеркнутое возможно – полторы строки до конца абзаца:] которому можно открыть все свои душевные внутренние переживания, чтоб не сказать больше… # Дела мои все в таком же положении – меня все время мучают – вчера было решили выдержать до половины сентября, сегодня пришла телеграмма от Керженцева с требованием немедленно меня освободить и направить в Москву для дальнейшего следования в Ленинград. Я же получил предписание выехать 24-го с тем, чтоб не позднее 29-го быть в Ленинграде, а может быть потребуют даже к 28-му. Сейчас ночью пришла телеграмма из филармонии с просьбой остаться на 24-ое и 25-е и выехать 26-го. Словом сплошная кукарача. Я словно пешка для них для всех. А между тем, после такой работы как здесь, я даже не могу надеяться хотя бы неделю отдохнуть и избавиться от забот. # Сегодня играли Прелюды, рапсодию, венг. танцы Брамса и полет Валькирий. Полет Вы по моему ни разу не слышали – очень жалко[,] это куда интереснее, чем Риенцы. В отношении Вашей музыки я решил так: Я буду получать из Москвы заранее весь репертуар московских концертов и буду писать Вам, что нужно пойти послушать. Пропуска будете получать у Векслера, который в Москве этим распоряжается.[61] Я с ним договорюсь. Затем очень важно после новой вещи побеседовать с знающим музыкантом, который помог бы Вам доискаться смысла этой вещи. Это мы с вами будем делать устно и в письмах, для меня это будет большое удовольствие. # О Ваших увлечениях то в одном, то в другом направлении я тоже думал, тем более, что это очень на меня похоже. Нужно только, чтоб это не переходило границ, тогда это очень приятно. К сожалению, я никогда сам с собой не справлялся. Так, например, когда у меня начались шахматы, я не спал ночами, не ел, не отдыхал и способен был в течение одного дня, между двумя спектаклями играть в шахматы. Потом фотография – Вы сами знаете, как я свирепствовал. После концерта или после поездки в Пятигорск просиживал ночи напролет под душным одеялом. Так же было и с велосипедом и с другими временными увлечениями. Астрономия меня всегда очень занимала, но я никогда не занимался ею по настоящему. Между прочим директор московского планетария мой большой приятель – Костя Шестовский (или Шистовский, я никогда не знал)[62]. Если будете там, обязательно передайте ему от меня привет, кстати он сможет Вам показать много интересного, так как он большой знаток в этой области. # Лева сегодня мне прямо сказал, что пока была Марина, он мне был нужен, так как мне было приятно, что с нами есть кто то третий (???), но сейчас он явно чувствует, что он мне не нужен и собирается Вам жаловаться на меня. Я тоже обещал пожаловаться – он завел каких то новых знакомых и подкарауливает их перед концертом. Как от меня отшился, познакомился с какими то девушками и уже на концертах не появляется. (…) # Вчера вечером получил письмо от Саши откуда то с нефтяных разведок возле Баку. Отвечу ему вероятно уже из Л-града, так как здесь у меня уже нет времени на письма. Буквы у меня уже пляшут и как видите опечатки учащаются. Я очень устал сегодня. # Да, забыл совсем, часики в Пятигорске я все таки купил (как я жалею, что без вас). Говорят, что эти часы очень неважные и когда они ломаются, их отказываются чинить. # Простите мне мою бессвязную болтовню – я после концерта очень измочален и голова плохо работает. Но я всегда по Вас тоскую. И всегда мысленно с Вами. # До скорого свидания. Ваш Б.Х. # Кисловодск 21 августа (ночью). ##

*   *   *

Илл. 9. Кисловодск. Курзал (дореволюционная открытка)

[перед этим перерыв в переписке – почти в 1 неделю, во время которого Б.Х. побывал в Москве, в гостях у родителей М.Т. в Останкине; так как потом, в письме от 26.9.36 он пишет: «мы с Вами увиделись 26-го августа – ровно месяц тому назад, – в день моего приезда в Москву. А 29-го, как Вам известно, я уехал.»]

[Письмо № 9. 30 авг. 1936, наконец, из Ленинграда: машинопись, 1 листа с обеих сторон, 2-й экз. под зеленоватую копирку машинописи]

Милый, хороший фотограф, как Вы трогательно наклоняетесь затаив дыхание, над ванной с негативами при свете красного фонарика! Как Вы тяжело вздыхаете по временам! О чем? Какие думы Вас гнетут? Какие неразрешенные проблемы? Что Вас заботит? Расскажите мне и я буду вздыхать вместе с Вами. Может быть это фотографии Вас волнуют? Но Вы не отчаивайтесь, я Вам ручаюсь, что у Вас скоро это дело наладится. Как последние фотографии? Пришлите мне все обязательно. Я очень жду. Что Вы еще наснимали? Помните, что я должен быть в курсе всех Ваших фото-дел. О других делах я не смею настаивать, но знайте, что каждая маленькая черточка мне сейчас очень дорога и доставит много приятных волнений.

Что Вам написать о своей жизни? Давайте условимся, что Вы мне потом честно скажете, какие рассказы «были скучноваты», чтобы я в следующий раз не старался.

В день отъезда (вчера! а кажется, что это было так давно) я никак не мог помириться с мыслью, что не поеду вечером в Останкино.[63] Привычка – ничего не поделаешь! Кроме того думал, что в течение дня Вы мне позвоните, но может быть Вы не были в городе и не было под рукой телефона или просто устроили себе от меня «выходной» и не вспомнили ни разу. Провожало меня всего 6 человек и проводы были очень скромными. Более пышной была встреча здесь на вокзале, встречало много народу, но люди все незнакомые, все представлялись, но конечно сразу все перепутались в сознании, так что через пять минут я снова не знал, кто и что. Вчера я успел на прощание простудиться и до сих пор с маленькой температурой. У меня в бумажнике есть порошки, на которых вмест<о/е> нрзб лекарства, Ваша трогательная надпись. Сейчас буду их принимать, важно верить в лекарство и тогда оно помогает, а знать его рецепт конечно не так важно. Так вот, повезли меня с вокзала в Европейскую гостинницу и дали какой то особенно шикарный номер из двух больших комнат, а если считать большие прихожую и ванную, то и все 4. Понимаете как удобно – всюду можно нашвыривать массу вещей и искать галстух или пояс по всем четырем комнатам. Если б сейчас приехал бы Лева, я свалил бы его в ванной и дальше б не пускал – я на него страшно зол, на этого Вашего дррруга. Ну не сердитесь, не сердитесь, больше Левы в этом письме не будет.

Но счастье мое в этом грандиозном номере недолговечно. Сейчас приходил местный Леднев и предупредил, что 7-го числа приезжает 400 чел. интуристов (на фестиваль) и мне предстоит через восемь дней куда то перебираться. Так я буду скитаться недели три, пока мне не дадут квартиру и тут то начнутся главные мучения – надо будет заводить какое то хозяйство прислугу и прочую канитель. У меня же такое ощущение, точно я в Ленинград приехал на несколько дней и скоро поеду обратно «домой». Увы если это и произойдет, то очень не скоро.

В час дня я впервые пошел в театр. Пройти нужно примерно столько, сколько от Гранд-Отеля до Курзала, но все же за мной аккуратно присылают машину. Может быть это только в первый день. Меня впускает швейцар с бакенбардами – Игнат Иваныч, который наверно стоял у этих дверей еще при Александре 3-ьем. Он же меня первым и приветствует и желает мне [оборот страницы] процветания в театре. Поднимаюсь наверх. Идет Тихий Дон – утренник. Актеры, свободные от спектакля стоят на лестнице с намерением разглядеть меня и очевидно поделиться за кулисами с товарищами. Потом я вместе с заведующим труппой долго хожу по длинным незнакомым корридорам и осматриваю все репетиционные помещения. Пока я привыкну ко всем этим корридорам, ко всем этим незнакомым лицам, к новым порядкам!

В театре сижу до четырех часов, копаюсь во всевозможных делах. В 5 часов я на обеде у директора, в 7 меня отвозят домой, а в 8 снова машина – пожалуйте на спектакль. Идет Ромео и Джульетта Гуно. Опера очень мелодичная и приятная, голоса очень неплохие, оркестр просто отличный, хор наверно утомлен, потому что поет второй спектакль. Что же касается сценической стороны………[64] Об этом лучше не говорить. Актеры все в трико, на кривых ногах, не умеют ни фехтовать ни просто держаться сколько нибудь приличным образом, на высоких нотах выбегают на рампу и «докладывают» их публике, и это все в самом передовом, в самом лучшем в СССР оперном театре! Вот где придется много поработать.

На спектакле присутствуют власти, которым я представляюсь, сижу с ними в правительственной ложе и в антракте поддерживаю разговор в соответственном стиле.

Вот Вам сухая хроника за первый день моего ленинградского житья. Очень жаль, что она получилась такой не интересной. Я целый день запоминал ряд мелочей специально для Вас, но сейчас я так устал, что позабыл почти все.

Посылаю Вам одну из своих прежних фото, которую стащил у брата. Она единственная и я надеюсь, что когда она перестанет Вам что либо говорить, Вы мне ее вернете обратно. Не забудьте тогда! А сейчас Вы должны мне прислать Вашу фотографию, потому что иначе, согласно существующих примет мы с Вами посоримся, чего Вы – я не сомневаюсь – не хотите.

Сейчас уже с середины дня идет мелкий ленинградский дождик, так называемый пульверизатор, от которого не спасают зонты, так как он забрызгивает мелкими капельками со всех сторон – с низу, с верху, с боков. Я очень продрог и кончится вероятно тем, что мне удастся заболеть по настоящему. В чужом городе, в гостиннице это конечно особенно приятно. Если буду помирать то из последних сил дотащусь к Вам в Останкино и помру на Вашем крылечке. По крайней мере оригинальная и в высшей степени романтическая смерть. Как видите, Ромео все таки произвело на меня впечатление.

Пишите мне дорогая Мариночка, Вы же должны посочувствовать мне немного. Почему Вы так сочувствуете Леве и не принимаете никакого участия во мне? Ведь он гораздо счастливее меня и гораздо меньше нуждается в Вашем сочувствии. Он уверен, что он неотразим, что он очень умен, что он интереснее всех на свете, что все его поступки проникнуты мудростью, что каждое его слово необыкновенно оригинально и интересно, да если б мне иметь такую уверенность, я был бы самым счастливым человеком и конечно не нуждался бы ни в каком сочувствии. Pardon, снова о Леве! Безобразие! Действительно он у меня поперек горла стоит Ваш Лева.

Так будьте здоровы и помните обещание раньше двух недель не забывать. Передайте пожалуйста от меня сердечный привет Маргарите Христиановне.

Ваш Б.Х

30/VIII 36 [подпись и дата от руки, черные чернила]

[приписка – вертикально на полях 1-го листа основного текста:] Если напишете не позднее 4-го то «Европейская гостинница № 21» А затем пл. Лассаля 1 Дирекция театра, мне.

*   *   *

Илл. 10. Ленинградский Малый оперный (Михайловский) театр (фото с сайта http://history-petersburg.ru/images/41/images/dvorjanskoe-sobranie-brfilarmonija-im-d-d-shostakovicha-bolshoj-zal_71202.jpg)

Илл. 10а. Малый театр в Санкт-Петербурге (дореволюционная открытка)

 [Письмо № 10. 1 сент. <1936>]

Дорогая маленькая Мариночка, ну конечно Вы уже меня забыли. Уже раскрываете альбом, смотрите на фотографии и спрашиваете: «Кто такой, чорт возьми?» А я Вас очень хорошо помню, честное слово! У меня замечательная память. Помню и интонации голоса, и улыбки – довольные и недовольные, умею очень хорошо их отличать, особенно хорошо помню все манипуляции нижней губкой (это я не только помню, но и умею недурно воспроизводить). Ничего я этого не забуду даже, если меня из Ленинграда ушлют в Мурманск, а из Мурманска на Шпицберген. А Вы вон какая! Приговариваю Вас условно до третьего сентября. 3-ьего я получаю от Вас письмо – милое, хорошее, радостное и непосредственное, как Вы мне когда то писали. Если же и третьего ничего не получу, то приговор станет окончательным и не будет уже подлежать никакому обжаливанию. Трепещите!

Вчера «у нас» шла Кармен. Этот спектакль меня ждет определенно – при всей моей скромности (а где Лева?) могу об этом заявить. Я Кармен дирижировал сравнительно немного (35-40 раз), но за то не было ни одного спектакля, на котором я не сделал бы всего, что только было возможно. На днях посмотрю Пиковую Даму и тогда мы с Вами решим, с чего же мне начинать в этом мрачном Ленинграде.

А до чего же действительно он мрачен! Вчера я спал до половины десятого. Для меня неслыханно поздно. Произошло это потому, что за окнами были не то сумерки, не то рассвет. В 11 часов поехал в Ленинградское управление искусствами (бывшая контора императорских театров – старое казенное здание – унылое и неприветливое). Свет чуть брезжит сквозь окна, везде горит электричество, за окном безнадежный мелкий дождик, прямо полярная ночь какая то в августе месяце! На обратном пути попросил шофера сбросить меня на Невском и пошел посмотреть, что делается в ленинградских магазинах, которые мне всегда казались очень заманчивыми. Представьте себе, нет ровно ничего любопытного. Вроде, как в Кисловодске. Почтовой бумаги нигде нет, конвертов конечно то же самое и вообще мое любимое писчебумажное царство здесь в полном запустении. Знаете что для меня сделайте: купите мне какую нибудь маленькую записную книжицу. Здесь этого товара нет совершенно, я все записываю на клочках, которые теряю. А сейчас как раз масса всяких адресов, новых фамилий и т.п. чепухи.

В Вашей Москве на Кузнецком переулке есть два очень хороших писчебумажных магазина. Вы, как примерная школьница, наверно хорошо их знаете.

Заглядывая из магазина в магазин я добрел до Литейного. Эта улица вся сплошь состоит из книжных магазинов (где Ваш Лева?). Там их просто [оборот] невероятное количество. Я накупил себе французских книг – таких, которые можно достать только в Ленинграде. Вот например называется «La femme». Это не роман, а какая то философия. Первая глава озаглавлена: «Какая la femme предпочтительнее в жизни – образованная, или неграмотная? Впрочем, это заглавие не первой главы, а одной из следующих. Заглавие первой главы я даже боюсь Вам процитировать. Книга издана в 1868-м году и насчитывает 468 страниц. Вчера перед сном прочел страничек 20 из первой главы, но очень многого еще не усвоил. Надо будет всеми этими вопросами заняться посерьезнее. Другая книга называется «L'amour» и на вид такая же серьезная. Не успел ее даже просмотреть, а тема как будто любопытная.

Вечерами (или вернее ночами, потому что прихожу домой в половине второго) сижу один, никакие Каны не приходят. Поднимаюсь наверх в ресторан, где к большому удивлению танцующих и пьющих окружающих сижу с книжкой или с газетой.

Вчера днем обошел все помещение театра. Какое богатство и обилие разных помещений! Не сравнить с филиалом в Москве. Вот уж Вы удивитесь, когда я Вас повожу по всем этим корридорам и лестницам. Прекрасные артистические комнаты – просторные и хорошо обставленные, 10, а то и больше кабинок с душами. Инголяторий. Грандиозный балетный зал. Очень большой репетиционный зал и бесконечное количество репетиционных комнат. Колоссальные гардеробные, насквозь переплетенные противопожарными металическими трубами из которых в любой момент можно пустить фонтаны воды. Фойе солистов, оркестровое фойе, хоровое фойе, балетное фойе. Мастерские бутафорские, столярные, слесарные. Все это очень просторно, всюду порядок, пожилые солидные люди, которые всем этим распоряжаются. Погодите, приезжайте только, уж я Вас повожу!

Вчера же знакомился с некоторыми солистами и с оркестром. Народ все незнакомый, жмутся в кучку[,] пялят глаза. Я не очень развязен, чтобы сразу начать разговор, стоим, улыбаемся и я спешу пройти куда нибудь в укромное место.

Ну довольно о себе, надо же немного и о Леве. Что хорошенького он пишет? Какими еще скверными словами меня поносит? Как там концерты? Вернулось к нему воодушевление после моего отъезда или нет? Ведь со мной он последнее время никак не воодушевлялся. Напишите мне о нем обязательно, видите, как я волнуюсь.

А сейчас я должен, убегать в театр, меня наверно уже ждут. Так прощайте хорошая Мариночка и вспоминайте иногда Вашего старого друга.

Ваш Б.Х

Передайте от меня привет маме. Меня очень утешило, когда она, прочитав пись-мо Левы поспешила мне сказать, что не разделяет его мнения обо мне. Серьезно! [строка после знака дефис подпечатана вертикально, справа на полях листа]

^I/_IX. Поздравляю Вас с Вашим праздником. # Сегодня юношеский день [подпись, дата и приписка от руки, черные чернила, одно слово подчеркнуто]

*   *   *

Илл. 11. Бывшее здание Дирекции Императорских театров в Ленинграде (фото с сайта http://de.academic.ru/pictures/dewiki/82/RossiStreet.jpg)

[Письмо № 11. Ленинград, 2 сен. 193<6>: записка от руки, на зеленоватом полулисте бумаги, свернутом вдвое, 4 страницы, темно-фиолетовыми чернилами]

Миленькая Мариночка! # Я очень боюсь, что сегодня у меня не останется времени на письмо. # С каждым днем набегает все больше дел. # Но я все больше думаю о Вас и очень интересуюсь Вашей жизнью. # Начались занятия в школе?[65] В какие часы Вы там бываете? Как все Ваши болезни – ведь гланды сейчас по последним данным науки оставляют в покое, чему я очень рад. # [оборот] Может быть без гланд жизнь окажется не такой интересной, как знать? # А помните, как мы с Вами температуру мерили в день (или в ночь) нашего знакомства? # Вы держали термометр минут 40, а я Вам все говорил, что мало. А ведь термометр-то мой, я от Вас могу теперь гландами заразиться. И Вы будете отвечать за то что сгубили хорошего человечка. # [2 страница] Мне уже безумно хочется в Москву, здесь ужасная тоска. Вчера один из знакомых должен был уехать туда, я подъехал на вокзал, так его и не повидал, но с большой завистью и тоской смотрел и на поезд, и на уезжающих людей. # Мысленно я все время с Вами, как с единственным оставшимся у меня другом, всех остальных я растерял за поездки. Даже Кан не написал мне ничего. Но ведь Кан против Вас «новый» друг. А «старый» друг мне тоже ничего [оборот] не пишет. # Будете ли Вы заниматься языками? Даю Вам на всякий случай адрес своего замечательного француза – Новинск. бульв., <больш> Новинск. пер. д.3 кв. 30. Зовут его Василий Варнович. Отчество чуднóе. # Ваш друг Лева добавил бы: «передайте ему привет и скажите ему, что он сви<нь>я». Но я об этом не прошу конечно. # В Воронеже я познакомился с 72-летней француженкой, которая мне потом предлагала приехать в Москву и заниматься моим хозяйством. В прежней моей московской жизни это было мало нужно, а сейчас я подумываю написать ей и предложить приехать в Ленинград. Правда, уж очень много ей лет. # Так прощайте, мой самый старый друг. Пишите мне обо всех мелочах, как я Вам. # Всегда Ваш Б.Х. # Ленинград # 2/IX 36 # [приписка на полях:] Не забудьте маме передать привет. ##

*   *   *

Илл. 12. Н.Д.Мордвинов (фото с сайта http://server.audiopedia.su:8888/staroeradio/images/pics/013286.jpg)

 [Письмо № 12. Ленинград 3 сентября 1936 г.]

Дорогая Маришинька, сегодня уже 3 число, т.е. я безусловно получаю от Вас письмо. Смотрите! Кроме письма я получаю также фото последней серии. Наверно здорово Вам пришлось с ними повозиться! Мы с Вами – фотографы, хорошо понимаем друг друга. Это не то что все Левы и Нилочки, которые только знают требовать карточки. Кстати, как Нилочка? Видели Вы ее? Какие она анекдоты рассказывает? Кого Вы еще видели из многочисленной группы кисловодских друзей? У Вас там были друзья штатные, заштатные и сверхкомплектные. Я принадлежал не то ко второй, не то к третьей группе. В первую Вы меня не принимали вероятно потому что я не имел достаточных рекомендаций. Вообще бесспорно к первой принадлежал только Ваш обожаемый Ле.. тьфу! опять Лева. Очевидно я без него никак не могу обойтись. Правда в письмах он мне помогает здорово. Имею право издеваться над ним как угодно. И это над Вашим другом! Так и быть, обещаю в завтрашнем письме устроить ему выходной и не трогать его совершенно. А за сегодняшнее не ручаюсь.

Приступаю к очередному описанию ленинградских впечатлений. Надо сказать, что это не так легко, потому что мой ежедневный маршрут от гостинницы до театра и обратно дает очень немного впечатлений. Вчера, вместо того чтобы лечь спать после обеда, я решил пройтись по магазинам. Я немного поспешил оклеветать Вам все ленинградские магазины. Например гостинный двор, который я обошел вчера, явление очень любопытное и оригинальное. Представьте себе Ваш московский ГУМ, только во много раз больше. Занимает это здание огромный квартал. Когда то, лет сто назад, там торговали купцы, которые зазывали народ. Теперь Вас никто не зазывает, народу в магазинах и так порядочно и продавцы смотрят на Вас хмуро и недружелюбно. Впрочем зря я говорю «на Вас». Как раз на Вас продавцы смотрят отнюдь не хмуро – это я и сам помню и Марг. Христ.[66] рассказывала (про покупку альбома).

Вечером смотрел один акт Севильского, а затем меня повезли на открытие гастролей украинского театра им. Шевченко (бывш. Березиль)[67]. Открытие носило очень торжественный характер и я должен был входить в группу, приветствовавшую театр братской республики от лица ленинградских театров (!!!!). Ну что Вы скажете! Хорошо еще, что мне не пришлось выступать, а то я должен 6ыл бы говорить «наш славный город»... и т.д., а я в этом славном городе всего шестой день и по совести сказать все еще мечтаю удрать отсюда. Пьеса шла на украинском языке, я посмотрел один акт и после торжественной части удрал. Шофер (Жорж) повозил меня с полчасика по городу и я поехал домой. В час ночи разговаривал по телефону с Мордвиновым (вероятно будем с ним вместе ставить Онегина к пушкинским дням). Он вчера вернулся в Москву из Кисловодска. Успел мне передать по телефону привет от Кана. Неужели Вы никогда мне не можете позвонить? Если мы условимся, то это можно и днем (кажется) и уж во всяком случае после двенадцати ночи. Но я так поздно прихожу из театра, что если я заранее не буду знать, может легко случиться, что меня не окажется дома. [оборот] Междугородняя станция помещается у мясницких ворот и если Вы не придумаете для себя ничего более интересного, то позвонив ко мне в 12, Вы вполне успеете еще на трамвай. Меня же Вы этим очень обрадуете. Напр. 6-го вечером идет Тоска, которая вероятно кончится раньше двенадцати, так что к 12-ти я буду дома.

6-го с утра поеду на машине в Петергоф смотреть фонтаны. После этого каждый фонтан будет описан в отдельности. Если Вы приедете зимой, Вы их уже не увидите – они действуют только до 15 сентября.

Вчера в ресторане встретил Юрьева – драматического актера – нар. артиста.[68] Он живет здесь же и теперь мы с ним обедаем и ужинаем вместе. Конечно это не Кан – человек он не очень интересный, но все же веселее, чем одному. Его знают все оффицианты и один из них вспоминал старые петербургские рестораны Донона[69] и Кантана в которых он помнит Юрьева еще 35 лет тому назад. Я эти рестораны помню по рассказам Аверченко.[70]

В гостннице здесь обстановка очень чопорная – горничная меня называет «Monsieur», оффициант по утрам не иначе, как «господин». Дерут они за эту честь конечно три шкуры.

В театре работы все больше с каждым днем. По совести сказать, мне уж хочется начать дирижировать, надоело заниматься одной дипломатией. Но еще месяц по крайней мере выдержу, так как надо использовать редкую возможность отдохнуть. Я все вспоминаю пятую симфонию Чайковского, на которой свихнул левое плечо. Вот до чего домахался в Кисловодске! Между прочим в театре пока выходных дней не предвидится. Это очень печально, не знаю, как будет дальше. Правда один раз в месяц я категорически буду приезжать в Москву, но если это только на один день, то мало (или недостаточно) радости. Больше же пока и мечтать не приходится.

Так вот, миленькая Мариночка, моя хроника стала малоинтересной и наверно скоро Вы начнете зевать за моими письмами.

А сейчас заранее благодарю Вас за письмо, которое я несомненно сегодня получу и желаю Вам всего наилучшего

[от руки:] Ваш Б.Х

Ленинград 3 сентября 1936 г.

Передайте от меня сердечный привет М.Х. и Савве. Когда приезжает А.С.[71]?

Мой телефон «Европейская гостинница» № 21 (до 7-го сентября).

Посылаю Вам фото, которую содрал у брата со стены. Это тоже единственная. Снимал Алеша Степанов[72] – бас из театра Станиславского у него есть негатив, который я может быть заберу когда нибудь.

*   *   *

Илл. 13. Б.Э.Хайкин (1936)

 [Письмо № 13. Ленинград 4 сентября 1936 г.: на половине листа, с одной стороны]

Миленькая моя хорошая Мариночка, как я вчера предполагал, я действительно получил от Вас письмо, правда очень короткое, с очень дорогими для меня фотографиями. Получилось очень недурно, за исключением той фото на которой я слишком откровенно и неудачно позирую за столом. Очень бы Вас просил эту фото изъять и никому не демонстрировать, потому что за такую фото меня могут лишить звания фотографа и вообще порядочного человека. Но я очень жду от Вас писем. Неужели Вы мне ни капельки не сочувствуете и не настроены мне писать? Я тогда буду на Вас жаловаться. Я уж найду куда жаловаться – пойду в милицию, в местком.

Вчера получил первую партии писем (7 штук), между прочим от Кана из Кисловодска. Это первое письмо из Кисловодска. Я писал усачу Рослову[73] и просил выслать мне все программы, но еще их не получил. Кан пишет, что 31-го они были намерены там дать концерт... без дирижера. Это замечательно! Уехал Хайкин из Кисловодска и дирижеров на свете больше нет. Кан там давал сеанс[74] (как раз в день моего отъезда) и прислал мне вырезку из газеты, которую пересылаю Вам.

О своей унылой жизни ничего Вам не пишу, потому что чувствую, что скоро истекут обещаные две недели и я Вам уже не буду интересен. Так прощайте

[от руки:] Ваш Б.Х

Ленинград 4 сентября 1936 г.

*   *   *

Илл. 14. Европейская гостиница в Санкт-Петербурге (дореволюционная открытка, фото с сайта http://lol54.ru/uploads/posts/2013-03/thumbs/1362393620_sbppubtransp02.jpg)

 [Письмо № 14. Leningrad 5 сентября 1936 г.; машинопись на 1 листе, 1,5 страницы]

Дорогая Мариночка, как Вы наверно уже заметили, это у меня излюбленный способ: начать плакаться на отсутствие писем и притвориться, что я их и не жду и тогда в тот же день приходит письмо, а то и два. Так было и вчера, когда я получил одно письмо в 12 час., а следующее в 4. Спасибо за милые карточки, Вы молодец, снимать через зеркало очень сложная история и я не знаю, вышло ли б у меня что нибудь. А уж что за лукавое личико! С нетерпением жду дальнейших фото. Все в Вашем письме меня очень радует – и то что Вам надоела праздная жизнь, и то что Вы толстеете и то что Вы намерены серьезно заниматься немецким. Поскольку мы с Вами живем душа в душу, я тоже начал толстеть – вероятно потому что абсолютно не хожу пешком, свободен от дирижирования (что очень непривычно для моего организма) и аккуратно стараюсь спать днем. Чтобы продолжать Вашу линию, я то же приналягу на тянучки. К сожалению у меня не проходит простуда и каждый день немного поднимается температура.

Вы спрашиваете, за что я так мучаю Леву? Простите, но я никак не собираюсь оставлять его в покое. Я его теперь изведу совершенно в письмах к Вам. Так что и не просите о пощаде для него. За поцелуи в письмах он еще будет иметь от меня «компот». А Вас я очень прошу не успокаивать себя на том, что поцелуи «бессознательные». Иногда бессознательные поцелуи бывают много эффектнее сознательных.

Вчера у нас шла Снегурочка. Вы уж теперь имеете репертуар и знаете заранее, на каком я спектакле. Снегурочка была когда то моей любимой оперой, очень давно я ее не слышал и вчера не мог спокойно слушать и сидя один в ложе с трудом сдерживал волнение (мне стыдно сознаться, что даже слезы). Посмотрите обязательно этот спектакль в Москве. Какая чудная сказка и как она живет до сих пор! Сколько приятных ассоциаций можно найти для самого себя! Как мне приятно было думать о своей милой далекой останкинской Снегурочке!

Вчера же я видел большую балетную репетицию. Ну что за молодцы детишки! 9–10 летние мальчики и девочки так хорошо и серьезно работают, так прилежны, сообразительны и ловки в своем деле, что даже стыдно становится за взрослых. А в вечернем спектакле (Снегурке) они разделали птичий хоровод просто замечательно. Был вчера днем в Мариинском Театре. Новый директор оказался моим хорошим знакомым, он мне с утра звонил, очень просил приехать. Виделся там и с Пазовским.[75] У него большое горе – целый ряд безголосых актеров поет там еще со времени Александра III, многие из них достигли 75-ти летнего возрасти, но уходить со сцены не собираются. Меня очень интересуют там некоторые спектакли и попозднее я начну туда захаживать. Посмотрю там Мазепу, спящую Красавицу, Руслана и др.

Спасибо за книжечку, которой я жду и заранее ей радуюсь. Не знаю, как ее переслать, попробуйте позвонить 2-97-17 к моему брату Семену Эмман. или его жене Рахиль Александровне. Как будто кто-то собирается оттуда скоро, так мне говорил по телефону вчера один из знакомых; писем от них я еще не имел.

Кан вероятно пойдет скоро слушать Златогорову в Снегурочке и тогда я надеюсь, он за Вами зайдет, а то я боюсь, Вы одни не соберетесь.

Вот все наши с Вами дела. Пишите мне, помните!

[от руки:] Ваш Б.Х

Leningrad 5 сентября 1936 г.

Ровно месяц назад я сделал замечательное сальто над Ольховкой и сидел потом полтора часа в фотографии! А дома уже ждала предательская телеграмма.

*   *   *

 [Письмо № 14а. <5> сен. 1936, Ленинград: от руки, на желтоватом полулисте бумаги, свернутом вдвое, 2 страницы, темно-фиолетовыми чернилами]

Многоуважаемая Маргарита Христиановна! # Спасибо за несколько теплых строчек. Когда попадаешь к новым друзьям, в совершенно новую среду, это особенно дорого и приятно. # Мариночка, это сейчас моя единственная и самая большая привязанность. Я очень жду, что она скоро меня забудет, так как знакомство наше было мимолетным и не могло оставить [2-я стр.] сколько нибудь глубокого впечатления у 17^ти-летней девочки. # К сожалению, я, против воли, слишком часто забываю о ее возрасте, чувствую ее своим товарищем и поэтому наверно в письмах позволяю себе много лишнего. # С своей стороны желаю Вам счастья и успехов Вашей замечательной дочери. # Преданный Вам # Б.Хайкин. # ?-<4/5>.9.36 # Ленинград ##

*   *   *

Илл. 15. Б.Х. на перилах моста через р. Ольховку. Кисловодск. 1936

 [Письмо № 15. Ленинград 6 сент. 1936]

Миленькая Мариночка, сегодняшнюю поездку в Петергоф пришлось отменить по причине не вполне прошедшей простуды. К тому же дел сегодня отнюдь не меньше, чем во всякий иной день.

Вчера неожиданно приехал в Л-град мой кузен, сын моей мачехи, Виктор Ардов,[76] которого Вы может быть знаете по пьесам, рассказам и Крокодилу. Это необычайно веселый, живой и жизнерадостный человек и я за вчерашний день насмеялся столько, сколько мне не приходилось пожалуй смеяться в течение всего лета. Началось это еще за обедом в ресторане, когда он импровизировал разные дикие вещи так что я хохотал до слез, затем он за что то на меня разозлился и начал кричать: «отсядь от меня за другой столик». Народу было довольно много и все с большим удивлением смотрели на эту сцену, но Виктора это нисколько не смущало. Конечно этого человека надо знать. Вечером он пришел к нам в Театр как старый знакомый (с директором он действительно в приятельских отношениях), шумел, рассказывал всякие нелепые истории и т.п. После спектакля пошли к В. Стеничу – переводчику и либретисту,[77] где я буквально не умолкая прохохотал до 4-х часов ночи. Там же был писатель М.М. Зощенко. Хотя он и юморист, но человек он на редкость робкий, спокойный и молчаливый. Стенич-же и Ардов, это что то совершенно невероятное, уверяю Вас, что Вы никогда ничего подобного не слышали. Я Вам осязательно покажу этих людей, – Ардов живет в Москве, так что это особенно просто. Сейчас он приехал на 6-7 дней в Ленинград делать какую то работу для Мюзикхолла. Привез мне еще целый чемодан вещей. Завтра поеду смотреть свою новую квартиру и числа 18-го туда перееду. Завтра к 12-ти часам ночи я приглашен местным представительством ВОКС сюда-же в Европейскую на встречу с чехословацким хором «Типография». Сопровождать меня будет Виктор Ардов. Что-то будет? Еще вчера, когда эти чехи пришли обедать, он им в догонку пел «Чехи и словаки воют как собаки». Сочинил он это тут же конечно. Вместе с хором приехал заведующий иностранным отделом филармонии Юделевич. Как то в Гранд-Отеле мы с ним сидели возле Вас, за соседним столиком, но тогда мы с Вами знакомы не были, так что Вы едва ли его помните.

Вчера отправил два письма в Кисловодск – Золотареву[78] и Рослову. Рослова просил между прочим о негативах, я сейчас очень жалею, что оставил их там, так как они могут разбиться пропасть и т.п.. 14-го они в Кисловодске кончают сезон. Я собираюсь послать телеграмму, с удовольствием бы съездил туда на 14-ое, подумайте, сколько эти люди там работают, пока дождутся месячного отпуска. Не думаю, чтобы сейчас там были приятные погоды, я все время там слышал, что в мае и в сентябре условия для работы оркестра очень неблагоприятные. Вероятно и сырость и холод, что было очень неприятно в мае и что наверно особенно неприятно сейчас, когда все утомлены до крайности.

Посылаю Вам фотографию группы музыкантов из филармонического оркестра. Сохраните ее на память, а то у Вас один только Лева.

Уже начинаю мечтать о поездке в Москву. Есть целый ряд дел, которые требуют разрешения в довольно срочном порядке и которые являются достаточным предлогом для поездки. К сожалению восьмого у нас фестиваль и в нашем театре будут все московские власти, так что те дела, которые можно разрешить сейчас к сожалению могут быть разрешены здесь. Писал ли я Вам, что в Москве сейчас образован высший музыкально-театральный совет при Комитете, который будет собираться раз в месяц и в который входят два человека от Ленинграда – я и Пазовский. Таким образом на самом законном основании я один раз в месяц буду приезжать в Москву. Правда, когда я начну ставить Онегина, может случиться, что 1½ – 2 месяца я не смогу оторваться от работы даже на один день. Но Онегина я начну только после нового года или в конце декабря.

Вот каковы настроения на сегодняшний день Мариночка. Вы мне недостаточно пишете о своих делах. Меня интересуют абсолютно все подробности так что пишите все подряд, не выбирайте.

Жду Ваших писем и очень по Вас скучаю.

[от руки:] Ваш Б.Х

Л-град 6 сентября 1936 г.

*   *   *

Илл. 16. Виктор Ардов

[Письмо № 16. Ленинград, 7 сент. 1936]

Миленькая моя лентяечка, Вы опять меня забыли и не пишете. Правда на днях было два письма, но в отношении писем время идет так медленно, что впечатление, будто это было уже очень давно.

Вчера, против ожидании, поехал все же в Петергоф (с директором и его женой). Поездка была мало удачной – прежде всего значительная часть шоссе была закрыта на ремонт и ехали какими то окружными дорогами через Пулково, Красное село, Лигово и Стрельну. Ехали туда два с половиной часа, кроме того произошел очень неприятный случай – уже вблизи Петергофа какой то мальчишка неожиданно спрыгнул с подводы и бросился бегом прямо под машину. Хотя шоффер успел сделать крутой поворот, мальчик все же стукнулся довольно сильно об крыло заднего колеса, так что его пришлось повести в больницу. Это продолжалось еще час времени и конечно оставило очень тяжелое впечатление, хотя никаких тяжелых повреждений мальчик не получил.

Фонтаны в Петергофе замечательные, я их видел в первый раз и очень жалел, что Вы их можете увидеть только очень нескоро, потому что 15 сентября они закрываются до следующего лета. Вернулись в Ленинград только к 9 час. вечера прямо ко второму акту Тоски. К 12 часам я был дома, так как предполагал, что Вы м.б. позвоните по телефону.

Таков был вчерашний день. Сегодня премьера балета вечером, днем бесконечное количество всяких утомительных дел. Очень буду ждать дневной почты.

Посылаю Вам фельетон Ардова из последнего номера Крокодила.[79] Очень жду от Вас обещанных писем.

Сегодня ровно месяц со дня Вашего отъезда из Кисловодска. Впечатление, что это было очень давно, по крайней мере с годик.

[от руки:] Ваш Б.Х

Ленинград 7 сентября 1936 г.

[от руки:] Кланяйтесь пожалуйста от меня маме и Савве.

*   *   *

Илл. 17. Карикатурные рисунки Виктора Ардова: Стенич, Дикий и неподписанные (1936)

[Письмо № 17. Ленинград, 8 сент. 1936]

Миленькая Мариночка, вчера получил от Вас письмо, а сегодня посылочку. Все Ваши письма дошли – вчера было четвертое. Оно меня очень порадовало, но я растроен, что доставил Вам столько хлопот с книжечкой. Я предполагал, что Вы купите первую попавшуюся, потому что здесь нет  вовсе никаких. И никак не думал, что Вы будете искать по всему городу. Во всяком случае от души благодарю Вас за хлопоты и за волнения, которые я кстати испытывал вместе с Вами. Как раз сегодня, получая посылку на почте, я там встретился с актером малого театра (московского) Аксеновым,[80] который тоже пришел за посылкой. Как он мне сказал, ему из Москвы выслали  книжку, я поспешил сказать, что мне тоже, однако он ждал книги для чтения, а не записной и очень удивился, когда я ему сказал, какая мне должна придти посылка; было очень смешно. Обе книжечки замечательны, особенно мне приятна Ваша маленькая, которую я, признаться, даже обнюхал со всех сторон, чтобы угадать, где она у Вас так долго лежала. Она очень приятно пахнет какой то ароматной травой и парфюмерией; многие вещи особенно любишь после того только, как они долго пролежали, сжились с тобой и приобрели какой то приятный запах. Но это все фантазии, которые могут придти в голову только после бесконечного житья в гостинницах, среди чужих людей с отвратительной мертвечиной и казенщиной всех на свете отелей – безразлично более или менее шикарных. Я с нетерпением жду своей квартиры, заведу там хозяйство, радио, кошку и все, что составляет домашний уют. А пока что я все в том же 21-м номере, повидимому меня только напугали, что меня выселят для [sic] иностранцев[81] – сегодня все фестивальщики уже приехали, а меня не трогают. Правда, даже имея квартиру, я повидимому буду там проводить очень немного времени. Раньше пяти часов уйти из театра не удается, к восьми нужно быть там снова, когда начнется дирижерская работа, еще больше потребуется времени. У меня уже есть кабинет и секретарша – могу Вам письма писать теперь через секретаря. Например:

«Многоуважаемая m-lle Турчинович, Б.Э. Хайкин настоящим просит Вам сообщить, что он попрежнему очень по Вас скучает и надеется, что Вы о нем помните. Выражая надежду на Ваше благосклонное к нему отношение, Б.Э. просит Вас по всем вышеуказанным вопросам обращаться в секретариат.
Секретарь…… N….. Ленинград……. 193…г. »

Письмо в такой форме, но несколько иного содержания я уже отправил в Кисловодск одному Вашему другу, которого я не называю, так как Вы очень сердитесь. В этом письме я ему категорически предлагаю воздержаться от дерзких и неуместных фраз в своих письмах и проявлять перед адресатом больше почтительности и уважения.

Вчера чествовали чехов. Виктор к счастью где то заигрался в карты и пришел к четырем часам утра (но все же пришел!). Разошлись около пяти. Какой от чех, сидевший возле меня, здорово выпил и полчаса подряд лопотал мне что то по чешски, причем это была одна и та же история, которую он рассказал раз шесть подряд, так что в конце концов я начал понимать о чем идет речь. Какой то его приятель играл на хроматической гармонии всего Вагнера (все, что я понял). Он меня совершенно умучил этой хроматической гармонией. Было очень много речей, которые переводились с русского на чешский и обратно. Конечно это было очень скучно. Рядом со мной сидела некто Эльга Ивановна из ленинградкой Филармонии с которой я затеял игру – кто больше знаменитых людей напишет на какую нибудь букву. Все же веселее, чем пьяный чех с хроматической гармонией. Сегодня у нас был фестивальный спектакль, опять шум, суета и иностранцы. Как говорил в Кисловодске Миша Лешев, (про публику, которая собиралась на концерты), «народ опять идет нас утомлять». Так же и здесь, эти иностранцы и банкеты начинают утомлять. Из Москвы приехал Я.О. Боярский, некоторые корреспонденты, директор филиала большого театра Леонтьев, словом появились знакомые московские лица, от которых повеяло чем то родным. Завтра опять заседание с утра с москвичами, правда не торжественное, а деловое. Зачем приехали некоторые из них мне совершенно непонятно – кое кто в течение спектакля даже не вошел ни разу в ложу, а так и просидел весь вечер за столом в кабинете дирекции.

Виктор сегодня забежал ко мне на минуточку проститься, – он уезжает на несколько дней в Москву. Я его очень люблю и без него стало совсем одиноко.

Между прочим, меня занимает один возрос: я очень подробно пишу Вам обо всех мелочах своей новой ленинградской жизни. Интересуют ли они Вас? Порой мне кажется, что я должен на Вас производить впечатление странного чудака – из Кисловодска я писал Вам очень подробно, что было вполне естественно, потому что Вы там были сами и могли интересоваться всеми подробностями. Сейчас картина совершенно иная. Пожалуйста напишите мне честно, отбросив деликатность и т.п. может быть все это скучновато и совершенно ненужно? Впрочем, лучше не пишите, так как писать к Вам для меня так[о]е большое удовольствие, которого не хочется лишаться.

Я уж здесь десять дней. Пройдет еще пара недель и можно будет собраться в Москву. Есть надежда побывать в Москве еще в сентябре. Зимой сыграю два-три концерта с моим любимым московским оркестром. Вот будет радостная встреча! Надеюсь Вас видеть на этих концертах. Правда Риенци не будет, надо будет дать что нибудь посвежее.

Прощайте миленькая хорошая Мариночка, Я очень много о Вас думаю, сегодня днем очень крепко спал и видел Вас во сне. Повидимому это было в Кисловодске – Вы сидели на траве с Мордвиновым, я за что то на него и на Вас обиделся и разыгралась какая то сцена. Что значит, что предвещает такой сон?

Ваш Б.Х

Ленинград 8-го сентября 1936 г.

Пожалуйста передайте привет маме, папе и Савве.

Спасибо за ка<лтуске>[82] – очень тронули, я даже взглянул, нет ли какого-нибудь наставления от Вас.

*   *   *

Илл. 18. Карикатура и стишок В.Ардова. (1936):

Профессор Хайкин на ходу –

Как черт на угольях в аду:

Ногам дает он лишку

И катится вприпрыжку.[83]

 [Письмо № 18. Ленинград, 11 сент. 1936]

Миленькая хорошая Мариночка, эти дни я так замотался с делами, к тому же был в не очень важном настроении, что совсем не писал Вам. Было очень много сложных и не очень приятных дел, кроме того надо было успеть повидаться по делам с приехавшим из Москвы начальством, ловить всех этих людей надо было на фестивальных спектаклях, с которых не всегда было удобно уходить, вчера 4 с половиной часа просидел на заседании, не успел пообедать и поехал в Асторию чествовать иностранцев, которые мне и так надоели в гостиннице, словом как видите, все очень суетливо и неприятно. В Москве в таких случаях бывало приятно то, что есть какие то люди, какая то своя кампания, здесь же все чужие, нужно все время поддерживать оффициальные разговоры и т.п.

Сегодня у меня была первая встреча оффициального порядка с актерами-солистами, я делал длинный и довольно продолжительный доклад, сегодня же мне какой то композитор играл свою нудную оперу, вечером какой то другой композитор будет играть балет, наверное не менее нудный, затем, что успею, дослушаю в спектакле Пиковой, завтра еще с десяток подобных же дел. Боярский сказал, что 18–19-го вызовет меня на пару дней в Москву для окончательного утверждения плана, так это будет или не так, сейчас сказать трудно; возможно, что это внезапно появившаяся фантазия, которую он очень скоро забудет.

Мне очень приятно, что Вы тоже любите Снегурочку, и что Вы участвовали в этой опере. Может быть когда нибудь посмотрим и вместе.

Неверится, что Вы еще ходите в сарафане. Здесь уже заморозки начались. Публика уже тепло одевается, носит осенние пальто, разные шерстяные вежи. До чего бешеный народ эти иностранцы! Приехать за тридевять земель, носиться из театра в театр из города в город! Среди них есть старухи. Я просидел в театре 12 спектаклей подряд, и то я обалдел, а ведь я сижу не ради удовольствия. Я очень мечтаю пойти с Вами в театр – не в оперный, а в какой нибудь чужой. Мы с Вами были у Станиславского, но это не в счет, потому что там все же начали свои одолевать. Кроме этого мы были кажется только в цирке, да и то не очень удачно. Очень рад за Вас, между прочим, что к Вам Лева приезжает и проведет у Вас весь день. Пошлите ему открытку с просьбой, чтобы он все что следует помыл бы дома и не утомлял бы Вас просьбами о мытье и о полотенце. Это будет все лишнее. Затем я категорически ему запрещаю ложиться плешивой головой на Вашу подушку. Пусть, уж если на то пошло, приходит со своей. Все фотографии и альбом запрячьте в самый дальний угол. Уберите со стола все хрупкие вещи, все письма. Вообще проведите подготовку против воздушного нападения. От меня передайте ему одну просьбу: пусть он не забывает остальных своих кисловодских знакомых и посещает всех равномерно. Тогда он к Вам будет приезжать не чаще, чем раз в полгода. Но я боюсь, что он сдержит слово и осуществит свои намерения. Он говорил, что месяц отпуска он проведет в Останкине, так как Останкино ему очень подходит по климату.

О негативах я позабочусь. Но если у Вас будет время, зайдите в большой зал Консерватории, из вестибюля поверните направо в Дирекцию Московских Стационаров Государственной Филармонии. Там в первой или во второй комнате (которая вся увешана фотографиями) прямо под моим большим портретом сидит секретарь Ванда Мариановна Феодорова. Скажите ей, что Вам нужно повидать Павла Ивановича Рослова, который наверно будет находиться наверху в библиотеке. Ему передайте прилагаемую при сем записочку. Но ни в коем случае не делайте этого через Леву. Иначе погибли все мои негативы. А среди них ведь так много очень приятных!

Ваше письмо от десятого получил сегодня – 11-го. Некоторые письма доходят очень скоро – на другой день. Вы пишете слишком лаконично адрес – «Дирекция Театра». Лучше приписывать какого театра – хотя бы писать «Дирекция Михайловского Театра».

Я получаю Ваши письма около трех часов, но читаю их только в 6, когда прихожу домой. Самое большое удовольствие по моему, это работать имея в кармане непрочитанное письмо. Так как я пропустил два дня, Вы наверно тоже не писали мне. Впрочем, не знаю.

Никто из моих друзей мне почему то пока что не пишет. Вы единственный мой хороший товарищ, который не забывает меня. Правда, два письма мне прислал еще Кан, но с Каном я дружу сравнительно недавно, а с Вами уже очень давно и после Левы Ваш первый друг.

Кан очень много спрашивал о Вас, и очень тепло Вас вспоминал, что мне было очень приятно. Я просил его сообщить мне и Вам о судьбе пятнышка на лбу, которое не загорало и которым Вы очень интересовались. Он пишет, что это пятнышко так и не загорело и просит Вам об этом сообщить. Он уже наверно в Москве, можете как нибудь встретить его на улице. А я никого из приятных мне людей встретить на улице не могу. Увы!

Я очень по Вас скучаю, особенно это обостряется в те периоды, когда становятся неясными сроки моей поездки в Москву. Так например, только что звонили, что директ. театра вызывают в Москву без меня 13-го. Таким образом может случится, что он сделает дела по репертуару без меня и мне в сентябре ехать не придется.

Пишите мне подробно, обо всех мелочах – мне все очень интересно. Я очень много о Вас думаю и желаю Вам счастья

[от руки:] всегда Ваш Б.Х

Ленинград 11 сентября. 36 г.

Посылаю Вам 3 вырезки из Известий и одну из Ленинградской газеты, косвенно отражающих мою ленинградскую жизнь.

[вертикально, на полях, от руки:] Передайте пожалуйста от меня привет маме, папе, Савве и Алеше.[84]

*   *   *

[далее вырезки из газет, подклеенные сбоку и снизу к листу письма №18:]

ЧЕТВЕРТЫЙ ТЕАТРАЛЬНЫЙ ФЕСТИВАЛЬ ЛЕНИНГРАД, 8 сентября. (По телеф. от спец. корр.). Сегодня днем специальным поездом прибыли сюда из Москвы участники IV театрального фестиваля. Вечером в ленинградском государственном Малом оперном театре была показана опера «Тихий Дон» Дзержинского. Советская тематика, к которой иностранные гости проявляют особенный интерес, привлекла большое внимание участников фестиваля, горячо приветствовавших присутствовавшего в зале Дзержинского. Наши гости из Чехословакии М. Очал<л>ик и Ф. Пуйман сообщили вашему корреспонденту, что в этом сезоне опера «Тихий Дои» ставится на сценах чехословацких государственных оперных театров в Брно и в Братиславе, спектакли которых транслируются по радио по всей Чехословакии. Художественный руководитель консерватории в Анкаре (Турция) г-н Неджиль Кязим в беседе заявил: – Опера «Тихий Дон» превосходна. Я первый раз слышу музыку Дзержинского. Надо надеяться, что композитор и в дальнейшем пойдет по пути использования народных мотивов, на которых построена эта опера. Талантливость композитора очевидна. Для создания оперы он нашел очень выразительные музыкальные средства. Особенно хороша вторая сцена второго акта (горе Аксиньи) и третий акт (на фронте). Эти сцены очень народны, они лаконично и выпукло отражены в музыке. Замечательны также все массовые сцены в опере. 9 сентября гости посетят Петропавловскую крепость, посмотрят днем «Тимошкин рудник» в Лентюзе и «Отелло» в театре под руководством С. Радлова, а вечером – спектакль украинского театра им. Шевченко «Гибель эскадры».

ОТ'ЕЗД ХОРА „ТИПОГРАФИЯ« ИЗ ЛЕНИНГРАДА _____ ЛЕНИНГРАД, 8 сентября, (ТАСС). Ленинградская общественность тепло чествовала участников чехословацкого рабочего хора «Типография» и его руководителя профессора Пражской консерватории Б.В. Аим на дружеской встрече, состоявшейся 7 сентября. Печатники города Ленина преподнесли хору художественный альбом. – Путь гастролей нашего хора, – сказал в ответном слове проф. Аим, – проходил за эти годы через многие страны Европы. Но нигде мы не встречали столь братского, родственного приема и столь чуткой, глубоко понимающей аудитории. Слово свое проф. Аим закончил провозглашением  тоста за дружбу между народами СССР и Чехословакии. 8 сентября хор «Типография» выехал в Киев. _____ ПЕТЕРГОФ 12 сентября ЗАКРЫТИЕ ФОНТАНОВ с 10 час. до 19 час. ДВОРЦЫ-МУЗЕИ-ВЫСТАВКИ в 20 час. ОСВЕЩЕНИЕ ФОНТАНОВ цветными прожекторами. РЕСТОРАН, СТОЛОВАЯ, БУФЕТ. Сообщение: электропоезда, пароходы, автобусы _____ Первые заморозки прошли в Ленинграде и Ленинградской области в ночь на 9 сентября. В восточных районах области температура доходила до 2 градусов мороза.

Илл. 19. Вырезки из газет.

[Письмо № 19. Ленинград, 12 сент. 1936]

Миленькая Мариночка, в последнем письме Вы пишете «завтра напишу», но на завтра не пишете. Что это значит?

Это не игра. Единственное, что может Вас оправдать, это то что сегодня общий выходной день и поэтому почта либо вовсе не доставляется, либо доставляется очень вяло.

Сегодня шел утренний балетный спектакль, с которого я неожиданно попал прямо на... бега. Вот уж не предполагал. Собралась кампания, меня пригласили, уговорить меня как Вы знаете, не очень сложно, сели в машину и поехали. Правда, я там провел совсем немного времени – часа полтора. Бега, это довольно скучная музыка, скачки куда интереснее. Скачки я видел в Ташкенте когда то давно, в прошлом году видел в Ростове очень интересные скачки. В Ростове я на некоторых лошадях даже выигрывал, причем ставил на тех лошадей, которые мне казались наиболее симпатичными, не советуясь ни с кем из специалистов. Здесь же какая то неразбериха – лошадей Вам показывают за три заезда вперед, их и не запомнишь, а затем ставить нужно предугадывая не только лошадь которая придет первой, но и вторую; одним словом думаю, что второй раз меня уговорить будет много труднее. В Москве я никогда не был на ипподроме. Любопытно, как это люди зимой мерзнут под открытым небом? Мне кажется, что даже у самых горячих игроков все страсти должны погаснуть от мороза.

Письмо с подтверждением получения книжечек я Вам отправил 8-го. Получили ли Вы его?

Сегодня я составил план своих работ по театру. 2-го октября состоится мое первое выступление в Кармен. Впрочем, завтра я еще раз окончательно проверю, расходится ли это со всеми прочими репетициями, так как хочу обязательно сделать свою Кармен, а это потребует большой работы всего театра. Затем возьму Царскую Невесту (вероятно 20 окт.). К этому спектаклю будут изготовлены новые декорации по эскизам Кустодиева.[85] Завтра мне покажут эти эскизы, я полагаю, что это будет очень здорово. В середине декабря выпущу новую постановку – Дон Пасквале, который мы с Вами смотрели, а в конце января следующую – Евгения Онегина. До Онегина, если будет возможно возьму в работу Чио-Чио-Сан, а после Онегина Севильского Цирюльника. К концу сезона обязательно должен выпустить еще новую советскую оперу, на выборе которой я пока окончательно еще не остановился. Каждый день по крайней мере два часа провожу с композиторами. Я ленинградских композиторов очень мало знаю. Видите, как много работы! К пушкинским дням мечтаю кроме Онегина возобновить Золотого Петушка – эта опера у меня очень недурно получалась когда то в молодости.

Вчера у меня был разговор с главным балетмейстером, который меня навел на грустные размышления: меня одолевают по телефону из мариинского театра с просьбой принять в труппу какую то балерину. Балетмеймейстер (наш) очень возражал и спросил, сколько ей лет. Оказалось 32. Он вдруг мне заявляет: «Куда нам такую старуху»! Можете себе представить! Вообще представления о возрасте начинают у меня понемногу опрокидываться.[86] Как то на днях группа актеров выразила желание поговорить в неоффициальной обстановке. Я их пригласил к себе обедать. Среди них была одна балерина, очень талантливая, некто Кириллова.[87] Ей 18 лет, но держится она чрезвычайно солидно с достоинством и с сознанием своей большой ценности. Кстати получает она 800 р. жалования – высшую ставку в балете. Глядя на нее и вспоминая реплику балетмейстера, я решил, что по балетным меркам Вы солидный взрослый человек, а я просто старик. Так что зовите меня теперь «дедушка». Кстати бабушка такого же жанра у Вас уже есть.

Сегодня опять обедал у директора. Надо Вам сказать, что в результате всех этих гнусных банкетов, когда начинать приходится с торта, а кончать чем нибудь соленым, я сегодня с утра по Вашему примеру, лежал с бутылкой на животе. И сидя в гостях за столом пережил много неприятных и волнительных минут, когда приходилось с милой улыбкой пихать в себя явно вредные и неприемлемые вещи. Извините, за эту вероятно совершенно ненужную хронику дня. Но ведь надо же поделиться!

Сегодня же послал Вам программки с моим портретом на первой странице. Как Вы знаете, когда меня снимают и долго примеряют и нацеливаются, я начинаю обязательно смеяться. Так было и в данном случае, когда снимал какой то фотограф, очень серьезный. Ему пришлось подретушировать и подсократить мои развесистые губы. Однако мои друзья наверно сразу разглядят с трудом сдерживаемую улыбку и попытку сделать серьезное глубокомысленное лицо. К сожалению только друзей у меня не осталось. Вы мой единственный друг и по данному случаю и вообще. Разве Кану послать один экземпляр, хотя не знаю, насколько он его порадует.

Письмо получилось такое, что действительно «страшно перечесть». Тем не менее посылаю Вам его без всяких редакционных поправок. Вы уж сделайте милость, сами вымарайте все, что найдете ненужным.

Я же, смиренный автор, остаюсь в надежде, что Вы
меня не забываете и скоро мне напишете чего нибудь приятного.

Ваш Б.Х

Ленинград 12 сентября 1936 г.

*   *   *

Илл. 20. М.Т. 1939 (?)

[Письмо № 20. Ленинград, 14 сент. 1936: 2 листа на папиросной бумаге (2-й экземпляр, с копирки)]

Миленькая Мариночка, сегодня я целый день ждал почты, но ничего не получил. Вы знаете, очень редко, но все же чувствуется, что Ленинград, это провинция. Так например, почтальоны зачастую не приносят писем днем, так как уверены, что днем в театре никого нет (!). Так было и сегодня. Вечером был спектакль Чио-Чио-Сан – я сидел по обыкновению один в ложе. Это ложа правительственная, она обыкновенно пустует и туда никто не имеет права входа, исключение сделано только для меня. Посылаю Вам план театра, крестиком отмечено мое всегдашнее место.[88] Так вот, во время второго акта дедушка Игнат Иваныч принес мне Ваше письмо прямо в ложу, как раз сразу после арии Веттерфляй. Я его тут же распечатал и хотя в темноте не мог ничего прочесть, все же разглядел фотографии, в том числе и замечательную бородатую. Как это Вы сочинили бороду? Из чего? Впечатление просто потрясающее! Но почему это фото состоит только из одной половинки? Где вторая? Какое бородатое лицо на нем изображено? И какая у него борода, такая же как у Вас или более естественная? Уж пожалуйста сообщайте все со всеми иллюстрациями.

То что Вы пишете насчет порядков и беспорядков, для меня очень грустная и наболевшая тема. Я тоже очень люблю порядок, но очень не люблю им заниматься. Самое же главное, это не запускать. Сейчас, когда я смотрю спектакли, если немного беспорядков, охотно говоришь, что нужно подправить и подчистить, если же все запущено и приведено в хаотическое состояние махнуть рукой и сказать «Ладно»! Точно такая же картина у меня и в отношении домашних порядков.

Вчера между прочим я принимал в театре французского писателя Celine, у которого есть замечательная и нашумевшая у нас очень книга «Путешествие на край ночи».[89] Я к сожалению этой книги не читал, но много слышал о ней. Он очень любопытный и оригинальный человек. Говорит он как пулемет, я половины слов просто не успевал разобрать. При этом он присвистывает, кричит, мычит, гудит и издает всякие нечленораздельные звуки. Говорил он примерно такие вещи: напрасно Вы ищете новую оперу, все равно ничего не найдете». Или: «у Вас тут недавно был фестиваль, я знаю, кто к Вам приезжал, это все одни дураки.» И все в таком же роде. Сегодня утром встретил его в вестибюле гостинницы. Он снова начал на меня орать. Я ему предложил зайти завтра на Фигаро, он ответил, что ему некогда тратить время на это старье. Я спросил его успел ли он побывать в Петергофе и посмотреть фонтаны, он ответил, что у них в Версале фонтаны отнюдь не хуже. Человек он в общем еще очень молодой, конечно не по балетным меркам.

С выходными днями у меня пока обстоит неважно. Может быть один-два дня в месяц удастся урвать, но не больше. У меня есть проект ввести общий выходной день по театру, но это можно будет провести в жизнь очень нескоро.

От Штейнпресса[90] получил на днях совершенно неожиданно очень милое письмо. Если еще раз встретите его на улице, передайте ему от меня привет. И вообще кланяйтесь от меня всем приятным кисловодским физиономиям. Между прочим, давно собираюсь спросить, кто такая Франковская? У меня за три с половиной месяца в Кисловодске завелось очень много знакомых, я далеко не всех помню, кроме того, многих, возможно, помню в лицо, но не помню и не знаю по фамилии, хотя очень люблю знать фамилии знакомых людей. Полагаю, что Франковская, это не тетя Клара, так как последняя живет где то в Белоруссии в каком то спичечном городе (забыл в каком), да и по другим приметам не совпадает. Может быть это кто нибудь из группы Камерн. театра? Надеюсь, разъясните.

Сегодня после Чио-Чио-Сан еще долго сидел в театре (как и каждый вечер после спектакля). Приходила вдова художника Кустодиева и приносила эскизы к Царской Невесте, которые я обязательно использую, так как они очень интересны и представляют большую ценность.

На днях мне здесь в театре рассказали очень любопытную историю, которую я сейчас вспомнил, глядя на Вашу бороду (простите). В театре в прошлом году был какой то зам. директора, который не признавал автомобилей и для которого в театре специально держали лошадь и пролетку. Лошадь была без хвоста и кучер татарин упросил бутафоров сделать для нее хвост, так как ее очень одолевали мухи. Она прекрасно пользовалась этим хвостом, но как то на Невском она очень сильно им взмахнула и хвост полетел прямо на тротуар в публику. История, как говорится, прямо феерическая. Мне очень неприятно, что я ее вспомнил именно в связи с Вашей бородой, но что поделаешь!

Очень Вас благодарю за вырезку. Рассуждения турка конечно меня мало волнуют. Обещайте ему, что в следующий раз посадим побольше струнных специално для него. Пусть подавится! Но всяким вырезкам я очень рад. И вообще очень рад Вашим письмам, которые может быть отрывают Вас от более серьезных и более нужных дел. Я пишу обыкновенно по ночам – между часом и двумя. Раньше это делал утром, но теперь нередко уже в половине одинадцатого приходится назначать занятия.

Посылаю Вам страшное фото, которое послужило для клише. Половина нижней губы, насколько я понимаю оттяпана ретушером. Придется эту половину при случае дослать отдельно.

               А сейчас желаю Вам успехов, здоровья и счастия.

14. 9. 36

[от руки:] Ваш Б.Х

[вертикально, на полях:] Обязательно передайте привет маме, папе, Савве и Алеше.

*   *   *

Илл. 21. М.Т. в шляпе и парике с бородой

[Письмо № 21. Ленинград, 16 сент. 1936: 4 листа на папирос. бумаге (2-й экземпляр, с копирки)]

Миленькая дорогая Мариночка, прежде всего большое спасибо Вам за хорошее письмо, которое мне было очень приятно и волнительно читать. Меня очень радует, что Вы обо мне думаете и заботитесь о моем здоровье. Живя в чужом городе и в полном одиночестве я уж примирился с мыслью, что все обо мне забыли и никому по совести говоря до меня дела нет. Вчера неожиданно я получил очень теплое письмо от своей belle soeur,[91] а сегодня еще более теплое от Вас.

Насчет моего здоровья, честно говоря ничего хорошего я сказать не могу. Я не только не отдыхал летом, но совершенно зверски работал и вместо предполагавшегося отдыха, сейчас попал снова на работу. Здесь мне относительно легко благодаря тому, что я пока что не дирижирую, но для нервов извод здесь безумный – приходится заниматься всем, самыми разнообразными делами, делать доклады, вести переговоры со всевозможными группами людей, кого то уговаривать, кому то делать предупреждения, где то наоборот тушить скандал и т.п. Кроме того надо разговаривать и переписываться по всяким делам и вне театра; я уже побывал в историческом Ленинградском Смольном, где очень интересовались жизнию театра; ежедневно у меня знакомства с новыми людьми, возникают какие то новые возможности, которые надо успеть взвесить и дать какой то ответ и так без конца. Работая в театре я всегда любил совать во все свой нос и очень сердился если что либо происходило помимо меня. Но столько заниматься руководством всеми делами, сколько сейчас, мне еще никогда не приходилось. Поэтому я решил возможно скорее вылезть за пульт и уже оттуда вести все дела, сосредоточив главную работу там. Эту картину (далеко не полную) я Вам набросал, чтобы Вы могли судить о состоянии моего  здоровья. Сегодня мне дочь Самосуда[92] говорила, что ее отцу не удается обедать чаще двух раз в шестидневку. Вот как этот безумный человек работает. К врачу я просто боюсь показаться. Насчет питья согласен подтвердить данное слово, чему способствуют и обстоятельства – кампании у меня здесь нет, а пить в одиночестве я пока еще склонности не имею, может быть когда нибудь дойду и до этого.

Может быть я и выгляжу хорошо на фотографии на Красном солнышке, но я отлично помню, как я себя отвратительно чувствовал в тот день. В Выходные дни в Кисловодске я очень любил с 12ти часов дня ложиться в постель на весь день. Вероятно и здесь я поступал бы так же, если б эти дни у меня были. Вообще же в Кисловодске от жары и от изнурительной работы я себя чувствовал гораздо хуже, чем здесь сейчас.

Во всяком случае ни в коем случае не берите с меня пример в отношении здоровья и немедленно отправляйтесь в институт на рентген. Это мое категорическое распоряжение (а ведь у меня власть!).

Если я могу похвастаться, что я умею работать, то во всем остальной своей жизни я ничем похвастаться не могу и брать с меня пример отнюдь не рекомендуется.

Очень мне приятны карточки, которые Вы мне прислали. До чего же на Вас похож Алешка! Просто поразительно. На вид он очень славный – буду рад с ним познакомиться.

Леве я ничего не писал ни самолично, ни через секретаря. Это знаете ли для него слишком много чести. Когда я вспоминаю его у меня всегда отвратительное чувство большой неловкости, не буду Вам объяснять почему – это слишком длинно, кроме того Вы не очень любите, когда я много рассуждаю о Леве.

Получил письма из Кисловодска – от Золотарева и от Вроуна.[93] 0ни хорошо отзываются о брате Сенкара,[94] что очень противоречит с тем, что мне здесь на днях рассказывал один музыкант из Харькова. Там до сих пор работал брат Сенкара, но с нынешнего сезона там с ним не возобновили контракта, так как очень неполадили с ним. Подробностей я не знаю, да они признаться и мало интересовали меня. Золотарев на меня очень обижен, за будто бы равнодушное отношение к его судьбе, что совершенно не соответствует действительности. Он попал в число сокращенных их оркестра (он хороший скрипач, но была другая причина - то, что он долго работал инспектором оркестра и сейчас его решили изолировать). Он совершенно не знает, сколько раз я и писал и говорил в его пользу. Вообще в Кисловодске при развязке многое валили на меня, в тех случаях, когда я не только не за..., но даже не знал в чем дело. Пришлось об этом писать в Москву. Умоляю Вас не рассказывать ничего Леве. Тем не менее, исключая этого неприятного факта с сокращением девяти человек, все остальное там закончилось очень хорошо, и я не сомневаюсь, что хороший след оставила и вся работа в Кисловодске. По крайней мере я получил из Дирекции Филармонии письмо, в котором этот сезон отмечается как самый удачный и перечисляются мои заслуги. Я не знал точно, когда они там кончают и судя по Вашему письму (Вы пишете, что 14-го они выезжают) я решил, что они кончают 18-го и 19-го утром отправил телеграмму Сейчас Вы пишете, что они будут в Москве 17-го: очевидно они кончили 14-го и 15-го выехали. Телеграмма пришла на день раньше, ну не беда!

Вчера снова приехал Виктор, опять привез мне теплые вещи. На этот раз он пробудет здесь 4 дня. После спектакля потащил меня к Стеничу, где снова был Зощенко, кроме него писатель Н.К. Чуковский (сын Корнея)[95] и еще какой то писатель. Зощенко читал письма, которые он получает от разных чудаков. Среди них много весьма любопытных. Ушли мы оттуда в третьем часу и Виктор меня еще потащил на верх в ресторан посмотреть, кто там сидит из москвичей. Действительно там оказался московский писатель Л.В. Никулин[96] и еще кто то из его знакомых. Там же был артист Вашего Московского Малого театра В.Н. Аксенов, бывший муж Гоголевой-ведьмы. Когда то я с ними встречался у Луначарских. Это было лет 8-9 назад. Я помню тогда и сам находил, что Гоголева порядочная ведьма. Но на сцене она свое дело знает и почему Вы так же находите ее ведьмой, мне не совсем понятно. Вероятно тут замешано что нибудь личное. [на полях напротив последних слов стоит карандашом крестик: Х]

Может быть Вам Всеволод нравился? Вчера между прочим он был у меня на Фигаро вместе с скрипачкой Г. Бариновой.[97] Вот Вам все люди, которых я перевидал за эти два дня.

Я бы с удовольствием сходил бы на спектакль вашего Московского малого Театра, но у меня абсолютно нет вечеров. Они здесь будут до 29-30 сент. Может быть до тех пор схожу, хотя я твердо решил примерно 23-24-го ехать в Москву. Проведу там вероятно два дня и после этого запрягусь здесь окончательно. [на полях напротив последних чисел стоит карандашом крестик: Х]

Получил сегодня большое письмо от Кана. Он описывает последние дни в Кисловодске и московские впечатления. Он ходил встречать Ботвинника[98] (который уже здесь в Ленинграде – это наш, ленинградский!) и передал Ботвиннику от меня приглашение в малый оперный театр и предложение сыграть а шахматы со мной. Я конечно его совершенно об этом не просил и это является полнейшей его фантазией. Очевидно теперь мне предстоит принимать Ботвинника в театре. Кан пишет, что не успел повидать Златогорову, но раза три ей звонил по телефону. Она просила его, чтобы он в письме ко мне нарисовал большую свинью. Дело в том, что когда я был в Москве в течение трех дней после Кисловодска, я даже не успел к ней позвонить и ... не написал еще. Я решил ее опередить и сам послать ей свинью. Сегодня ко мне заходил Виктор и быстро вырезал из бумаги с десяток свинок. Посылаю Вам одну в виде образчика. Правда, они смахивают на собак. Виктор замечательно рисует и вырезает. Тем не менее [последние 2 слова вписаны карандашом, но продолжения не имеют; на полях тем же карандашом: Рис?]

Между прочим, я в одном из писем просил Кана пригласить Вас на Снегурочку, когда он пойдет слушать Златогорову. Сейчас он мне пишет:

"Я позволил себе в общих чертах рассказать В.Я. (Злат.) о твоей идее насчет Снегурочки при чем В.Я. проявила определенный (хотя и замаскированный) интерес к личности М., чем разбередила мои старые кисловодские раны. Ну да простит тебя Бог!"

В чем же тут дело? Кан в Кисловодске все время ревновал меня к Злат. и постоянно спрашивал, не кажется ли мне, что она ко мне питает больше симпатий, нежели к нему? В том, что она проявила интерес "к Вашей личности" он видит снова как бы симптом симпатии, ко мне, так как интерес к Вам, это косвенный интерес ко мне. Но мне тут не нравится другое: Кан пишет, что не успел ее повидать, а только говорил по телеф., однако же успел уже столько наболтать. Во всяком случае Вы должным опасаться: как бы Вам Златогорова глаза не выцарапала.

Кан будет в Ленинграде в декабре. Здесь будет всесоюзный турнир, в котором он будет играть. Пишет, что может быть вместе встретим и новый год. Как странно уже говорить о новом годе. Давно ли мы изнывали от жары  в Пятигорске! Помните на обратном пути: [линейки и ноты расчерчены карандашом; на полях виден крестик:]

Правда, порою кажется, что это было невероятно давно. А ведь не  прошло и двух месяцев!

Два месяца назад, 16-го июля мы в дождь играли 6-ую Чайковского, а Вы развлекались где то на замке коварства.[99]

Сегодняшнее письмо получилось невероятно длинное. Я пришел после Тихого Дона в 12 часов. А сейчас даже на часы посмотреть страшно. Наверно больше трех.

Я уже несколько дней собираюсь написать М.Х., но буквально нету даже нескольких минут. Передайте ей пожалуйста от меня сердечный привет и скажите, что я напишу при первой возможности. (м.б. завтра) [последние слова вписаны карандашом]

Пишите мне лучше всего в театр. В гостиннице я вероятно проживу еще 4-6 дней, потом будет готова квартира, но может случиться, что туда письма не будут достаточно аккуратно доставляться, так как кроме меня и прислуги там никого не будет и почтальон может не застать никого дома. О точном сроке приезда в Москву я Вас еще извещу, пока что пишите не учитывая моего приезда. В театре мне письма передают очень аккуратно - их приносит Игнат Иваныч (между прочим в первом письме я неправильно назвал этим именем швейцара с бакенбардами - это другой швейцар - но ведь трудно с первого же дня разобраться во всех людях).

Уже не остается места. Прощайте миленькая Мариночка, я очень доволен, что сегодня поболтал с Вами как следует и с большой радостью думаю о Вас.

Ленинград 16 сентября 1936 г.

[от руки, карандашом:] всегда Ваш Б.Х

*   *   *

Илл. 22. «Замок коварства и любви» в Кисловодске (фото с сайта http://im3-tub-ru.yandex.net/i?id=74637599394f20382e3cd7a654735f00-52-144&n=21)

Илл. 22а. Разворот страничек с экскурсиями из Кисловодска в книге Сергея Анисимова «Кавказский Край. Путеводитель» (изд. Мосполиграф, 1924)

[Письмо № 22. 18 сент. 1936: 2 листа на папиросной бумаге (2-й экземпляр, с копирки)]

Миленькая Мариночка, сегодня опять не успел Вам отправить письмо и наверно опять Вы на меня сердитесь. Беда моя в том, что до 11-ти утром я успеваю очень мало, потому что начал поздно вставать, чего никогда раньше со мной не случалось. С одной стороны, меня это очень радует, я всю жизнь вставал очень рано явно во вред здоровию, но с другой стороны, у меня уже совсем не остается времени для себя.

Сегодня до утреннего спектакля я мог в театре не появляться и решил походить по магазинам, но в выходной день всюду много народу и толкотня, так что я толком ничего не успел и только зря потратил время, лучше уж было письма писать.

Во всем остальном моя жизнь протекает настолько однообразно, что просто нечего и рассказать. Очень много волнений и огорчений внутреннего театрального порядка, в которые, находясь в театре, так входишь с головой, что кажется, что вся жизнь заключена в этом. А потом вдруг оказывается, что это все крайне ничтожно и совсем не стоит того, чтоб так все переживать.

Я заметил, что последнее время во всех моих письмах начинается философия - результат того, что не с кем поговорить и своевременно отвести душу.

Виктор ко мне забегает или звонит сверху по телефону в самое неожиданное время. Сегодня часов в 5 дня звонил портье и передал что "64-ый сидят в ванне и просят Вас подняться к ним". Через 15 минут позвонил Виктор и заявил, что он вылез из ванны, чтоб позвонить ко мне, так как ему необходимо со мной поговорить. Почему это было необходимо именно когда он находился в ванне? 0казалось, он боялся, что я скоро уйду и спешил меня захватить дома. Вообще он чудит невероятно. В сберкассе он попросил жалобную книгу и стал вдруг там рисовать самые дикие вещи (гусей, собак и т.п.). Ему обыкновенно все прощают. Он сознался, что и во второй свой приезд (т.е. сейчас) он снова 4 дня абсолютно ничего не делает, так как очень много знакомых и у всех надо побывать. А так как встает он не раньше 3-х часов дня(!) то день его начинается обыкновенно прямо с визитов. Я посылаю Вам несколько его рисунков которые он сделал буквально в течение нескольких минут (думаю, что на все вместе ушло не больше двадцати). Это не самые удачные его рисунки, у меня были гораздо лучшие. Когда то, когда я жил в Скатертном, стены в моей комнате не были оклеены и Виктор все их расписал портретами и карикатурами на меня, причем большая центральная фигура была по крайней мере в три человеческих роста.

Но довольно о Викторе. Я слышал, что Козловского уволили все таки из большого Театра за срыв спектакля. Сегодня есть об этом случае в Советском искусстве, особенно скандальная статья о нем в газете большого театра. Говорят, что с ним договариваются о работе в Мариинском театре.[100] Человек он бесспорно очень скандальный, не то что Ваш тихий и глупый Сливинский[101] (Ай извиняюсь). Мне сейчас до зарезу нужны лирические тенора. Может быть поищете для меня в Москве? Я бы взял двоих, троих. И некого. Если Вам попадутся, прямо хватайте и шлите мне в Ленинград. Такого бы к примеру, как Сережа Лемешев,[102] которого я очень люблю. У нас есть один замечательный лирический тенор – Нечаев,[103] но оно только один. Поет он не больше чем 3-4 спект. в месяц. Остальные, это как говорится шубой по печке.[104] А ведь бедная публика не виновата и платит за билеты большие деньги. Видите, какие трудности в моей жизни!

И еще многое нужно. Скоро поеду в Москву, буду кое кого переманивать с черного хода. Пообещаю хороший паек, дополнительную карточку на промтовары и все готово. Легче всего будет переманить Вашего Леву. Перед ним даже на коленях может быть стоять не придется и он согласится ехать в Ленинград и служить мне верой и правдой. Но я это готов сделать только в том случае если Вы будете меня просить избавить Вас от него.

Теперь, скажите мне пожалуйста, почему это я должен у Вас письма выклянчивать? Что это такое за такое? [sic] Пожалуйста пишите мне "не ожидая требования кондуктора, во избежание штрафа". Где это мы с Вами читали:

"Безбилетные пассажиры штрафуются не сходя с места". Кажется в центре Сев.-Кавказск. края.

Сегодня утром, когда ходил по магазинам, завернул с Литейного на какую то маленькую уличку и спросил военного, шедшего мне навстречу:

"Скажите пожалуйста, как пройти на Тверскую?" 0н сделал большие глаза и сказал: "Вы гражданин в Ленинграде, а не в Москве". Прав он был относительно, так как в Ленинграде кажется тоже есть Тверская. Но конечно я имел в виду Невский, который почему то у меня ассоциируется с Тверской, хотя ничуть на нее не похож.

Прощайте дорогая Мариночка и не сердитесь за пропуски. Я насочинил Вам очень много писем, которые потом некогда написать и так они остаются неосуществленными. Скоро я надеюсь Вас увидеть. С удовольствием думаю об осенних красках в Останкине. Недавно кто-то уверял меня что Москва не имеет таких красивых окрестностей, как Ленинград. Я не соглашался и как пример привел мое милое Останкино.

Итак, до скорого свидания. Жду от Вас подробных писем [последние слова от руки:] и очень кричаю и скучу

Ленинград 18 сентября 36.

[от руки:] Ваш Б.Х

*   *   *

Илл. 23. Лева, Нилочка и М.Т. (Кисловодск 1936)

Илл. 23а. Шуточные профили В.Ардова тех же лиц (1936)

[Письмо № 23. 19-20 сент. 1936, Ленинград: машинопись, 1 лист уже обычной, не папиросной, бумаги, с одной стороны]

Миленькая, хорошая Мариночка, сейчас половина четвертого утра, надо бы ложиться спать, но не хочется, не поболтав с Вами хотя бы несколько минут. Сегодня перед спектаклем зашел ко мне Виктор [Ардов], болтали с ним довольно долго. Я ему показал кое какие Пятигорские карточки и он немедленно начал рисовать свои фантазии на эти темы. Одну из них Вам посылаю, остальные мне меньше нравятся.[105] Эту я нахожу удачной, особенно если учесть, что он ее сделал в несколько секунд. Потом пошли к нам на балетный спектакль, смотрели вместе, а в антрактах он сидел у меня и невероятно дурил. После спектакля он не пустил меня домой, а заставил идти в Асторию – Европейская ему уже надоела. Там он опять дурил, встретил конечно массу знакомых (Вересаева, Климова, Азарина[106] и еще кого то), Климова он изводил (тот был пьян), спрашивал у официантов «чего этот старик расшумелся», одним словом Виктора нужно знать, чтобы представить себе, как он себя ведет в ресторане или в каком либо общественном месте. # Уйдя оттуда, еще долго гуляли по улицам Ленинграда, Виктор мне рассказывал историю этих улиц, осмотрели ночью сенат, адмиралтейство, зимний дворец и дворцовую площадь, прошли по берегу Невы и пешком пошли домой (что впрочем не так далеко). Виктор очень темпераментный и увлекающийся человек, я его особенно люблю, когда он не на людях, начинает фантазировать на всевозможные темы и становится очень изобретателен и интересен. В начале третьего встретили на Невском … Стенича, возвращавшегося откуда то ночью, ну прямо, что твой Кисловодск. Зашли с Виктором и со Стеничем ко мне, ушли они только что, поэтому и получилось так поздно. # Я сегодня очень много думал о Вас – видно очень по Вас соскучился, по своему хорошему дорогому другу. Сейчас составил список своих дел до отъезда, без которых, т.е. не окончив которых я не могу уехать – получилось страшно много, а ведь сейчас мне приходится сидеть уже почти на всех репетициях, а репетиции идут ежедневно с 11-ти до 4-х. Времени мало, а дел невероятно много. План мой изменился – входить в репертуар я не смогу, пока основательно не выправлю те спектакли, которыми намерен заниматься, а для этого нужно отвлечь все коллективы от текущей работы, одни[м] словом все запутывается так, что я уже не уверен в своей ближайшей поездке в Москву. Смогу я там провести не больше одного дня и должен буду сделать миллион дел, так что и поездка будет не в радость. Помните, я проектировал 5-го августа в Кисловодске частые поездки в Москву и мечтал при Вас, что все это будет очень приятно. А на деле оказывается совсем не так уж хорошо. С кого мне спрашивать? С Вас очевидно. Но почему Вы меня не предупредили по товарищески? Для меня большая удача, что здесь сейчас Виктор. Как только у меня падает настроение, он двумя словами приводит меня в норму. Когда буду в Москве, если не очень буду замотан, обязательно привезу к Вам в Останкино Виктора, чтобы Вы знали, какой он есть. Так прощайте моя дорогая Мариночка, еслиб Вы знали, как мне приятно иногда осознавать, что Вы у меня есть на свете. # [от руки, черными чернилами:] Ваш Б.Х. ##

[на полях по боку напечатано: «Ленинград, не то 19, не то 20 сентября. 1936»]

*   *   *

Илл. 23б. Проф. Хайкин дирижирует (Рисунки В.Ардова)

Илл. 23в. Проф. Хайкин за работой (Рисунки В.Ардова)

[Письмо № 23а. 20 сент. 1936, Ленинград: 2-й экз. машинописи (фиолет.копирка), 1,5 листа на папиросной бумаге, с одной стороны]

Многоуважаемая Маргарита Христиановна! # Несколько раз пытался Вам ответить на Ваше письмо, но тема настолько обширная и волнительная для меня, что мне никак не удавалось ее кончить. # Должен раньше всего сознаться, что я с большим трудом рассуждаю на личные темы и очень не люблю ими занимать людей, так что многое вероятно в данном письме будет очень неудачно и м.б. не нужно. # Как это ни странно, мне очень приятно Ваше участие в моей дружбе с Мариночкой. Вам я могу сознаться, что сам я очень стыжусь этой моей вероятно запоздалой любви, но все же нахожу в ней много радостей. Я отнюдь не определяю это как потерю времени и никак не жду какого либо конкретного разрешения своих чувств. То, что существует на сегодняшний день меня очень радует и волнует: я не стремлюсь к какому либо дальнейшему развитию. Вероятно совершенно невольно меня, как художника еще не успокоившегося в своем искусстве, привлек чистый светлый образ, мысль о котором помогает уйти от пошлых будней и работать с большим воодушевлением. Об этом я нашел возможность говорить (или писать – не помню) Мариночке. И это в сущности все, чего я здесь ищу реально. Остальное слишком просто – даже если мои письма станут для Мариночки потребностью, эта потребность улетучится от первого же непосредственного общения с каким либо объектом, который к ней приблизится и станет почему либо ей приятен.[107] А этот случай наступит неизбежно, не сейчас, так через пол года или через год. # Я нисколько не сомневался, что Мариночка одинаково относится как ко мне, так и к Крейну[108] и к др. И если б даже была какая то разница в мою пользу, едва ли это могло играть какую либо существенную роль. # Что же касается того, что я трачу свои лучшие годы, то как Вы видите, я отнюдь не нахожу, что я их трачу, так как переписка не является для меня средством в надежде на какое то будущее, а напротив, наибольшей и м.б. единственной радостью сегодняшнего дня. Кроме того, мои лучшие годы – увы – уже растрачены, растрачены самым безжалостным образом, прожита уродливая жизнь с человеком, который меня терзал в течение 6-ти лет, которого я любил тем не менее и с которым два раза неудачно пытался расходиться. Я не уверен, что сейчас у меня хватит сил не вернуться снова к своей прежней жизни, перед которой я испытываю чувство ужаса. # Мне очень грустно, что меня так дурно аттестуют все Мариночкины кисловодские знакомые. Видно уж такая моя неудача. В свое оправдание могу только сказать, что за три с половиной месяца работы в Кисловодске я был темой для обсуждения такого большого количества людей, которые с особенным удовольствием почему то перемывают косточки местным популярным людям, что нет ничего удивительного, что всевозможные Франковские[109] [лист 2-ой] нафантазировали про меня бог знает что. # Но я должен категорически опротестовать упреки по Вашему адресу касающиеся того, что Вы рискнули оставить Мариночку [последнее написано от руки вместо зачеркнутого «ее»] одну в Кисловодске. Она так себя замечательно держала, что я невольно завидовал ее такту и выдержке и вместе с тем гордился ею, будучи совершенно ей чужим человеком. И тем более должны были ей завидовать Франковские, потому что у 17-ти летней девочки было совершенно очевидно больше ума и умения себя держать во всех скользких положениях, чем у взрослых тётей. На это обращал внимание не только я, м.б. смотревший на Мариночку не вполне объективными глазами. Это заметил, помню и Хессин и А.В.Нежданова[110] и еще кто-то из бесчисленного количества кисловодских знакомых. Вы понимаете, что я имею основания испытывать чувство гордости. Я помню ряд случаев, когда у меня бывало такта значительно меньше и сейчас краснею, вспоминая эти случаи. # Еще раз благодарю Вас за Ваше письмо и шлю Вам сердечный привет. [от руки:] Б.Хайкин # Ленинград 20 сентября 1936 г. ##

*   *   *

Илл. 24. Проф. Хайкин репетирует «Си-бемоль». (Рисунок В.Ардова)

[Письмо № 24. Ленинград, ночь на 21-ое сент. 36: машинопись, неполный 1 лист, с одной стороны, на папиросной бумаге (2-й экземпляр, с копирки)]

Дорогая Мариночка, опять половина четвертого утра. Я только что кончил дела (на этот раз не развлечения). Необходимо было дать беседу в ленинградские газеты и я, как водится, писал эту беседу сам. Кроме того, разговаривал по телефону с Москвой, что тоже легче всего делать ночью. # Сегодня первый день я не получил вовсе ни одного письма. Обыкновенно бывает 4-6, а то и 8. Вы мне очень дано не пишете. Забыли, или наказываете меня за что нибудь. Понравились ли Вам рисунки Виктора? Посылаю Вам еще один – лестницу в Пятигорске возле провала. Рисовал он стоя, держа одной рукой телефонную трубку, а другой перо. Весь рисунок продолжался пожалуй не больше минуты. Лева неожиданно получился очень хмурый и с усами. Я вспоминаю случай, когда мы с Виктором ехали на трамвае и ему пришло в голову нарисовать на запотевшем стекле какого то очень смешного толстого дядю. Вокруг все очень смеялись, а дядя рассердился. # Не знаю, когда я выберусь в Москву. Я так одурманиваюсь за день в театре, что к вечеру даже не могу собрать в память всех дел, которые я должен сделать до отъезда. А дел невероятно много. # Между прочем, хочу Вас попросить о маленькой любезности: позвоните пожалуйста как нибудь по телефону 3-70-83 и попросите Николая Семеновича или Антонину Васильевну. Если их еще нет в Москве, спросите пожалуйста, когда они приезжают. Если же они в Москве, передайте, что я уже писал им однажды и напишу снова, но прочел в газете, что 7-го они были еще где то в Крыму. Вернее всего их еще нет и подойдет сестра Голованова. Она сможет сказать, где они сейчас находятся, так как они собирались осенью много ездить и Н.С. обещался мне написать, но что то не пишет. Так как поручение совсем в стиле Левы, то можете добавить, как просил Лева: «Свиньи, почему не пишете?» # Прощайте дорогая маленькая Маришинька и не сердитесь за короткое письмо. # Я очень по Вас скучаю и очень встревожен, что Вы мне не пишете. # Ленинград, ночь на 21-ое. Сент. 36 г. ##

*   *   *

Илл. 25 «Марш энтузиастов»: М.Т., Лева с подрисованными усами и Нилочка (Рисунок В.Ардова)

Илл. 25а. Оригинал: на фотографии – те же лица на лестнице возле Провала (1936)

[Письмо № 25. Ленинград, 21-22 сентября 1936: машинопись, 2,5 листа с одной стороны, на папиросной бумаге (2-й экземпляр, с копирки)]

Дорогая моя хорошая Маришинька, опять сажусь за письмо в половине третьего – сегодня рассчитывал заняться письмами с 12-ти, но пришел за мной в театр Виктор и потащил в ресторан наверх, откуда удалось уйти только сейчас. А мне нужно Вам написать очень много – сегодня я получил два Ваших письма сразу от 16-го и от 19-го. По совести сказать, я уже порядком волновался и несколько раз посылал наверх в канцелярию узнавать не пришла ли почта. Очень хочу ответить на все темы[,] затронутые Вами. Если не успею этого сделать сегодня, часть оставлю на завтра. # Прежде всего: обязательно передайте маме, что Виктор, который все вечера обязательно просиживает в ресторанах, абсолютно ничего и никогда не пьет, кроме нарзана и чая с лимоном. Я же в кампании люблю выпить (немного!!!), но Виктор абсолютно не является кампанией в этом смысле. Он не выносит даже запаха ничего спиртного, 14 лет он не пил ничего, даже глотка пива[,] и этим славится, как большой оригинал. Если же мои заверения в отношении этого берутся Вами [последнее слово вписано от руки] под сомнение, то я найду себе другую кампанию – пьющую и начну пить. Кстати Виктор завтра уезжает и так скоро сюда не приедет снова. Он мне сегодня сделал еще два рисунка с фотографий и спрашивал, одобрили ли Вы его предыдущие рисунки. К сожалению, я еще не имею от Вас писем после получения этих рисунков. Досадно, что все что я Вам посылаю, получается менее удачно, чем остальные его наброски, которые он делает на каждом шагу. Если случится, привезу его к Вам в Останкино и там он Вас наверно убедит. # Далее: я очень рад, что Вы действительно очарованы Левой. Я на него нисколько не сержусь и ко всем его действиям отношусь с полным одобрением. Особенно я рад, то и он ко мне в общем неплохо относится, меня этот вопрос страшно волновал и я не знал, как снискать его расположение. На письмо его, если он действительно удосужится мне написать, я отвечу исключительно только потому, что Вы меня об этом просите, но по поводу содержания ответа не могу сейчас сказать ничего сколько нибудь определенного. # Чтоб не возвращаться больше к Леве, поясню Вам в нескольких словах насчет встречи Левы у меня с «спящей» Златогоровой. Однажды я предложил Златогоровой отдохнуть после ванной у меня, так как она жила на ул. Коминтерна, а ванны принимала в Гранд-Отеле. У меня уже сидел Лева, когда пришла Златогорова, которой я предложил прилечь, а сам немедленно ушел и сказал Леве о том, что я должен уходить, на что он ответил, что ему некуда деться и он посидит и почитает до моего возвращения, абсолютно не понимая, что Злат[огоровой] может быть абсолютно не необходимо его присутствие. Я вернулся через полчаса, причем Златогорова отнюдь не спала. Была ли она «спящей» в течение этого получаса или нет, [2-я сторона] мне неизвестно. Это можно проверить, спросив у самой Златогоровой. Теперь скажите пожалуйста, чье поведение Вы больше одобряете – мое в отношение Златогоровой, или Левино в отношение меня, поскольку он нашел необходимым рассказать Вам об этом случае? # Очень жалею, что не смог вместе с Вами «орать» гопак из Запорожца.[111] Сознайтесь, что у меня он дивно звучит. А сейчас меня преследует новая тема – финальный хор с гармошкой из предпоследней части Тихого Дона. Между прочим, сегодня композитор Дзержинский играл мне 2 акта новой своей оперы «Поднятая Целина». Это будет очень интересная опера – поскольку по 2-м актам можно судить. # Дайте мне телефон Вашей тети в Ленинграде. Прежде всего я могу ей послать места на спектакль, который ее заинтересовал бы в нашем театре. Пошлите ей несколько записок с Вашим «подписом», которые она сможет раздавать знакомым и которые будут мною всегда удовлетворяться. Это в области конромарок, для первого знакомства так сказать. Затем, я с удовольствием у нее побываю, передам от вас привет, так как я вероятно видел Вас позже тети, а затем смогу Вам подробно описать тетю и квартиру, в которой Вы здесь будете жить.[112] Где эта квартира, на какой улице? В январе Вы сможете посмотреть у нас много спектаклей и может быть уже довольно законченные репетиции Евгения Онегина. Кроме того, на день или два, я как нибудь исчезну из театра, и мы походим по музеям и по всяким интересным местам. Сколько времени Вы здесь пробудете? Я хочу заблаговременно составить для Вас план и и представить Вам на утверждение. Надо будет побывать и в Детском селе, и в Павловске, и в Петергофе. Может быть и в Гатчине. Я там, правда, зимой никогда не бывал. # Приятные сновидения у меня бывают, но я сплю последнее время так крепко, что забываю все приятное и неприятно[е] из виденного во сне. Несколько раз видел Вас во сне. Однажды кажется писал Вам об этом. # Алешка мне очень нравится и на последней фотографии. Здесь у него есть что то Ваше в гримаске, на предыдущей же совершенно Ваше лицо. Очень досадно, что Виктор никак не может уловить Вашего лица, когда он без конца малюет со всех наших [слово дописано от руки] фото. У меня много его мазни, но в большинстве очень неудачно[й]. Я стою над ним и приговариваю «ты поаккуратнее», когда он рисует Вас. Он отыгрывается на Нилочке и делает ее то невероятно толстой, то страшной уродиной. Но вообще он не щадит никого. # Так вот, посылаю Вам две странички текста, который становится скучнее от письма к письму. Я так сегодня был обрадован Вашими письмами, так повеселел сразу, хотелось тут же сесть и писать Вам без конца, но как видите пишу опять незадолго до рассвета. А завтра в половине одиннадцатого репетиция. Сегодня долго носил заказное письмо и в конце концов не помню, бросил ли его в ящик. В этом письме было вложено письмецо для М.Х. Если оно [3-я стр. с надписью: «Кусочек 3-го листа.»] не дошло, известите меня, я напишу сызнова. Поездка моя в Москву все еще не определилась. Строго говоря, могу уехать в любой день, но откладываю, так как нужно накопить побольше дел, кроме того здесь все время назначаешь «на завтра», так что не знаю, как выберусь. Очень часто чувствую себя как в тюрьме. Хочется поскорее вернуться куда то, а куда и к кому, сам не знаю. # Дорогая Маришинька, Ваши два сегодняшних письма были для меня очень большой радостью. # Жду от Вас дальнейших известий обо всем и наверно карточек заснятых 18-го. # Фото на Курском вокзале я получил. Там Вы много полнее, чем были в Кисловодске. # [от руки, карандашом:] Прощайте, Ваш Б.Х. # Спокойной ночи. Забыл, что в 8 утра ко мне придут за чем то из редакции Красной Газеты. Я им подписал «беседу», может быть за этим.[113] Я в попыхах забыл спросить точно, зачем. Так что спать почти не придется. # Ленинград. 21-22 сент. 36. # Передайте пожалуйста сердечный привет маме, папе, Савве и Алешке. ##

*   *   *

Илл. 26. М.Т. и «гримаска» на ее лице, о которой пишет Б.Х.

[Письмо № 26. Ленинград, 23 сент. 36: машинопись, 2 листа с одной стороны, на папиросной бумаге (2-й экземпляр, с копирки)]

Дорогая маленькая Мариночка, третьего дня я получил от Вас сразу два письма – от 16-го и от 19-го, а вчера и сегодня не было совсем писем. Вообще, эти два дня для меня не было никакой почты., исключая двух деловых телеграмм. Очень надеюсь получить что нибудь завтра, хотя завтра выходной день и почту могут не принести. # Вчера уехал Виктор – мы с ним успели еще поболтать перед его отъездом и я его проводил на вокзал. Я очень много писал Вам про него и в большом нетерпении показать Вам его, тем более что и ему я про Вас говорил не раз. Рассказал ему и про Левины обиды, т.е. вернее, про мои обиды на Леву. Как Виктор его изничтожил! Ради одно этого надо его привести к Вам. Но не успел уехать один Виктор, как приехал другой – Виктор Смирнов, мой давнишний приятель, с которым я позднее вместе учился в консерватории и с которым один период очень дружил. Это дирижер. Последнее время он работал в оркестре ЦДК и нынешнее лето дирижировал в Сочах.[114] # Он также исключительно веселый человек (не профессионал, как Виктор Ардов, правда). Он имел очень много огорчений в Сочах и горько жаловался на свой неудачный сезон. Но это по натуре такой жизнерадостный человек, что никакие неудачи его не могут сломить, – не то что мы с Вами! # Сегодня он приходил ко мне вместе с женой. Живет он у своего брата и пробудет здесь три дня. # Чтоб покончить с Викторами должен в последний раз вернуться на несколько слов к Виктору Ардову. Он вчера экспромтом мне изобразил две сцены: первая сцена, это случай в одном доме, где Москвин пробирал своего сына, который выпил лишнего.[115] Виктор ее воспроизводит совершенно бесподобно. Представьте себе Москвина, который на своих москвинских интонациях говорит следующее: «Если мы пьяные (все нараспев), если мы выпили лишнего, то мы сидим в стороне и никому не мешаем.» (Сын невнятно что то возражает). (Москвин продолжает, также нараспев, но очень строго). «Нет мы все что то стараемся, что то выкозюливаем». Я неистово хохотал уже в середине сцены. (Виктор великолепно подражает москинским интонациям), но последнее слово меня доконало окончательно. 2-ая сцена называется «пузики-животики» и построена на мимике, так что может быть изображена только приличном свидании. # Кончаю о Викторе: перед отъездом еще раз спрашивал, получил ли я от Вас что нибудь по поводу его рисунков. Он очень боится, что в конце концов Вы мне напишете «что вы[,] опупели что-ли, шлете мне в каждом письме эту дрянь». Посылаю Вам два последних его художества – меня и Фрица Штидри.[116] Второй рисунок сохраните по следующим соображениям: Штидри великолепный дирижер, вчера у нас дирижировал Свадьбу Фигаро, которую он поставил в прошлом году. Это было настолько великолепно, что совершенно необходимо, чтобы Вы этот спектакль послушали. Сейчас он с тем же режиссером ставит тот же спектакль в Москве в большом театре. Готов он будет вероятно в конце октября. Уж тогда обязательно пойдите послушайте. У нас никто так Моцарта не дирижирует. # лист 2-ой. # Это поразительно просто и тонко, как может сделать настоящий крупный мастер. А мы все что-то стараемся, все что-то выкозюливаем. # Впрочем, вчера – я могу похвастаться – очень много внес интересного в Майскую ночь на генеральной репетиции. Завтра первый в этом сезоне спектакль (опера вообще идет давно) и можно надеяться, что он во многом будет звучать свежее и интереснее. Конечно дирижирую не я. # Частенько я сижу во время спектакля и мечтаю о том, как Вы приедете зимой, я Вас повожу по театру по всем закоулкам, а потом посажу в какую нибудь ложу, в которой мне будет Вас видно из за пульта[,] и буду дирижировать спектакль. Но еще очень далеко до этого. # Здесь снова пошли дожди. Уже холодновато спать с открытыми окнами, уже Жорж заезжает за мной и отвозит из театра, словом прощай лето – милое и волнительное лето 1936 г.! Каким будет следующее лето? Как до него еще далеко! Где то уже разрабатывается проект о том, чтобы все театры работали летом 37-го г. без отпуска и готовились к октябрьским торжествам, а в отпуск пошли с конца ноября 37 г. Вот будет весело! Правда не скрою, что иной раз мне и самому хочется поддержать этот проект, потому что тогда сразу забот у меня становится вдвое меньше. Но очень опасно, что певцы не выдержат и к праздникам совсем споются. # Что новенького в Москве, в театрах? Кое что любопытного вы мне прислали. Из большого театра раз в декаду получаю подробные сведения о репертуаре и о составах (но не от Златогоровой!!!). Как Камерный театр? Если соберетесь туда, посылаю Вам пару записочек к директору театра Леониду Ильичу Изольдову,[117] моему хорошему знакомому и очень милому и обязательному человеку. Вчера он мне звонил по телефону из Москвы по некоторым делам. # Если вздумаете мне позвонить, я между 7-8 по большей части дома. # Так будьте здоровы, не забывайте ни меня ни моих наставлений – имейте в виду., что все распоряжения художественного руководителя исполняются без всяких возражений. Если Вы не пойдете на рентген, то я Вас немедленно сниму с работы. # [далее от руки:] Ваш Б.Х. # 23.IX.36 # Лнгр. # Не давайте этому негодяю Лёве моих записок в Камерный театр! ##

*   *   *

Илл. 27. Карикатуры Виктора Ардова: Станиславский, Немирович, Мейерхольд, Горький, Москвин (1936)

 [Письмо № 27. Ленинград, 24 (ночь на 25) сент. 36: машинопись, 3 листа с одной стороны, на папиросной бумаге, со строчками нот с надписью «из Тихого Дона, который привязался»]

Дорогая чудная Мариночка, повидимому 1-го или 2-го я выеду отсюда и проведу в Москве 2, а то и 3 дня.[118] Правда, еду я не в отпуск, а по ряду серьезных дел, но все же вечера будут отчасти свободными. Отчасти, потому что – увы – один вечер придется провести в большом театре и провести к сожалению не как зрителю. # Тем не менее, я с удовольствием прочел в Известиях о том, что 17-ый доходит до Останкино. Это очень удобно Вам, но особенно удобно мне конечно, потому что я смогу к Вам ездить от Никитских ворот без пересадки. Вот что доказывает, что я в душе еще москвич! Ни об одном ленинградском трамвае я не могу сказать, как и куда он ходит. Иное дело было бы московские трамваи, но из газет я узнал, что Вы их все перепутали. Что это такое за такое? Садовое кольцо отменили и вообще безобразие! # Посылаю Вам две газетных вырезки. У меня к Вам большая просьба: храните те вырезки, в которых я как либо упоминаюсь. У меня была заведена когда то тетрадочка, в которую я наклеивал все свои вырезки. Потом я стал это делать менее аккуратно, запихивать их по карманам и конечно в конце концов многие терять. Когда я ездил в Донбасс, я абонировался в бюро газетных вырезок, где числился до последнего времени. К сожалению, это было очень неудачно – мы объездили 19 городов, в каждом очень много писалось в газетах, в некоторых городах фотографировали и я видел в газетах исключительно смешные фотографии. Я был совершенно спокоен, так как был совершенно уверен, что по приезде в Москву найду дома все вырезки, тем более, что мы проводили в городе не более двух дней (за исключением Днепропетровска) и достать газету подчас было очень трудно. Представьте себе, по приезде в Москву я нахожу только две вырезки из вечерней Москвы. Когда я обратился в бюро, они мне ответили, что произошла ошибка, что на кого то они наложили взыскание и предложили обратно деньги. Так что самых интересных вырезок из маленьких газет я не имею. Тем не менее, поскольку у меня в тетрадке уж порядочно поднакопилось, я хочу все же как нибудь собрать снова весь материал который у меня есть. Тетрадка осталась в Москве и клеить мне сейчас некуда, кроме того всегда хочется послать Вам. Поэтому я прошу Вас припрятать их в какой-нибудь специальный конвертик. Вырезку из Красной Газеты посылаю Вам вместе с соседней статьей. Вчера произошел любопытный случай: я написал Вам письмо и лег спать. Перед сном взял пачку газет, очень враждебно посмотрел на Вечернюю Красную (то ли наша московская вечерка!), но тем не менее стал ее читать. Прочел всю, в том числе и «Пивной паек», прочел все заголовки, после этого швырнул на пол и заснул. Сегодня я узнал, что в Красной была беседа со мной. Я не хотел верить – как это могло случиться? (Рассказ длинноват и скучноват). # Далее посылаю Вам вырезку из Советского Искусства о Пищике (Кисловодском)[119]. Весьма вероятно, что Вы его не помните, потому что у нас внизу # лист 2-ой # он появлялся сравнительно редко. # Сегодня приехал из Москвы лирический тенор, которого я выписал – некто А.И. Орфенов.[120] Он еще очень молод, в свое время я его отыскал для Станиславского и теперь имею законное право перетащить его сюда. Он будет очень не плох, кроме того, это очень приятный, еще неиспорченный театром парень. # Я только что разговаривал по телефону с моим давнишним товарищем по работе Костей Виноградовым – великолепным хормейстером.[121] Он тоже молодой (большинство хормейстеров почему то старики), отлично знает свое дело, кроме того это живой, остроумный и очень культурный человек, один из лучших теннисистов, спортсмен и т.п. Мы с ним очень дружили до поездки в Харьков осенью 33-го г., когда решили жить там в одном номере и неожиданно обнаружили, что оба страдаем за одним и тем же «предметом». # Особенно у нас натянулись отношения, когда обнаружилось, что предмет явно оказывает предпочтение Косте, а не мне. Мы почти не разговаривали (живя в одном – правда очень большом – номере!), в деловых вопросах я к нему придирался – сейчас пожалуй можно самому себе сознаться – вообще картина была т[ак] сказать типичная. «Предмет» вскоре был забыт и им и мной, все это продолжалось две недели (мы в Харькове играли всего лишь три недели в тот раз), но отношения у нас так и остались натянутыми до самого моего ухода из театра. Почему то мне запомнилось, что когда в Ростове труппа мне устроила проводы, Костя отсутствовал. # Во время последнего пребывания в Москве я его случайно встретил и узнал, что он уходит из театра и не очень уверен, что найдет себе подходящую работу. Я его немедленно отвел в Филармонию и буквально в течение десяти минут устроил его в новую государственную каппелу 2-ым хормейстером к Свешникову.[122] Я был очень доволен, что так легко сделал доброе дело и для него и для Филармонии. Представьте себе, что приехав сюда, я обнаружил, что Костя мне здесь необходим до крайности. Вот так прямо ходишь по театру и думаешь, вот здесь нужен Костя! Я ему послал телеграмму и письмо, обещал всякие разности[:] и деньги и квартиру и машину в нужных случаях (приходится всем соблазнять человека), обещал ему постоянное дирижирование какой нибудь оперой (что для хормейстера очень лестно), но сейчас, когда я Вам писал, он мне позвонил (из Москвы) с категорическим отказом. Как мне жалко! Он великолепный мастер, умеет отлично наладить дисциплину и кроме того очень хорошо знает театр. Вот уж никогда не нужно быть дураком, как сказал Чехов. Не сведи я его в Филармонию, был бы он сейчас у меня. # Простите за эту неинтересную для Вас тему, но я, как Вы заметили, пишу обо всем подряд, кроме того уж очень досадно! # лист 3-ий. # Сегодня опять никакого письма. Я начинаю думать, что Виктор прав – Вы возмущены его недостойными рисунками. Настоящим заверяю Вас, что больше их у меня нет и поскольку нет самого Виктора, исключена всякая опасность на этот счет. Правда еще сегодня я в театре в нескольких местах нашел расшвыренными его художества на самые разнообразные темы. Впрочем, довольно о Викторе. # Как фото-дела? Где снимки от 18-го? Надеюсь уже высланы? Сгораю от любопытства. Если я в письме нащупываю карточку, я обыкновенно вскрываю его в театре и тихонечко, чтобы никто не видел, заглядываю на фото. # Так до скорого свидания. # Надеюсь получить от Вас еще много писем до приезда в Москву. # Передайте пожалуйста от меня всем дома сердечный привет. # Ленинград 24-го (ночь на 25-ое) сент. 36. [от руки:] Ваш Б.Х.

*   *   *

Илл. 28. [две строчки нот и под ними:] Это хор предпосл[едней] карт[ины] Тих. Дона, который привязался. ##

 [Письмо № 28. Ленинград, 25 сент. 36: маш-сь, 2 листа с одной стороны, на папиросной бумаге (2-й экземпляр, с копирки)]

Дорогая Мариночка, сегодня я получил сразу 6 писем, из них 2 Ваших, не очень больших, но очень содержательных, по поводу которых я сейчас должен буду очень много поболтать. Прежде всего меня и взволновала и расстроила записочка от мамы. Не только я нисколько не обиделся на нее, а напротив, считал очень невежливым с своей стороны, что я столько времени не удосужился ей ответить. # Передайте ей пожалуйста следующее сразу: я вообще очень и не по заслугам избалован хорошим отношением людей, но тем не менее ее отношение ко мне я нахожу исключительным и очень им горжусь. Мне особенно будет приятно сейчас ехать в Москву, после маминых слов о том, что я ей не неприятен[,] и предложение бывать в Останкине я не только использую, но явно буду им злоупотреблять. # Очень мне нравится Ваша фраза: «сами же пишете через день…» Я в ней ясно слышу и Ваши интонации и жест ручкой, который у Вас всегда появляется, когда я Вас вызывал на какие либо объяснения или нарочно, с провокационной целью, создавал для Вас затруднительное положение. Вы заметили, что Вы очень не любите никаких объяснений, я же, напротив, их очень люблю и очень часто Вас заставлял договаривать до конца даже то, что мне давно уже было понятно. # Следующую фразу я перечитал много раз, но так и не понял: «прошу только заранее сообщить о дне Вашего приезда, чтобы не оставить других с носом». Что это значит? Кого я оставлю с носом, если не сообщу заранее? Если это понимать так, что Вы будете со мной, а не с другими, то я имею явное намерение оставить их с носом – всех этих «других». И приложу все старания, чтобы оставить их с носом даже, если сообщу Вам заранее о дне приезда. А может тут что то другое? Может быть, если я сообщаю заранее, то другие вполне устроены, но я сам остаюсь с носом? Если же я не сообщаю, то я кое как, но за то «другие» с очевидным носом? Для решения этой проблемы, над которой я сегодня изрядно думал, небезынтересно знать, кто такие «другие»? Если это из Левонилочкиной кампании, то все равно останутся с носом, уж поверьте моим седым волосам! Если же это незнакомые мне противники[,] то я принимаю сражение, но уж по честному и чтобы Вы ни в чью пользу не играли. Да-с сударыня! # А теперь сообщаю для сведения: Я выезжаю из Ленинграда 3-го вечером и провожу в Москве 4-ое, 5-ое и 6-ое. 6-го вечером выбываю в Ленинград к месту жительства. # Любопытно, как это я к Вам заявлюсь вечером в Останкино? Вероятно буду сидеть и молчать, потому что все основные элементы # лист 2-ой # моей жизни отражены в письмах, вот выходит и поделиться свеженьким нечем будет. Хотя, куда там! Материала масса и у Вас и у меня. # Любопытно, что Вы встретили Векслера. А я считал, что он все еще отдыхает в Кисловодске.[123] Заходили ли Вы в контору Филармонии, как они там живут? Ведь это все мое, родное! Вся эта суматоха, раздраженные люди, которых мне не раз приходилось успокаивать. # Миленькая моя, хорошая Мариночка! Как приятно мне часто Вас вспомнить как своего маленького близкого человечка среди всей этой массы чужих людей! Я люблю вспоминать многие мелочишки из Кисловодской жизни, о которых мы может ни разу с Вами не говорили: то глядишь в окно на пятачек в надежнее вдруг Вас увидеть[,] и эта надежда нередко сбывалась. То нарочно зачем то застрянешь в вестибюле, начнешь разговаривать с каким нибудь неинтересным человеком, чтобы иметь повод постоять там подольше[,] и глядишь Вы тут как тут! А сейчас осень, холод, из окна мне виден громадный дом филармонии и никакого приятного личика на этой Михайловской улице не увидишь! # Сегодня я ездил к композитору В.В.Асафьеву,[124] которого в последний раз видел у В.И.Немировича-Данченко, зимой в феврале, в страшный мороз, накануне отъезда в Донбасс, думал ли я тогда, что следующая встреча будет у него в ленинградской квартире и говорить мы будем о ленинградском театре! Вот какие наивные, но вместе с тем волнующие мысли мне лезут в голову. Сегодня я был в Мариинском театре на Риголетто, посмотрел два акта и пошел домой, частью пешком, частью на трамвае (в Ленинграде трамваи очень медленно тащатся). Конечно уже близ дома встретил… Стенича и затащил его к себе. Он ушел только недавно, так что сейчас опять получилось поздно. # Вчера я проснулся в 4 часа ночи от… голода. Без всякой надежды я начал шарить по всем углам и нашел… мешочек с клюквой, который у меня забыл Виктор. Каким образом у него оказалась клюква, совершенно непонятно. То ли он сам купил, то ли кто нибудь ему дал подержать и забыл у него, или это ему подарок от кого нибудь (возможен и такой случай), но только я сел на постель и продолжая спать на один глаз, жевал кислую клюкву. После чего лег и отлично заснул. Сейчас, возвращаясь из Мариинского театра я заходил в несколько магазинов и спрашивал клюкву на случай, если ночью снова захочется есть. Увы – нигде ее нет. Это только Виктор раздобыл как то. Мне она очень понравилась и из Москвы привезу себе запас такой же клюквы – мелкой, кислой, с хвостиками и не мытой. # Ваша встреча с Каном принципиально мне очень приятна. Я боюсь только, что он сейчас станет очень сдержан в письмах из боязни, что я Вам выболтаю что нибудь лишнее. # Пишите, Вы вполне успеете. А я Вам пишу каждый день, так что пожалуйста без этих жестов [три последние слова «съезжают» вниз, далее дописано от руки:] ручкой! # Шлю Вам и всем Вашим сердечный привет! # Ваш Б.Х. # 25 /IX. 36 ##

*   *   *

Илл. 29. Карикатуры Виктора Ардова: Качалов, неизвестный <М.Булгаков?>, Климов, Ярон, Симонов, Менделевич, Смирнов-Сокольский (1936)

 [Письмо № 29. Ленинград, 26 сент. 36: маш-сь, 3 листа с одной стороны, на папиросной бумаге (2-й экземпляр, с копирки)]

Дорогая Мариночка, сегодня получил Ваше письмо от 23-го. Опять Вы на меня накидываетесь! Вы уверены, что я пишу не то что думаю, говоря о скучных текстах писем. Но даю Вам честное слово, что многие письма (свои конечно) я нахожу действительно очень скучными, а самое главное мертвыми. Я очень Вам завидую, потому что Вы пишете все равно, как разговариваете[,] и читая Ваши письма, я могу видеть и гримаски на миленькой рожице и постоянный жест, к которому Вы прибегаете, когда в несколько затруднительном положении в смысле надлежащей формулировки Ваших мыслей и все прочее, что мне в Вас очень дорого и что мне напоминает о тех немногих минутах, когда я мог быть с Вами вместе.[125]  Часто я думаю о том, что этих минут было действительно жестоко мало. Мы с Вами познакомились 23-го июля, 7 августа Вы уехали. Но и этот период как мало мы с Вами виделись! Я постоянно бывал занят и имел только немногие часы и выходные дни: Вы тоже были заняты и до самого пятого августа выходные дни получали очень редко. Кроме того был еще Ваш назойливый Лева. Зачем Вы меня с ним познакомили? Вот уж тоже навязали мне знакомство, я его и знать не хотел. # Затем мы с Вами увиделись 26-го августа – ровно месяц тому назад, – в день моего приезда в Москву. А 29-го, как Вам известно, я уехал. Вот какая жизня. # Но простите, я не договорил насчет писем: мои же письма носят сухой протокольный характер, страдают постоянно повторяющимися одними и теми же оборотами речи и, главное лишены той непосредственности, в отсутствии которой не даром меня упрекал Лева в историческом письме к Вам из Кисловодска. [?] Поэтому я часто очень не люблю свои письма [исправлено на: «своих писем»]. В виде оправдания должен только сказать, что пишу я их всегда после крайне тяжелого рабочего дня и нередко будучи изможден до предела. # Про какую фотографию Вы спрашиваете? Про ту которая была напечатана в газете? Там все мое и нос и глаза и прочие мелочи. Губы не бантиком, а просто очень развесистые получились. Она действительно из прежних – я ее приобрел у мачехи в день отъезда сюда и на завтра же у меня ее сцапали. Иначе вероятно она по традиции попала бы в Останкино. # Очень меня радует, что Вы расположены к Виктору. Помимо всех прочих свойств, он очень приятный и душевный человек. Вообще он настолько замечательный, что я боюсь его привозить к Вам в Останкино – от меня ничего не останется. «С песней по жизни» хороший рисунок. Я думал было передать Вам его по бильд-аппарату, а оригинал оставить себе. Показываете ли Вы его кому-нибудь? Кстати, я совершенно не согласен с Вами, что хороши только Ваша и Нилочкина фигуры. По моему самое замечательное, это хмурый Лева с усами. # лист 2-ой # На тетушке я конечно совершенно не настаиваю. [видимо, речь о предложении Б.Х. контрамарки в театр для тети Эльзы, живущей в Ленинграде сестры Маргариты Христиановны] Предлагаю Вам обратную комбинацию – сообщите ей мой телефон – 2-07-45 (дирекция) и она может в любое время позвонить мне о местах, как для себя лично, так и для кого нибудь. К телефону обыкновенно подходит Игнат Иваныч и если я буду где нибудь далеко, она может прямо ему передать, что говорит Маришечкина тетушка. # Ковенский пер. я смутно помню по 32-му г. Сейчас я еще в этих краях не бывал. По моему он соединяет Лиговку с ул. Марата (б. Николаевской), но я в этом далеко не уверен. Во всяком случае это не очень далеко от моей будущей квартиры (пр. 25 Октября, б. Невский 60) – пешком примерно минут 15-18. # Очень мне страшно, когда начинаю думать о Вашей поездке в Ленинград. Ведь я смогу с Вами проводить только два-три часа в день – в обеденный перерыв, да отчасти те вечера, когда Вы захотите бывать у нас в театре. Один раз мы с Вами съездим в Мариинский, один выходной день я себе устрою[,] надеюсь, и поедем в Детское или в Петергоф. # объясните мне пожалуйста, почему Вы должны ждать, пока выздоровеет Ваш врач, а не можете пойти с той же электродиаграммой [видимо, так раньше называлась электрокардиограмма] к другому? Не совсем понятно. Лежите ли Вы днем? Ведь это необходимая вещь, особенно при не совсем здоровом сердце. Предупреждаю Вас, что я совершенно не выношу, когда меня не слушаются. И если Вы будете продолжать так небрежно относиться к своему здоровью, то я с Вами просто рассорюсь – власти над Вами я не имею, но знать Вас больше не захочу. Честное слово, совершенно серьезно. # Кстати, я в очень хороших отношениях с Н.А.Семашко[126] и когда нужна была какая нибудь помощь в лечении, лекарствах и т.п., он бывал всегда очень отзывчив и любезен. Учтите это и напишите мне, если есть в чем либо надобность. # Вы не поняли заметки в Советск. Искусстве. Что Вы честное слово придираетесь к Малому Оперному Театру? Уж он Вам поперек горла стал! В заметке написано, что в труппу включены рабочие хорошо проявившие себя на смотре самодеятельности Московского района. А район это помещается в городе Ленинграде (кажется раньше он назывался Московско-Нарвский) и Ваша московская область тут совершенно не причем. Целуйтесь с ней на здоровье, если Вам нравится! Кстати, не мешало бы Вам в Москве завести Ленинградский район. А то получается как то невежливо. # Насчет просьбы о звонке по тел.: Вам, видите ли, не нравится, что она в левином стиле! Вспомните, сколько комплиментов Вы расточаете Леве! Как я ни старался, но даже десятой части, куда там, сотой части этих комплиментов добиться не мог. А теперь оказывается, что Вас удивляет мое стремление ему подражать!!! Ну уж знаете, на Вас не угодишь. А я-то стараюсь перенять левины манеры и мечтаю, как я к Вам заявлюсь и начну блистать его фразочками и жестиками! #лист третий. # Или то[,] что подобает Леве, с его милой непосредственностью, никак не подходит мне – насквозь фальшивому и прожженному негодяю? Договаривайте уж, не стесняйтесь. # Посылаю письмецо Нежд[ановой] и Голованову. Не настаиваю, чтоб Вы его относили лично, потому что Вам лишнее хождение отнюдь не полезно. Но буду очень рад, если Вы повидаете их и передадите на словах, что я очень по ним скучаю и целую. Разница между моим поручением и Левиным та, что это мои друзья, а не случайные знакомые (как у Левы) и что Вы с ними знакомы. Если же решите бросить в ящик, то замарайте приписку в конце письма с боку. # Не говорите им, что я буду в Москве 4-го. У меня будет очень мало времени и может случиться, что я и не успею к ним забежать, хотя действительно очень хотел бы с ними повидаться. # В заключение несколько слов об истекшем дне. # Дождь. Мрак. В театре с утра во всех комнатах электричество. До театра пошел в Тэжэ[127] и в гостинный [двор], в последний без определенных намерений. Ничего веселого там нет. В театре без конца бегал по коридорам и очень злился. В 2 часа поехал в ленинградскую консерваторию к директору Максимилиану Штейнбергу.[128] Это замечательный музыкант, ученик Римского-Корсакова (он женат на дочери Р.-Корсакова, очень милой почтенной даме – вчера я ее видел на Риголетто). Между прочим, Песни Яунзем,[129] которые Вы помните, м. быть, по Кисловодску[,] в его обработке. Походил по корридорам консерватории. Это та самая консерватория, с которой связаны Чайковский, Р.-Корсаков, Лядов, Глазунов, Балакирев и ряд других музыкантов. В три вернулся в театр – у Штейнберга был в общем очень недолго, говорил об операх Р.Корсакова (Майской, Царской, Петухе и Снегурке)[130], в которых он является наибольшим знатоком. # В половине шестого пришел домой. Появились Виктор и Олег Смирновы и помешали мне спать. Сейчас они уже уехали в Москву. Вечером был снова в театре и смотрел Ромео. На спектакле были актеры Малого (Моск.) театра, но я в антрактах был занят у себя наверху и не спускался принимать гостей. Так что Ваших любимчиков никого не видел. Кстати я почти ни с кем из них раньше не встречался и не знаком. Из театра вернулся в 12 и немедленно сел за письмо. Только что, пока я стучал на машинке, безшумно вошла горничная и так же безшумно стащила только-начатую бутылку Нарзана. Приходится всегда запираться от них, от дряней. Они вечно лезут, то постель постелить, то форточки закрыть, то еще что нибудь подобного же рода. # Так прощайте моя хорошая Мариночка, через восемь дней я Вас увижу если буду здоров. # Кланяйтесь пожалуйста маме. # [от руки, чернилами:] Всегда Ваш # Б.Х. # Ленинград 26 сент. 36 # [приписано от руки:] Спасибо за чудную карточку с кошкой. [?] # Она просто упоительная. ##

*   *   *

Илл. 30. Мариинский театр. Санкт-Петербург (Дореволюционная открытка)

[перерыв – на 3 дня]

[Письмо № 30. Ленинград, 29 сент. (утро) 36: машинопись, 3/4 листа с одной стороны, на папиросной бумаге (2-й экземпляр, с копирки)]

Дорогая Мариночка, у меня сегодня времени в обрез – вчера вечером очень поздно вернулся, начал Вам письмо, в котором что то наплел, мне оно не понравилось и я его уничтожил. Это кажется первый случай. А сейчас утром уже надо спешить в театр, кроме того сейчас мне звонил один человек, который надеется поймать меня утром дома еще до театра. # У меня появилось новое предположение в отношении «других с носом». Очевидно по случаю такого необычайного события, как мой приезд, Вы хотите позвать кого либо из нашей кампании. Так? видите, какой я способный мальчик. Не прошло и трех дней, как я догадался. Но в этом случае я должен подготовить Виктора и привести его с собой. Когда ж Вы собираетесь звать других – 4-го или пятого? И как мне об этом узнать, если сегодня 29-ое, Вы получаете это письмо 31-го вечером, отвечаете 1-го и ответ либо приходит вечером, либо нет (3-го вечером я имею в виду). # Следующий вопрос: целы ли у Вас мои сухумские папиросы? Или их выкурил кто нибудь из «других»? Смотрите!!! # Посылаю письмо маме. Передайте ей, пожалуйста, что это только часть, следующую часть допишу до отъезда и дошлю.[131] # Очень прошу не сердиться за то что пишу Вам так мало. Вы у меня очень строгая и ничего мне не отпускаете. Так что эта страничка Вас может рассердить, появится очередная гримаска и… все пропало. # Но даже в этом случае я все равно всегда с Вами, очень по Вас тоскую и с нетерпением жду 4-го сентября.^{октября} [зачеркнуто и переправлено от руки] # Ленинград 29 сент. 36 (утро – здесь в сентябре в 10 час. утра такое солнце, как в Москве в феврале – косые тусклые желтые лучи; в Кисловодске оно было ярче в 5 час. утра). # P.S. Вам дал категорическое указание насчет лечения. Я жду не бюрократических отписок, а конкретных действий. О возможных последствиях непослушания [последнее слово в строчке съезжает вниз, а далее дописано от руки:] я Вам уже сообщал. Прощайте дорогая Мариночка. # Ваш Б.Х. ##

*   *   *

Илл. 30а.  М.Т. (1939?)

[Письмо № 30а. без числа, но видимо написанное в конце сентября 1936, перед вторым приездом Б.Х. в Москву в начале октября]

Дорогая Маргарита Христиановна, Ваше письмо меня очень тронуло и принесло мне много радости. И не потому что оно открыло мне какие нибудь реальные возможности (в этом отношении я продолжаю быть настроеным также пессимистически), а потому что я последовательно терял друзей и близких людей за последние годы и никак не надеялся, что могут быть какие[-то] новые источники дружбы и настоящего сердечного отношения, которое я в Вас встретил. # Тема, которую Вы затронули, необычайно обширна и является предметом моих бесконечных размышлений, так что я мог бы говорить о ней много часов. Особенно мне приятно то, что Вы не только нашли возможным ее коснуться, но и изложили ее прямо и с полной ясностью, тем самым давая и мне право ничего не вуалировать и разговаривать с Вами даже более откровенно, чем с кем либо из своих друзей (я не помню, чтобы я с друзьями в серьезных случаях жизни умел договаривать до конца). # То что Вы принципиально нашли возможным отказаться от своего представления о будущем мариночкином муже, я считаю просто своей большой и ни на чем не основанной удачей. Если б даже я и отвечал всем Вашим требованиям (а заметьте, я как нарочно, не отвечаю ни одному), то все равно, конкретное лицо, подставленное вместо отвлеченного образа, который Вы намечтали, всегда должно бы вызвать разочарование. А конкретное лицо, являющееся к тому же полной противоположностью отвлеченному образу, должно вызывать не только разочарование, но я думаю, даже раздражение и отвращение. В том, что я не отвечаю Вашему отвлеченному образу я был убежден еще до Вашего письма, а когда к этому прибавилось еще [след. слово вписано на полях от руки:] убийственная рекомендация Левы и всевозможных Франковских, я считаю картину совершенно безнадежной. Так что прочитав Ваш ответ Алеше,[132] я сложил письмо и спросил себя, стоит ли читать дальше? Прочесть себе приговор всегда много тяжелее, чем догадаться о нем. Надо ли говорить, какой полнейшей неожиданностью для меня явилось все дальнейшее? # Поэтому, я думаю, Вы найдете понятным, что и к Вам я испытываю самую искреннюю привязанность. # Но теперь нужно коснуться самого существенного – отношения ко мне Мариночки. Вот здесь, мне кажется вовсе нет никакой почвы, к большому моему огорчению. # Несомненно, что мои письма ее радуют, развлекают, может быть даже увлекают. Мое отношение к ней (в проявлении которого я стремлюсь быть очень сдержанным) может ей импонировать. Но совершенно очевидно, что сердцем она никак не тронута. И тут у меня часто возникают подозрения, что не тронута только в отношении меня [подчеркнуто автором]. # лист 2-ой # Я бы не хотел сплетничать, но мне кажется, что в обоих Ваших письмах [Письма не сохранились.] Вы упоминали имя человека, в отношении которого (я думаю) Мариночка далеко не ограничивается обычными симпатиями. Предположения эти построены на совершенных мелочах, но я доверяю своему чутью. Я Вас прошу дать мне слово не касаться этого вопроса до моего приезда, когда я смогу дополнить устно все свои печальные размышления на этот счет. # Но конечно, если это так, то мои шансы совершенно безнадежны и, не скрою, именно так я понял Ваше первое письмо, особенно в связи с тем, что там проскользнуло имя этого человека. # Теперь отбросим эту гипотезу (я Вам пишу [послед. слово вписано от руки сверху] в обычном порядке своих мыслей, а размышляю я на эти темы ежедневно и подолгу). Предположим, что никакой третьей стороны не существует. Откуда могут зародиться чувства у Мариночки? Чем больше я ей пишу, тем больше тем больше это для нее становится в порядке вещей. Можно ли письмами пробудить что либо в Сердце у 18-тилетней девочки? [Но в это время ей еще не было 18 лет.] И даже, если там есть какой либо огонек, не наивно ли пытаться его раздуть, находясь за 600 километров, не глупо ли надеяться хоть сколько нибудь приблизить его к тому, что сам испытываешь? К этим мыслям, к сожалению, я возвращаюсь чаще всего. Вот почему Ваше отношение ко мне, действительно являющееся для меня необыкновенной удачей, не может уничтожить моих пессимистических взглядов. # К сожалению родители в решительные минуты жизни не имеют никакого влияния на детей. Как убивался мой покойный отец, когда узнал о моем намерении жениться![133] Как умно, как ярко он мне [у]казывал на всю неизбежную трагичность и губительность этого шага в тот момент, при сложившейся ситуации! Сколько он страдал сам! И я видя все это, все же поступил по своему. И скоро же я начал убеждаться, что он был прав, что он был много умнее меня и однако был бессилен мне помочь в тот момент. А потом, когда страдания, которые он мне предсказывал наступили, было уже поздно и совсем не так легко от них избавиться, как мне казалось прежде. А отец переживал это еще больше моего и на этом потерял много лет жизни. Эта трагедия конечно исключение, но для меня она является тяжелой и очень трудно излечимой травмой. # [пропущена строка] # Я поступил очень неблагодарно, продолжая развивать сои мрачные мысли в ответ на Ваше теплое и по существу исключительно радостное для меня письмо. Но я так обрадовался дружбе, которую Вы мне предложили, что сразу злоупотребил ею и выплеснул Вам все свои душевные тревоги. # 4-го я буду в Москве и конечно 4-го же буду в Останкине. Быстро наверно промелькнут эти дни, тем более, что у меня будет очень много забот по театру. # [конец страницы, но финал письма как будто отсутствует]

*   *   *

Илл. 31. Борис Хайкин (Карикатура В.Ардова. 1936)

*   *   *

[Письмо № 31. Ленинград, 29 сент. 36 (вечер): машинопись, 2 листа с одной стороны, на папиросной бумаге (2-й экземпляр, с копирки)]

Дорогая Мариночка, только что, вечером получил от Вас телеграмму о том, что произошла какая то ошибка. Грустно, грустно! В последнее время Вы разговариваете ребусами, нужно по нескольку дней работать над их расшифровкой. Надо думать, что письмо опереженное телеграммой, разъяснит все ошибки и заблуждения. Пока же приятно только одно – Вы здоровы, живете и ошибаетесь, как все люди. Последние дни я очень беспокоился, так как давно от Вас ничего не имею. К сожалению завтра выходной день, так что неизвестно еще, «или прийдет почта», как говорила тетя Клара. # Помните поездку в Железноводск 31 июля? Мне наиболее памятно, как я Вас провожал оттуда уже поздно вечером. Очень хорошо помню также концерт милого Рости Мироновича и буквы, которыми мы переписывались во время Ромео. Я часто вспоминаю эти буквы, а Вы наверно их совсем забыли? А утка? Нашлась, представьте себе. И шлет привет! А трогательный Лева, который меня встречал в Ессентуках! Он тогда еще верил в меня, верил в мою преданность и в чистоту и неподкупность моей души! Бедный юноша! Сколько жестоких разочарований ему пришлось и еще придется перенести. # Как приятно сейчас вспомнить этот звон, палящее солнце, сейчас, когда наступил страшный холод. В театре у меня целый день мерзнут ноги и я наверно скоро начну ходить в валенках. Во всяком случае завтра рано встаю и иду по магазинам искать боты. Топить театр начнут только с ноября, так как он присоединен к теплоцентрали. В моем кабинете есть кроме всего большая печь[,] которую вероятно можно потапливать. Иначе, я очень боюсь, там скоро можно будет на коньках кататься. Как и в милом театре Станиславского, дверь со сцены собственно не дверь, а больше ворота, выходит прямо во двор, так что когда поднимается занавес, холодный воздух сразу устремляется в зал. Особенно это весело, когда сыграл большую увертюру и успел уже согреться. Как смешно всегда бывало, когда мы с страшные морозы играли Царскую Невесту и сопраны во 2-ом акте, стуча зубами от холода[,] с деланной улыбкой вступали: «Теплынь какую господи дает!» А Богему случалось играть в июле, когда мы задыхались от жары. В самом начале этой оперы поэт Рудольф сжигает рукопись своей драмы, чтобы как нибудь согреться. Особенно смешно бывало, когда он и Марсель (художник) еще до поднятия занавеса ходили по сцене, ежились и потирали руки, чтобы найти правильное самочувствие, а я стоял рядом и обливался потом. # Да, Мариночка, вот так прошли многие года моей жизни. Это ужасно неблагоустроенный театр, одевался я в маленькой комнатушке, где кроме меня сидело еще трое актеров, Степка – костюмер, который меня очень любил, всегда на меня набрасывался («вечно ты мне, понимаешь, приходишь после второго звонка, но куда я теперь с тобой возиться буду, у меня еще Елецки<н> незасупоненный ходит»). # У меня так было много своих примет, часть которых сохранилась и до сих пор. Например, когда идешь в оркестр, нужно обязательно на первую ступеньку ступить правой ногой, чтоб был удачный спектакль. Так же нужно правой ногой ступить и на свою подставку. Эту примету я соблюдал в Кисловодске. Когда то я о ней рассказал своему большому другу, сестра которого находится сейчас в Днепропетровске (колорат. сопрано, служит там в опере). Когда я там был в конце марта, я у них провел несколько дней (ночевать ходил к себе в вагон, это было уже на втором месяце поездки) и познакомился с ее мужем (также артистом этой оперы). Концерты нашего оркестра там проходили с большой помпой. Каково же было мое удивление, когда этот самый бас говорит мне после первого концерта: «а мы с Софьей следили, станете ли Вы, как всегда на подставку правой ногой»? # Мой первый спектакль здесь по последнему варианту должен был быть 2-го ноября, но я перенес его на 3-е, так как второго понедельник. Не охота в понедельник начинать, сами понимаете. В Кисловодске я на концерты всегда ходил кругом, обходя нарзанную галлерею. Но однажды я пошел через галлерею и как раз был очень удачный концерт. С тех пор я уверовал в галлерею и ходил только этим путем. Вообще, когда волнуешься и не уверен, что выйдет хорошо, всегда хочется найти какие то таинственные приметы. Гораздо хуже, когда находишься в состоянии так сказать холодного отчаяния и уверен, что все равно будет плохо. # Сегодня очень много рассуждений на «творческие» темы. Это Вы виноваты. Вы все пишете и телеграфируете какими то ребусами, так что я ни о чем более близком к сегодняшнему дню разговаривать не могу. Коли так будет продолжаться, кончится тем, что я все таки пожалуюсь на Вас в местком. Дождетесь у меня, честное слово. # Вчера вечером слушал Тоску. Знаете ли Вы эту оперу? Там много приятного. Как хорошо в конце оперы выростает тема казни из маленького мотивчика: [далее, чернилами, нотная запись:]

# Послушайте как нибудь эту оперу. Может быть доведется когда нибудь и здесь послушать. Правда, я ее дирижировать не собираюсь. # Вчера я вложил маленькое письмецо маме. Передайте ей пожалуйста, что это только «пролог». Письмо следует в ближайшие дни. Напоминаю Вам о лечении. Если не буду до отъезда иметь от Вас подробного отчета, попрошу секретаря написать Вам оффициальное и очень строгое письмо и Вам будет очень стыдно. # Так до скорого свидания. Через пять дней (если больше не произойдет никакой ошибки!!!), мы с Вами увидимся. [от руки:] Шлю Вам привет: Ваш Б.Х. 29.IX.36. # Кланяйтесь пожалуйста маме, папе, Савве и Алеше. ##

*   *   *

Илл. 32.  Кисловодск. Ребровая балка. Почтовая открытка 1920-х годов.

[Письмо № 32. Ленинград, 1 окт. 36: машинопись, 2,5 листа, с одной стороны, на папиросной бумаге (2-й экземпляр, с копирки)]

Маленькая Маришечка, вчера получил от Вас предпоследнее, а сегодня последнее письмо. Теперь я не могу от Вас ждать писем раньше, чем недели через три – Вы меня ждали к 4-му в Москву и поэтому прекратили писать[;] сейчас, пока выяснилось, что я еду не 4-го, а 8-го, тоже оказалось поздно. А три недели для нас с Вами это очень большой срок. Вчерашнее письмо (Вы едва ли помните хоть одну строчку из него) мало меня порадовало. Написано оно было на спех, без всякого желания, иногда слова недописаны или написаны явно нехотя, что я очень хорошо понимаю и чувствую, так как мне сейчас приходится писать довольно много таких писем разным знакомым. И сам я ежедневно получаю достаточно таких писем, так что если Вы, как говорится, будет «петь с ними в унисон», то мне жалко и Вас и себя. Вас, потому что Вам приходится переносить ежедневно неприятную процедуру писания писем нехотя; себя, потому что из пачки писем я выбираю прежде всего Ваши и кладу их в отдельный карман, как нечто особенно для себя приятное[,] и не хотел бы, чтоб так скоро наступило разочарование. Разрешите, я Вам объясню более подробно – Вы очень не любите объяснений, а я чтоб наказать Вас за вчерашнее письмо сейчас нарочно начну объясняться. # «Давайте поговорим немного о Вашей роли». (Эти слова я сейчас произношу ежедневно по нескольку раз). Сейчас хотел по привычке начать с этих слов. Тем более, что есть и известная ассоциация с письмом. В письме все благополучно с внешней стороны, но очень мелко, ни одна тема не углубляется, не доигрывается до конца. Так например, Вы пишете, что Хмельницкий Вам приготовил места. Но мне интересно, откуда взялся Хмельницкий?[134] Где Вы его увидели? Почему он решил приготовить места? Как он Вас разыскал? Вы были в концерте. В каком? Где? С кем??? Лева Вам что то передал. (Написано «сегодня мне Левка сказал»…) Откуда он взялся? Где он живет в конечно счете, в Останкино или в [З]оологическом? (последнее ему куда больше подходит). Короче, Вы неправильно трактуете «свою роль» и не до конца уяснили себе «взаимоотношения героев пьесы». Конечно! Вы пишете мне, как милому знакомому – формально т.е. обо всем и ни о чем. Особенно прискорбно, что раньше этого не было. Остается думать, что жизнь у Вас вошла в колею, появилось много Лев и Хмельницких (Юлий Осип. очень милый человек и я преисполнен к нему симпатии) и мысли уже целиком сосредоточены вокруг этого. Это конечно вполне естественно, но досадно, что Вам со мной уже не хочется делиться всем этим. # Интересно, что Вы мне напишете обо всем этом, когда будете писать следующее пис[ь]мо через три недели или через месяц? # Сейчас почувствовал, что все же к Вам несправедлив и вздумал даже уничтожить этот текст. Если пошлю его, то вот с какими оговорками: # лист 2-ой # у меня вчера и сегодня препаршивое настроение – вчера я получил три письма: два из них было явно огорчительных, третье Ваше также не послужило утешением. Но вероятно виноваты все же больше первые два и очень бессовестно с моей стороны все валить на Вас – на моего милого дорогого хорошего ребеночка. # Вашу карточку с кошкой я очень хорошо пристроил на лампе на письменном столе. Вчера утром ко мне заходил один скрипач, мой давний знакомый. Он заметил эту карточку и вопросительно посмотрел на меня. В самом деле, в гостиннице, где в обеих комнатах висит одна единственная картина в грубой позолоченной раме (что она изображает, я так и не удосужился посмотреть), естественно эта фотография должна была привлечь внимание. Он спросил: «Кто это?» Я что то промычал и затем ответил что племянница. Он снова посмотрел на карточку, а затем вдруг сказал: «Скажите пожалуйста, до чего она на Вас похожа!» Тут уж я ответил: «Да, Вы знаете, все находят, что совершенно одно лицо!» Вот видите, как получается! # «Барышня», это не Векслера, а мое. Когда я Вас еще совсем не знал, вероятно всего лишь через несколько дней после Вашего приезда, я всегда говорил Векслеру и всем знакомым: «Вот идет моя барышня». Повидимому, он это запомнил. # В отношении Фоксов я с удовольствием сделаю все возможное и невозможное. Все что нужно для Вас и Ваших подруг (не забудьте только, что кроме подруг есть и «подруги»: например, кем приходится Керубино Барбарине[,][135] мне не совсем ясно) будет исполняться мной с большой радостью. Если здесь «Тритона»[136] больше не существует, то я смогу обратиться к Цфасману,[137] у которого большой запас всякого такого материала. Если же «Тритон» есть, то пойду в него озираясь, чтобы никто не видел, каким материалом я интересуюсь. Но это все глупости конечно. # На днях видел здесь Жарова и Тарханова.[138] Они тут снимаются в кино. Честно Вам об этом докладываю. Какие то еще были интересные встречи… Да! Вчера на спектакль ко мне заходил Звагельский – толстый хромой альтист[139] из филармонического оркестра. Вчера же он уехал, проведя здесь несколько дней. Больше по моему никого из москвичей не видел. Не помню, писал ли Вам про композитора В.А.Оранского, которого я кстати выписал из Москвы на предмет сочинения балета.[140] Мы с ним вместе вышли из театра и когда мы переходили малооживленную Михайловскую площадь (т.е. Лассаля), он сказал: «Какой милый тихий городок». Тут уж сознаюсь, я обиделся, как ленинградец. Какой же это тихий городок, что за [слово зачеркнуто] в самом деле! # malen,ki кусочек третьего листа # Сегодня ко мне приходил Д.Д.Шостакович, обаятельнейший человек. Я был чрезвычайно рад с ним повидаться. Я с ним впервые познакомился 9 лет тому назад (ему было 19 лет). Это была эпоха увлечения пианизмом[,] мы все очень много играли (я просиживал иной раз по 6 часов в день). Тогда же выросли пианисты Гинзбург, Оборин[141] и др., с которыми я вместе учился и очень дружил. К этой же кампании примыкал и Митя Шостакович, но он, как ленинградец, конечно был много дальше. В Ленинграде тогда процветал также молодой выдающийся пианист Софроницкий.[142] # Однако поздно. Скоро начнет светать и заиграет пастух. Раз милый и тихий городок, то и это возможно. Скажите пожалуйста, «милый тихий». # Так прощайте, постарайтесь найти для меня 9-го кусочек времени между двумя «Хмельницкими». # Жду от Вас письма не позднее, чем в феврале. # [от руки:] Ваш Б.Х. # Обязательно кланяйтесь маме. # Ленинград 1-го Октября 1936 г. ##

*   *   *

Илл. 33.  М.Т. (Кисловодск? 1936?)

[перерыв – на 4 дня]

[Письмо № 33. Ленинград, 5 окт. 36: машинопись, 1 лист + 1 абзац на обороте]

Дорогая Маришечка, два дня я абсолютно не имел времени на письма и сейчас не знаю, что Вы обо мне думаете. В двух словах причина в следующем: 2-го у меня было прослушивание новой оперы, сильно затянувшееся, вернулся я домой во втором часу и еще поднялся в ресторан, там наткнулся на большую и очень веселую кампанию, с которой расстался только в пятом часу, после того как они побывали у меня. # Вчера было открытие клуба мастеров искусств, также затянувшееся очень поздно. Подробно и кампанию, и клуб опишу либо в следующем письме, либо расскажу при личном свидании, которое, я смею надеяться, скоро состоится (не верится порой). # Спасибо за Ваше хорошее и совершенно неожиданное для меня письмо, которого я не ждал раньше февраля (или ждал все-таки?). Спасибо за милые желтые листики и за фото. Оно вполне может быть присоединено к Пятигорской серии. Mise-en-scene очень хорошая, но правильно сыграли только Вы, а Лева с Нилочкой стоят и по дурацки позируют (так им и передайте – «по дурацки» – пусть кушают). Очень я рад за Леву, что он поехал в Одессу, в самом деле, иначе он не повидал бы своих родных, по которым вероятно очень соскучился. К тому же и мы с Вами получаем от него отпуск. Погода сейчас в Одессе чудная, можно еще купаться и загорать. Напишите ему, что я ему очень рекомендую ехать обратно в Москву морем (через Константинополь, Гибралтар и Атлантический океан, но не через Ленинград! # Почему я молодой обманщик? Не понял. Надеюсь, что это письмо застанет Вас раньше, чем я Вас увижу: дело в том, что я теперь решил ехать не 8-го, а 7-го и 8-го уже быть в Москве. Задержка произошла, потому что 8-го в первый раз идет Богема и я не хотел, чтоб ее выпускали без меня. Сейчас я решил наладить все репетиции, но на спектакле не присутствовать, так как на спектакле я практически бесполезен. Вчера прошел Богему с хором, завтра и 6-го проверю с солистами и седьмого смогу ехать. Проведу в Москве 8-е, 9-е и десятое. 10-го вечером выеду и 11 буду здесь. 11-го вечером идет Кармен, на которой мне обязательно надо быть, так как это последняя Кармен без меня. Если же можно будет перестроить репертуар и дать еще Кармен (без меня) 16-го, то я останусь в Москве еще на один день. Предлагаю Вам на выбор пойти в один из трех дней в большой театр. 8-го идет Тихий Дон, 9-го Раймонда и 10-го Снегурочка. На что идти, решим по приезде. Я больше склонен на Снег. и на Раймонду, в Доне я относительно мало увижу и услышу нового. Но решать предоставляю Вам. # Итак до самого скорого свидания. # 5 октября 36, Ленинград. # Ваш Б.Х. # Передайте пожалуйста привет маме. ##

[допечатано на обороте сверху:] В театре уже наконец начали топить, но здесь в гостиннице такой собачий холод, что я устроил вчера категорически скандал и сегодня меня перевозят на новую квартиру. Так что после шестимесячного житья в гостиннице наконец я начну вести оседлый образ жизни. ##

Илл. 34. Приписка Б.Х. от руки к машинописному письму

 [Здесь перерыв – на полтора месяца]

[Письмо № 34. Ленинград, 20 нояб. 36: машинопись на 2 половинках пожелтевшего от времени листа – 3 странички]

Миленькая Мариночка, мне очень досадно, что наша переписка прервалась, вполне впрочем по моей вине. Правда, когда случилось, что я первую неделю никак не мог Вам писать, Вы по моему слишком быстро обиделись, что для меня только осложнило возможное восстановление отношений. Затем, когда Вы прислали аппарат,[143] картина мне представилась настолько безысходной, что я даже не знал с какого конца браться, как не знаю этого и сейчас. Действительно, этот аппарат «прозвучал» очень красноречиво – как у маленьких детей: «вот тебе все твои игрушки и я с тобой больше не играю». Он был очень хорошо упакован и благодаря уложенной в него дюжине пластинок я даже сделал несколько снимков, но конечно они так и остались в кассетах, потому что времени у меня нет ни минуточки. # В чем же причина моего молчания? Она исходит вероятно совсем не оттуда, откуда Вы предполагали. Как Вы помните, я приехал в Ленинград 11 октября и въехал в свою новую квартиру.[144] Первые два дня жить здесь было невозможно из за отсутствия дров и я снова перебрался в гостинницу. На третий день дома все уладилось и я снова вернулся домой. Но 14 октября сюда приехал театр Станиславского, т.е. 300 человек моих хороших знакомых [оборот полулиста] и друзей. К тому же этим людям здесь абсолютно нечего делать, так что впечатление создалось такое, точно они приехали специально ко мне. Дома я бываю считанные минуты и всегда застаю гостей. Сегодня действительно за месяц с лишним я остался один на несколько часов. Вся моя переписка прекратилась – удалось написать только несколько коротких писем, которые можно писать в присутствии шумной кампании. В театре я репетирую по 6 – 8 часов в день, так что на все остальные занятия по театру у меня времени гораздо меньше и написать там в спокойной обстановке обстоятельное письмо нечего и думать. Если Вы помните, что происходило в моей комнате в Кисловодске, то сейчас примерно то же самое. Я безумно устал от всех гостей и жду не дождусь, когда они уедут. Театр Станиславского кончает 1-го декабря. Театр Немировича, который тоже здесь находится, кончает месяцем позже – 1-го января. Конечно, все что я Вам пишу звучит дико и не является оправданием моего столь длительного молчания. Если Вы на меня рассердились окончательно, я ничего больше не могу сказать, но по крайней мере объяснил Вам причину (основную) моего длительного молчания. Кроме этой основной причины, было еще крайне подавленное настроение, явившееся следствием переутомления и отвратительной шумной обстановки дома, лишавшей меня необходимого отдыха и покоя, принуждавшей меня хронически недосыпать и губительно действовавшей на мою нервную систему. [лист 2] В таком состоянии я ничего хорошего Вам бы не написал. # Вот все, что я могу сказать в свое оправдание. # Передайте пожалуйста М.Х., что я очень виноват также и перед ней (здесь у меня, честно говоря, уже нет никаких оправданий) и очень горюю о том, что она уже наверно не относится ко мне так хорошо, как раньше. Передайте ей пожалуйста мой самый сердечный привет и горячую просьбу простить мне мой дикий характер. В декабре я наверно снова побываю в Москве и тогда, если Вы еще ничего не имеете против, мы повидаемся. # Работа моя пока идет хорошо – идут полным ходом репетиции царской невесты; 2 декабря состоится первый спектакль. В театре у меня много всяких перемен, много любопытного, но в одном письме всего не опишешь. # 2 недели у меня гостила моя мачеха, которая мне налаживала все хозяйство. Сейчас я снова один. # Итак, желаю Вам всего хорошего и очень жду от Вас известий о Вашем здоровьи, о жизни и обо всем прочем. Дома обязательно всем кланяйтесь от меня. # Ваш Б.Х. # Ленинград 20 ноября 1936 г. ##

*   *   *

Илл. 35. М.Т. (Кисловодск? 1936?)

[Здесь опять перерыв и уже – на 2 месяца]

[Письмо № 35. Ленинград, 24 янв. 37: машинопись на обычной бумаге, на 2 листах с обеих сторон, 2,5 стр. со штампом «Профессор Борис Эммануилович Хайкин, тел. 247-99, 524-16»]

Милая дорогая Мариночка, уже несколько дней назад получил Ваше письмо, но не имел возможности Вам ответить. (…) # В Москве я провел три дня в ужасной суете (…) # (…) В Ленинграде наступили морозы, дома у меня невероятный холод, несмотря на то, что дровами я обеспечен. В театре тоже стало здорово холодно, многие актеры репетируют в пальто и ботах. Единственная теплая комната в театре, это мой кабинет. Но в зрительном зале днем очень холодно (…). Тем не менее я репетирую не только без пальто, но даже без пиджака и конечно во время работы холода никак не чувствую, что особенно рискованно в смысле простуды. # (…) [оборот] # (…) # Как наладилась Ваша жизнь после каникул? Как здоровье и нервы? Пишите мне все таки, меня по прежнему очень радуют Ваши письма. # (…) # Скоро год со дня нашего отъезда в Донбасс. Мы выехали из Москвы в самые сильные морозы. В вагонах у нас всегда было очень тепло, даже жарко. Темнело еще очень рано, собирались в концерт всегда в полумраке, одеваться бывало очень неудобно и тесно (хотя я все вещи строго распределял по своим местам и держал в самом строжайшем порядке – это кажется единственный случай в моей жизни). В процессе одевания я всегда устраивал перерыв и выходил с папироской полуодетый в корридор «отдохнуть». А вагоны стояли где то далеко на последних путях, в темноте и занесенные снегом. Но тем уютнее и приятнее было в самих вагонах. Я Вам уже однажды писал об этой поездке, которую я всегда буду вспоминать с большим волнением. Очень жалею, что не записывал всех впечатлений. Одна парикмахерская в Енакиеве чего стоит! (…) # [на другой странице] (…) # Ну вот, мое время истекло. # Очень боюсь написать «целую», иначе опять пропадет за зря большое письмо. Во всяком случае желаю Вам всего хорошего. # Ваш Б.Х. # Ленинград 24 января 1936⁷ [зачеркнуто и исправлено от руки] г. ##

*   *   *

Илл. 35а. М.Т. у будки с минеральной водой. Кисловодск. 1936

[Письмо №35а. Ленинград, 24 янв. 37: машинопись, записка на ¼ листа: очевидно, вложенное в предыдущее]

Дорогая Маргарита Христиановна, я получил Ваше письмо в день отъезда из Ленинграда и до сих пор не успел Вам ответить. # (…) # Я очень сожалею, что так мало смог повидать Вас за эти две недели.[145] (…) ##

*   *   *

Илл. 36. Кисловодск. 21 июня 1936. Прогулка в горы. Неизвестная, неизвестный, М.Т. и Б.Х.

[снова перерыв на 2 недели]

[Письмо №36. Ленинград, 9 фев. 37: машинопись, шрифт – курсив, на 1 листе с обеих сторон, со штампом «Профессор Борис Эммануилович Хайкин, тел. 247-99, 524-16»]

Дорогая Мариночка, я уже давно собирался написать Вам, но после пропажи одного письма, думал, что пропало и второе и следовательно мои письма к Вам не доходят. # Прошел уже месяц со дня нашей с Вами последней встречи. (…) [о том, что «Евгения Онегина» они не успевают поставить, как обещали, к Пушкинским дням] # В остальном жизнь моя протекает так же. Каждый день утром оркестровые репетиции, с часу до четырех репетиция на сцене, с четырех до пяти или шести всякие прочие дела, два часа дома на обед и на отдых и с восьми снова репетиции, уроки и спектакли. Вслед за Онегиным я буду делать Поднятую Целину, совсем новую оперу Дзержинского. (…) # [на обороте] (…) # (…) Как действует Лева и все Кисловодское общество? # В чем Ваши трудности в выборе проффессии? (нечаянно влепил 2 «ф») Напишите мне побольше, право Вы совсем мало пишете. # Желаю Вам всего хорошего, Ваш Б.Х. # Ленинград 9 февраля 1937 г. ##

*   *   *

Илл. 37. М.Т. садится в трамвай. (Пятигорск, авг. 1936)

 [опять перерыв – в 2 недели]

[Письмо №37. Ленинград, 25 фев. 37: машинопись, на 1 листе с обеих сторон, со штампом «Профессор Борис Эммануилович Хайкин, тел. 247-99, 524-16»]

Дорогая Мариночка, я конечно ужасный свинья, что так долго Вам не отвечаю., но сейчас наступили перед самым выпуском очень тяжелые дни и не замечаешь, как летит время. # Посылку я получил и бесконечно благодарен за туфли (или как они называются?) Они очень теплые, мне это весьма кстати дома, хотя сейчас в квартире уже стало много теплее. # Маме я в прошлом письме не послал привета, потому что собирался вслед за письмом Вам, написать ей особо, но не успел. # Писал я на своей машине, только другим шрифтом – у меня их очень много и все они переставные. # Это прежде всего, чтоб рассеять все недоразумения. # (…) # Мой ученик, Кира Кондрашин[146] (помните его веселое письмо о путешествии из Одесы в Днепропетровск?) уже второй месяц здесь и [оборот] работает у меня в театре. Его дебют (в m-me Butterfly) великолепно прошел и вся труппа от него в восторге. # Последнее время снова стало очень хотеться в Москву – вероятно потому, что сейчас нет никакой надежды туда попасть. # Недавно сюда приезжал мой брат на два дня, но мы с ним только говорили по телефону, потому что ни у меня ни у него не было времени встретиться. # (…) # Пока же шлю Вам привет и очень прошу не сердиться на меня за долгое молчание. # Ваш Б.Х. # Ленинград 25 февраля 1937 г. ##

*   *   *

[Письмо № 37а. Ленинград, 26 фев. 37: машинопись, на 1 листе с обеих сторон, со штампом «Профессор Борис Эммануилович Хайкин, тел. 247-99, 524-16»]

Многоуважаемая Маргарита Христиановна! # С большим опозданием шлю Вам свою благодарность за внимание. Туфли замечательные и пришлись мне очень кстати. Еще больше меня поразили стихи, сочиненные с большим искусством. # Если б у меня было б немного больше времени, я также ответил бы Вам в стихах, может быть позднее сделаю это. # Сейчас я нахожусь в состоянии крайнего переутомления, уже трудно работать, устает голова, от долгого простаивания за пультом начинает болеть спина, появляется шум в ушах и прочие признаки приближающейся старости. # Что касается анонимных писем [??], мне почему то на них очень везет. Эта система была очень распространена в театре Станиславского, я полагал, что вне театра она не распространяется, но очевидно ошибался. Не знаю, какого содержания было письмо, во всяком случае очень Вам благодарен, что оно не наложило никакого отпечатка на наши с Вами отношения, которыми я очень дорожу. # Никаких затруднительных ситуаций я не испытывал, не очень понимаю, в чем они должны были выражаться. # Еще раз Вас благодарю, очень прошу меня не забывать и очень рад буду случаю когда либо повидаться с Вами, что к сожалению пока мало вероятно. # Преданный Вам [от руки:] Б.Хайкин # Ленинград 26 февраля 1937 г. ##

*   *   *

Илл. 38. За музыкальным упражнением – Б.Х. и М.Т.

[перерыв уже почти в 3 месяца; а вот это, наконец, как будто, самое последнее из писем]

[Письмо №38.  Ленинград, 19 мая. 37: машинопись, лента фиолетового цвета; на 1 листе – с обеих сторон; лист со штампом «Профессор Борис Эммануилович Хайкин, тел. 247-99, 524-16»]

Милая Мариночка, так давно не писал Вам и столько времени собираюсь написать, что даже начинать письмо совестно. Но делать нечего – лучше поздно, чем никогда. # Не так давно был я в Москве, но конечно не имел даже минуточки, чтоб отдышаться, столько было невероятно тяжелых дел. Встретил я М.Х., о чем вероятно она Вам рассказывала. Видел Анну Каренину, между прочим. Это самое сильное из всех моих московских впечатлений. Удалось ли Вам повидать этот спектакль? Впрочем, я не уверен, что Вы еще в Москве – год назад в это время я был уже в Кисловодске и кажется вскоре – в начале июня и Вы туда приехали. Год, надо сказать, пронесся достаточно скоро. # Я по прежнему с утра до вечера в театре. В основном там все по прежнему. Дали уже за сезон и Царскую и Онегина и Тщетную предосторожность, которую Вы кажется тоже видели. Совсем на днях у нас премьера Проданной Невесты (дирижирует Штидри,[147] ставит Павел Румянцев из театра Станиславского). В июне я займусь Кармен, около двух недель буду ее репетировать и продирижирую в конце сезона 3-мя спектаклями. А сейчас усиленно репетирую Поднятую Целину, которую мы готовим к 20-ти летию Октября. Вот и весь в основном театральный сезон. # Концерты мои в Москве так и не состоялись. Из филармонии сначала мне вовсе не отвечали, потом уж после того, как я на них нажаловался[,] прислали мне письма и телеграммы с просьбой перенести концерты на осень. Я с ними рассорился и ничего им не ответил. Всесоюзный оркестр пригласил меня на один концерт в начале мая, но и этот концерт не смог по целому ряду причин состояться. Сейчас я договорился с ними на один концерт (второй в и[х] сезоне) в октябре, очень приятный по программе, в которую входит новая симфония Шостаковича. Но к сожалению я очень боюсь и за этот концерт, так как это будет перед самыми праздниками и я буду занят здесь выпуском оперы. Однако я им пока еще не пишу об этом, так как планы сейчас меняются по десяти раз на день. Однако должен с грустью констатировать, что это первый сезон за всю мою дирижерскую жизнь, в который я не сделал ни одного концерта. В ленинградской филармонии мне не удалось выступить целиком по моей собственной вине. Мне не очень хотелось здесь дирижировать еще и по той причине, что концерты здесь проходят при почти совершенно пустом зале и мне хочется подождать более благополучного состояния в этом отношении раньше, чем начать выступать на ленинградской эстраде. В Москве я заходил в филармонию на несколько минут и виделся почти со всем оркестром. Исключительно холодно меня встретил Розенбойм, видно он за что то на меня сердит всерьез и надолго. # Здесь уже вышел фильм «Возвращение Максима». Обязательно посмотрите. Там очень хорош Жаров. Это лучшая по моему из его кино-ролей. # Не читали наверно в газетах, что Станиславский награжден орденом Ленина. Вы так давно я послал ему поздравление и получил очень теплый ответ. # Ну вот, все таки вырвал несколько минут, чтоб написать Вам, чему я очень рад, так как буду надеяться, что Вы может быть меня добром вспомните. Напишите мне о себе – о здоровье, о школьных делах и о намерениях на лето и пр. # А затем, передайте от меня самый сердечный привет маме и папе. # Остаюсь Ваш Б.Х. # Ленинград 19 мая 1937 г. ##

*   *   *

Илл. 39. М. Турчинович. Рисунок Н.И.Акимова (Ленинград, 1940)

Илл. 40. Марина Турчинович на радиозаписи (1960-е годы)

---

[1] Более точно, родство В.Ардова и Б.Хайкина устанавливается так: они – сводные братья. Из электронного письма М.В.Ардова – комментатору данной публикации (в июле 2014): «Эммануил Моисеевич Хайкин был женат на троюродной (а может быть, четвероюрдной) сестре моей бабки со стороны отца. Девическая ее фамилия была Вольпян, а в первом браке - Зигберман. При том она была весьма хороша собою. Когда Э.М. Хайкин овдовел, он женился на моей бабке (она тоже овдовела), и она стала носить фамилию Хайкина. После его смерти квартиру в Скатертном переулке сделали коммуналкой, а ей оставили одну комнату, которую я хорошо помню».

[2] Ф.Мансуров. Выдающийся музыкант [Предисловие к] // Б.Хайкин. Беседы о режиссерском ремесле. Статьи. М.1984, с.9.

[3] [Хотя нумерации на самих письмах нет (возможно она была на конвертах, которые не сохранились), их счет ведется по датам. Пунктуация и особенности орфографии – авторские, соответствующие старому правописанию, в некоторых случаях сохраняются. Примечания в тексте самих писем – комментатора и даются здесь в квадратных скобках.]

[4] [По-видимому, Лева – это друг и многолетный знакомый семьи Турчиновичей Лев Розенбойм, скрипач и пианист, работавший в Московской филармонии. Он же и на многих фотографиях ниже вместе с М.Т. и Б.Х.]

[5] [Скорее всего, имеется в виду треножник для установки фотоаппарата. Б.Х. был в то время страстным фотолюбителем.]

[6] [Николай Дмитриевич Мордвинов (1901-1966), актёр театра и кино, мастер художественного слова (чтец), театральный режиссёр.]

[7] [Илья Абрамович Кан (1909-1978), шахматист, чемпион Москвы (1936), позднее стал международным мастером (1950) и был секундантом Михаила Ботвинника во время матча на первенство мира с Василием Смысловым (1954), приятель Б.Хайкина.]

[8] [Бронислава Яковлевна Златогорова (Гольдберг; 1904-1995), певица. Училась в Одесской народной консерватории. В 1926 г. окончила Киевскую консерваторию (класс Е. А. Муравьёвой). В 1926-29 гг. выступала на сцене Харьковского оперного театра. В 1929-53 гг. – солистка Большого театра. Обладала мощным контральто с густым нижним и сильным, ярким верхним регистрами, что позволяло ей исполнять также партии меццо-сопрано (Вокально-энциклопедический словарь, 1991-1994. Яндекс. Словари).]

^[9] [Лицо невозможно точно идентифицировать. Возможно – Абрам Соломонович (Шлёмович) Векслер (1905-1974), художник, работавший художником-постановщиком в кино? Хотя вряд ли. Ср. ниже с письмом №8.]

[10] [Стеклянная (или позже: Зеркальная) струя – достопримечательность Кисловодска: первоначально просто Родничок семиградусной температуры, возле которого приблизительно в 1875 году выстроили железную скамью, потом и беседку; наконец, – пруд с маленьким павильоном, который отражается в зеркальной воде.]

[11] [М.Т. отправилась с отцом, Александром Степановичем Турчиновичем, в путешествие на Кавказ (Тбилиси, Сухуми) и – в Крым (Севастополь). В письме своей матери, Маргарите Христиановне Турчинович (в девичестве Вестфален), она писала, что Б.Х. отдал ей в дорогу свой фотоаппарат.]

[12] [Здесь Б.Х., как опытный фотограф, дает советы начинающему: каковы должны быть выдержка и диафрагма при съемке в тех или иных условиях. Вообще надо отметить, что Б.Х. был мастером и стремился к совершенству во многих искусствах, требующих специальной техники, – не только в музыке, но и в печатании на машинке, в глажении утюгом, а также, как видим, в фотографировании, проявлении и печатании фотоснимков…]

[13] [Голованов Николай Семенович (1891-1953), дирижёр, пианист, композитор и педагог, народный артист СССР (1948). Многие годы занимал пост главного дирижера Большого театра и художественного руководителя оркестра Всесоюзного радио. О нем в книге воспоминаний Б.Э.Хайкина "Беседы о дирижерском ремесле" (1984).]

[14] [По-видимому, музыковед и преподаватель истории музыки в Московской консерватории – Борис Соломонович Штейнпресс (1908-1986). Имеется в виду какая-то известная в то время обоим его оговорка.]

[15] [Позже, работая на радио, М.Т. близко познакомилась и с Мордвиновым, и с его женой.]

[16] [Упоминается и далее как Саша, – очевидно, Александр Леднев? однако установить это лицо не удалось. Возможно А.П. Леднев, геолог, автор книги «Разработка оловоносных россыпей» (М. 1950). См. письмо №8.]

[17] [Курзал – знаменитый старинный Курортный зал в Кисловодске, построенный в 1895 год по инициативе директора Московской консерватории В.И. Сафонова (по проекту архитекторов В.В. Гусева и Е.И. Дескубеса); принадлежал Акционерному Обществу Владикавказской железной дороги и был построен на средства этого общества с целью «организации досуга курсовых». Происходит от нем. Kursaal – ‘помещение для концертов, собраний и т.п. на курорте’.]

[18] [Вероятно, здесь имеется в виду – Леонид Георгиевич Юрьев (1913-1971), трубач, дирижёр и педагог.]

[19] [Имеется в виду, конечно, санаторий НКВД: здание санатория-отеля НКВД (в настоящее время санаторий "Кисловодск" ФСБ России) было построено в 1932 г.]

[20] [Михаил Иванович Жаров (1899-1981), актёр, режиссёр театра и кино. Народный артист СССР (1949); c 1931 до 1938 года работал в Камерном театре.]

[21] [Возможно – Александр Борисович Хессин (1869-1955), дирижер.]

[22] [Что такое мухтаровская дача, установить не удалось.]

[23] [Старший брат Б.Х. – Семён Эммануилович Хайкин (1901-1968), физик, основатель экспериментальной радиоастрономии, доктор физико-математических наук.]

[24] [Возможно имеется в виду – Клара Арнольдовна Вайс († 2001), музыкальный критик, заведовала пресс-бюро Союза композиторов и в том же 1936 г. вышла замуж за композитора Тихона Николаевича Хренникова (1913-2007).]

[25] [Ростислав Георгиевич Миронович (1904-1998), дирижер; родился в 1904 году в Майкопе, на Кубани, в интеллигентной семье. Отец – Георгий Васильевич Миронович – из духовного сословия, до революции 1917 года преподавал историю, русскую литературу и латинский язык, после был учителем средней школы и преподавателем Учительского института. Мать – Надежда Николаевна, урожденная Молостова, потомственная дворянка, профессиональная пианистка, окончила училище Русского музыкального общества в Тифлисе. В 1928 году поступил в Московскую консерваторию – на оркестровый факультет по классу флейты к Владимиру Цыбину. В 1932-м был принят на должность дирижера в театр Юрия Завадского и в том же году поступил на дирижерский факультет консерватории в класс Бориса Хайкина. В начале 1935 года был принят без конкурса в симфонический оркестр Московской Государственной филармонии. С середины июля 41-го года воевал в действующей армии Юго-Западного фронта в звании Гвардии старшего лейтенанта Первой Гвардейской стрелковой дивизии. Был ранен, контужен, после лечения в госпитале демобилизован по инвалидности. С 1962 года стал дирижером Воронежского театра оперы и балета. За пять лет поставил десять новых спектаклей. В их числе – «Аида», «Дон Кихот», «Бахчисарайский фонтан», «Богема»… С 1973-го до сентября 1997-го преподавал в Воронежском институте искусств в классе флейты и оперном классе – http://culturavrn.ru/person/11696.]

[26] [Судя по дальнейшему контексту, имеется в виду какое-то название фильма.]

[27] ["Пинии Рима" (1924) - вторая по счёту симфоническая поэма Римской трилогии итальянского композитора Отторино Респиги (Ottorino Respighi; 1879-1936), изображает сосновые рощи в разных местах Рима в разное время суток. 29 сент. 1936 г. Уральский государственный академический филармонический (или Свердловский государственный симфонический) оркестр под управлением гастролера из США – дирижера Владимира Савича исполнил Шестую симфонию П. И. Чайковского и симфоническую сюиту Респиги «Пинии Рима» (http://romanenkovladi.narod.ru/most-rich.html). Видимо, там, в Кисловодске, Савич ее репетировал.]

[28] [Возможно – Георгий Иосифович Волович (род. 1890); майор медицинской службы; участник войны.]

[29] [Кто это, установить не удалось.]

[30] [Лицо пока невозможно идентифицировать. Ее можно видеть на многих фотографиях, но кто она, сказать затруднительно. Неонила?]

[31] [Автору письма в то время – всего лишь 32 года.]

[32] [М.Т., как можно видеть на многих фотографиях того времени, – в темных очках.]

[33] [«Храм воздуха» – живописный горный отрог близ Серых камней в Кисловодске. Это же название носит красивый павильон (раньше там был контрольно-медицинский пункт) и ресторан, расположенный вблизи в небольшой сосновой роще.]

[34] [Видимо, имеется в виду А.В. Галантер (РГАЛИ Ф. 922, оп. 1, е.х.5306; Личные дела творческих работников филармонии Р.Б. Баршая, Г.А. Ветвицкого, А.В. Галантера).]

[35] [Возможно, имеется в виду дирижер Григорий Арнольдович Столяров (1892-1963), скрипач, дирижер, педагог; с 1934 около 10 лет работал в Московской консерватории; в 1940-1941 – заместитель директора консерватории (А.Б. Гольденвейзера) по учебной и научной работе;  в 1950-е годы вел неофициальную педагогическую деятельность, занимаясь с молодыми дирижерами, в том числе с сыном Шостаковича, М. Д. Шостаковичем.]

[36] [Платон Михайлович Ке́рженцев (псевдоним; настоящая фамилия Лебедев; 1881-1940), государственный и общественный деятель, экономист, журналист. В 1933-1936 гг. председатель Комитета радиофикации и радиовещания при СНК СССР.]

[37] [Фильм (англ. Modern Times) – комедия 1936 года о злоключениях маленького бродяги; был признан одной из самых лучших картин Ч.Чаплина.]

[38] [«Cцена со стулом» получит потом в письме объяснение – в воспоминании о том дне, когда Б.Х. познакомился с М.Т.]

[39] [Курзал в Кисловодске – главное здание Филармонии Кавказских Минеральных Вод (открыто в 1895 году).]

[40] [О каких двух неделях тут идет речь, не вполне понятно.]

[41] [Этот и предыдущий абзацы в письме отчеркнуты по полю фиолетовыми чернилами.]

[42] [Ханс Кнаппертсбуш (нем. Hans Knappertsbusch; 1888-1965), немецкий дирижёр (ФРГ); более всего известен как исполнитель музыки Вагнера, Брукнера и Брамса.]

[43] [Ударения проставлены чернилами.]

[44] [Дмитрий Борисович Кабале́вский (1904-1987), композитор, дирижёр, пианист и педагог.]

[45] [Альберт Карлович Коутс (англ. Albert Coates; 1882-1953), англо-русский дирижер и композитор, младший из семи сыновей английского отца и русской матери. Учился в консерватории в Лейпциге. Работал в Опере Земпра в Дрездене и был дирижёром в Мариинском театре, Санкт-Петербург. После прихода большевиков с трудом уехал из России в апреле1919. В 1920-х и начале 1930-х часто работал с Лондонским симфоническим оркестром.]

[46] [Владимир Яковлевич Хе́нкин (1883-1953), артист эстрады, актёр Мюзик-холла, Театра оперетты (1928-1934) и Театра сатиры в Москве (1934), народный артист РСФСР (1946).]

[47] [Но какова была эта просьба, так и осталось загадкой.]

[48] [«Риенци, последний трибун» (нем. Rienzi, der Letzte der Tribunen) – ранняя опера Рихарда Вагнера (WWV 49), принесшая ему успех.]

[49] [У М.Т. был первоначально план: возвращаться после путешествия по Кавказу и Крыму – вновь с заездом в Кисловодск.]

[50] [Видимо, имеется в виду фильм «Новые времена».]

[51] [Платон Иванович Цесевич (1879-1958), артист оперы (бас-кантанте) и камерный певец. Нар. арт. РСФСР (1947).]

[52] [Макс Шахно́вич Фишман (известен как Макс Бэ́нович Фишман, среди друзей Метек Фишман; 1915-1985), молдавский композитор, пианист, музыкальный педагог. Учился в Варшавском музыкальном училище имени Карловича, а затем в Варшавской консерватории у Юзефа Турчинского (фортепиано) и Антония Марека (композиция). Дебютировал в Польше как концертный пианист в середине 1930-х годов.]

[53] [О том, какая нагрузка выпадала на долю дирижеров, работающих летом на курортах, пишет сам Б.Х., рассказывая, как сразу после окончания консерватории  кто-то из его товарищей, «энергичный и инициативный, придумал такой ход: летом на курортах выступают симфонические оркестры; эти оркестры формируются только для летнего сезона (так было), и на этот срок для них ангажируются дирижеры. Пойдем и предложим свои услуги в качестве «летних» дирижеров. Нас не остановило то, что эти оркестры выступают два раза в день, что в течение месяца должно быть дано 24-25 только вечерних концертов, программа которых на три четверти состояла, как правило, из произведений легкой музыки, которой мы в консерватории не проходили, что почти все концерты даются без репетиций» (Б.Хайкин. Встречи и размышления // в его книге: Беседы о режиссерском ремесле. Статьи. М.1984, с.130).]

[54] [У Станиславского – при описании утрированности и аффектации в балете, или «жеста ради самого жеста»: «Когда танцовщице или танцору во время пантомимы надо показать рукой на входящее или уходящее лицо, или на неодушевленный предмет, они не просто протягивают руку в определенном направлении, а предварительно отводят ее в противоположную сторону, для того чтоб увеличить широту и размах жеста. Выполняя это не в меру расширенное и увеличенное движение, балетные женщины и мужчины стараются сделать это красивее, пышнее, витиеватее, чем нужно. Это создает балетную аффектацию, минодирование, сентиментальность, ложь, неестественность, часто смешную и карикатурную утрировку» («Работа актера над собой»).]

[55] [Александр Васильевич Павлов-Арбе́нин (1871-1941), дирижёр, заслуженный деятель искусств РСФСР (1937).]

[56] [Георг Себастьян (фр. Georges Sébastian; 1903-1989), французский дирижёр венгерского происхождения; в течение шести лет (1931-1937) выступал в СССР; дирижировал оркестром Всесоюзного радио, давал множество концертов, ставил оперы в концертном исполнении.]

[57] [Берлин – установить лицо не удалось]

[58] [Александр Иванович Орлов (1873-1948), дирижёр. Народный артист РСФСР (1945).]

[59] [Ойген Сенкар (нем. Eugen Szenkar, собственно Енё Сенкар, венг. Szenkár Jenő;  1891-1977), венгерский дирижёр. В 1933 г., с установлением нацистского режима, покинул Германию; в 1934-1939 работал в оркестре Московской филармонии, вместе с тем проведя осенью 1937 года серию концертов новосозданного Палестинского оркестра.]

[60] [Давид Фёдорович (Фи́шелевич) О́йстрах (1908-1974), скрипач, альтист, дирижёр и педагог. Народный артист СССР (1953); с 1932 по 1934 годы и с1941 года — солист, с 1961 года — дирижёр Московской филармонии.]

[61] [Судя по всему, театральный администратор или работник филармонии.]

[62] [Константин Николаевич Шистовский (1890-1981), учёный, изобретатель. Со дня основания (1929 год) и в течение 48 лет директор Московского планетария.]

[63] [Имеется в виду дом родителей М.Т. – Александра Степановича и Маргариты Христиановны Турчинович в Москве, в 3-м Останкинском переулке.]

[64] [9 точек в машинописи.]

[65] [Очевидно, занятия в последнем, 10-м классе.]

[66] [Мать Марины Турчинович, Маргарита Христиановна Вестфален, по первому мужу – Ирошникова, по второму – Турчинович.]

[67] [«Березиль» (укр. «Березіль»), украинский театр-студия, основанный в 1922 году в Киеве, с 1926 в Харькове (ныне Харьковский Украинский академический Драматический Театр имени Т. Г.Шевченко). Сейчас название «Березиль» носит малая сцена этого театра (Википедия).]

[68] [Скорее всего, здесь имеется в виду – Юрий Михайлович Юрьев (1872-1948), актер. Сезоны 1929-1932 гг. провёл в московском Малом театре, выступал на эстраде с концертными программами, в том числе в "Вечерах классического монолога". В 1933 году, покинув Малый, ушёл в Театр им. Вс. Мейерхольда для создания нового варианта образа Кречинского. В 1935 году возвратился в Ленинград, в Театр им. Пушкина, где играл до 1945 г.]

[69] [Донон – ресторан в Петербурге, открыт в 1849 предпринимателем Ж. Б. Дононом на наб. р. Мойки, 24, на месте ресторана-кафе «Сен-Жорж», существовавшего с нач. 1840-х гг. Он был одним из самых фешенебельных ресторанов Петербурга, славился превосходной кухней, румынским оркестром и великолепным обслуживанием (все официанты - татары, объединенные в артель). В «Дононе» собирались писатели, актеры, художники, ученые (среди постоянных посетителей - И. С. Тургенев, Н. И. Костомаров). В 1910 новый владелец ресторана М. К. Сементовский-Курило перевел его на Английскую наб., 36 (угол Благовещенской пл., ныне пл. Труда, 2), в 1911 назвал его «Старый Донон». В 1914 этот ресторан был закрыт. Ресторан на Мойке с 1910 именовался «Донон, Бетан и Татары» (татарская артель отказалась перейти в новый ресторан на Английскую наб.), после октября 1917 он был закрыт, вновь открыт в нач. 1920-х гг., но вскоре окончательно прекратил существование.
www.fontanka.ru/2009/09/10/134/. В апр. 2008 года Фонд имущества Петербурга продал помещение ресторана «Донон» и бывшего театра «Бенефис» на Мойке, 24, литер Б, которое в последние годы арендовал у города Михаил Боярский.]

[70] [Аркадий Тимофеевич Аверченко (1881-1925), писатель, сатирик, театральный критик.]

[71] [Имеются в виду мать М.Т. – Маргарита Христиановна, ее отец – Александр Степанович Турчинович и старший (единоутробный) брат – Савва Николаевич Ирошников, старший сын от первого брака матери.]

[72] [Алексей Степанов – певец (бас), работал со Станиславским. Точнее установить личность не удалось.]

[73] [Павел Иванович Рослов – более точно лицо установить не удалось.]

[74] [Очевидно, имеется в виду сеанс одновременной игры в шахматы.]

[75] [Арий Моисеевич Пазо́вский (1887-1953), дирижёр, народный артист СССР (1940).]

[76] [Виктор Ефимович А́рдов (1900-1976), писатель-сатирик, драматург, сценарист, карикатурист. С 1921 года начал публиковать собственные карикатуры с сопроводительным текстом в журнале «Зрелища» и впоследствии иллюстрировал свои сатирические сборники сам. Регулярно печатался в сатирических изданиях «Крокодил» и «Красный перец»; автор более 40 сборников юмористической прозы (рассказов, фельетонов, театральных скетчей, очерков), киносценариев к фильмам, теоретических работ по технике разговорного жанра на эстраде и в цирке; дружил со многими литераторами и деятелями российской культуры, которые бывали в его квартире на Большой Ордынке. В их числе И.А.Бродский, А.И.Солженицын, М.М. Зощенко, Б.Л.Пастернак, М.И.Цветаева, А.А.Тарковский, Ф.Г.Раневская и другие. Особенно близка с семьёй Ардовых была А.А.Ахматова, которая останавливалась в их доме во время своих визитов в Москву в 1934-66 гг.]

[77] [Валентин Иосифович (Осипович) Стенич (настоящая фамилия Сметанич; 1897-1938), поэт, эссеист, переводчик западно-европейской литературы.]

[78] [Лицо установить не удалось.]

[79] [О каком именно фельетоне идет речь, не установлено. Сам фельетон отсутствует.]

[80] [Всеволод Николаевич Аксёнов (1902-1960), театральный актёр, мастер художественного слова. Работал в Малом театре с 1920 по 1946 (с перерывами). Первой его женой была актриса Малого театра, народная артистка СССР Елена Николаевна Гоголева (1900-1993) – она упоминается далее.]

[81] [Очевидно, намеренная языковая неправильность: вместо из-за иностранцев.]

[82] [Написанное неясно. Галстуки?]

[83] [Возможно у Б.Х. были какие-то специфические особенности походки.]

[84] [Это, соответственно: отец Александр Степанович Турчинович, и два старших брата (по матери) Савва Николаевич и Алексей Николаевич Ирошниковы.]

[85] [Борис Михайлович Кустодиев (1878- 1927), живописец, график и театральный художник.]

[86] [В это время и самому Б.Х. было 32 года.]

[87] [Возможно – Галина Николаевна Кириллова (1916-1986), по окончании Лен. хореогр. уч. (педагог А. Я. Ваганова) в 1935-1942 гг. в Лен. Малом театре оперы и балета (1936 — «Фадетта» Л. Делиба — Мадлон; балетмейстер Л. М. Лавровский).]

[88] [План обнаружить не удалось.]

[89] [Луи-Фердинанд Селин (фр. Louis-Ferdinand Céline, настоящая фамилия Дету́ш, Destouches; 1894-1961), французский писатель, посетивший СССР  в  1936 г., врач по образованию. Вышедший в 1932 году во Франции роман «Путешествие на край ночи» (Voyage au bout de la nuit) и последовавший за ним роман «Смерть в кредит» (Mort à crédit) (1936) имели успех и были сразу же переведены практически на все языки мира (в 1934 «Путешествие на край ночи» было опубликовано, правд, со значительными купюрами, и на русском языке).]

[90] [См. выше, в письме №2.]

[91] [Свояченицы (франц.).]

[92] [Самуил Абрамович Самосуд (1884-1964), дирижёр, педагог, виолончелист, преподавал в Ленинградской Консерватории дирижирование (с 1934 года – профессор); в 1936 возглавил Большой театр в Москве (до 1943 года).]

[93] [Возможно это Василий Андреевич Золотарев (наст. фам. Куюмжи; 1872/73-1964), композитор, дирижер, педагог, общественный деятель. Но кто такой Вроун, установить не удалось.]

[94] [Ойген Сенкар (нем. Eugen Szenkar, собственно Енё Сенкар, венг. Szenkár Jenő; 1891-1977), венгерский дирижёр.]

[95] [Николай Корнеевич Чуковский (1904-1965), писатель.]

[96] [Лев Вениаминович Никулин (1891-1967), писатель и журналист.]

[97] [Галина Всеволодовна Баринова (1910-2006), скрипачка, профессор.]

[98] [Михаил Моисеевич Ботвинник (1911-1995), шахматист, ленинградец; доктор технических наук; 6-й в истории шахмат и 1-й советский чемпион мира (1948—1957, 1958—1960, 1961—1963).]

[99] ["Замок коварства и любви" – загородный ресторан под Кисловодском, построенный в стиле средневекового замка.]

[100] [Козловский Иван Семенович (1900-1993, украинский оперный и камерный певец (лирический тенор), режиссёр, народный артист СССР (1940). В 1926 году был приглашен на службу в Большой театр, В конце 30-х годов, в связи с конфликтом с руководством, был уволен из Большого театра и в 1938 году по инициативе В.И. Немировича-Данченко и под художественным руководством Козловского был создан Государственный ансамбль оперы СССР.]

[101] [Юзеф Сливиньский (польск. Józef Śliwiński, в России Иосиф Иванович Сливинский; 1865-1930), польский пианист и дирижер, ученик Лешетицкого.]

[102] [Сергей Яковлевич Лемешев (1902-1977), певец (лирич. тенор); народный артист СССР (1950).]

[103] [Владимир Александрович Нечаев (1908-1969), певец, лирический тенор. Заслуженный артист РСФСР (1959).]

[104] [По-видимому, музыкальный жаргон, здесь в значении: слишком тихо.]

[105] [Возможно с карикатурным профилями троих – Льва Розенбойма, Нилочки и М.Т.]

[106] [Викентий Викентьевич Вересаев (настоящая фамилия Смидо́вич; 1867-1945), писатель, переводчик и литературовед.

Григорий Петрович Климов (литературный псевдоним; урождённый – Игорь Борисович Калмыков; псевдоним Ральф Вернер; 1918-2007), писатель. В 1947 бежал в Западную Германию. После побега документы были им утрачены, и он приобрёл фальшивые документы на имя Ральфа Вернера; русско-американский писатель-перебежчик, журналист, редактор, автор многочисленных публикаций и лекций конспирологического и евгенистического содержания

Азарий Михайлович Азарин (наст. фам. Мессерер; 1897-1937), актер. Засл. арт. РСФСР (1935); начинал в 1918 в студии Е. Вахтангова; 1919 перешел во 2-ю студию МХТ. Искусству А. были свойственны тонкий юмор, легкость, лукавая веселость, умное озорство. С 1934 работал режиссером во мн. т-рах Москвы.]

[107] [То есть «бабушка» Маргарита Христиановна перед этим наверно выражала ему свое беспокойство, что он слишком часто пишет М.Т.]

[108] [По-видимому, имеется в виду – Александр Александрович Крон (псевдоним; настоящая фамилия Крейн; 1909-1983), прозаик, драматург. У мама хранилось несколько его книг.]

[109] [Лица пока не отождествлены, возможно, это родственники Адриана Антоновича Франковского (1888-1942: умер в блокаду Ленинграда), переводчика произведений Марселя Пруста?]

[110] [Антонина Васильевна Нежданова (1873-1950), оперная певица (лирико-колоратурное сопрано), педагог.]

[111] [Имеется в виду, очевидно, Семён Степанович Гулак-Артемо́вский (1813-1873), украинский композитор, певец, драматический артист и драматург, автор первой украинской оперы «Запорожец за Дунаем», кот. впервые была поставлена (1863) на сцене Мариинского театра в Петербурге.  Гопак (от укр. гоп – восклицание, произносимое во время танца; отсюда же глаголы гопати – топать, гопкати, прыгать) – национальный украинский танец.]

[112] [Т.е. видимо, и сама М.Т. планировала свой приезд в Ленинград! Как увидим из дальнейшего, в январе 1937. Но приезжали ли, неизвестно.]

[113] [Лаборатория советского оперного спектакля. Беседа с художественным руководителем Малого оперного театра, профессором Б.Э.Хайкиным // Красная газета. Л. 1936 23 сент.]

[114] [Возможно, имеется в виду Виктор Сергеевич Смирнов, учившийся вместе с Б.Х. в консерватории в классе К.С. Сараждева; позже в 1954-1960 гг. – художественный руководитель и главный дирижёр Оркестра народных инструментов им. Н.П. Осипова.]

[115] [Очевидно, имеется в виду Иван Михайлович Москвин (1874-1946), актёр, театральный режиссёр, мастер художественного слова (чтец). Народный артист СССР (1936).]

[116] [Фриц Шти́дри (нем. Fritz Stiedry; 1883-1968), австрийский дирижер. Работал в ряде европейских городов. В 1933-37 главный дирижер Ленинградской филармонии, в 1938-58 – в США. Прославился интерпретациями сочинений И. Брамса, Р. Вагнера, Дж. Верди, Г. Малера, А. Шенберга.]

[117] [Был в разное время (в 1920-30-х гг.) руководителем театра в Смоленске (при окружном Доме Краевой Армии), московского Театра эстрады]

[118] [Т.е. с 3-го до 5-го октября.]

[119] [Возможно, С.Пищик – руководитель бригады в составе артистов эстрады, выезжавшей на фронт во время войны (http://www.ruscircus.ru/encyc?func=text&sellet=%DD&selword=1217).]

[120] [Анатолий Иванович Орфёнов (1908-1987), певец (лирич. тенор); засл. арт. РСФСР (1941); в 1934 окончил Моск. муз. политехникум им. Станиславского по классу пения у А. Погорельского; с 1933 артист хора, в 1934-42 солист Оперного т-ра им. Станиславского, в 1942-55 солист Большого т-ра.]

[121] [Константин Петрович Виноградов (1899-1980), хоровой дирижёр, музыкальный педагог. Народный артист РСФСР (1960).]

[122] [Александр Васильевич Свешников (1890-1980), дирижёр, хормейстер, педагог, музыкальный деятель. Народный артист СССР (1956).]

[123] [Х. писал ранее о встречах с ним, 10 авг.]

[124] [Борис Владимирович Асафьев (литературный псевдоним – Игорь Глебов; 1884-1949), композитор, музыковед, музыкальный критик, педагог. Академик АН СССР (1943), Народный артист СССР (1946).]

[125] [Ну, а ведь и в самом деле была у мамы какая-то своя гримаска и характерный жест! И даже несколько – с удивлением: поднятые брови, ладонь и складки лба, для восхищения и др., но были и – для утомления, недовольства, боли, каприза, грусти… впрочем, со временем они как-то наверно всё более притуплялись – и к нам уже дошли, достались в сильно сглаженном виде. Ну, а в последние годы вообще была только одна, на все случаи сплошь, какая-то почти совершенно лишенная индивидуальности, даже жалкая, добродушно-всепрощающая, маму настоящую, решительную, в ней было не узнать …]

[126] [Николай Александрович Семашко (1874-1949), врач, партийный и государственный деятель, один из организаторов системы здравоохранения в СССР; с 1918 по 1930 г. народный комиссар здравоохранения СНК РСФСР; Б.Х. познакомился с ним, когда Семашко заведовал курортами.---]

[127] [Возможно – театр железнодорожников?]

[128] [Максимилиан Осеевич (Осипович) Ште́йнберг (1883- 1946), композитор, дирижёр, педагог, музыкальный деятель.]

[129] [Ирма Петровна Я́унзем (1897-1975), камерная певица (меццо-сопрано). Народная артистка РСФСР (1957); заслуженная артистка БССР (1935).]

[130] [Очевидно разговорные формы принятых среди музыкантов обозначений опер Николая Андреевича Римского-Корсакова «Майская ночь» (премьера в 1880), «Снегурочка» (1881), «Царская невеста» (1899) и «Золотой петушок» (1908), последняя его опера. Кстати, еще одна из черт письменного музыкального жаргона – написание этих названий без кавычек.]

[131] [Возможно, именно то письмо без числа, № 30а, кот. приводится ниже.]

[132] [Видимо, в своем письме Маргарита Христиановна упоминает и своего сына Алешу, с которым Б.Х. знаком с первого приезда.]

[133] [Его отец, Эммануил М.(?) Хайкин (1870-1935), агроном, почетный гражданин Минска, основавший Минское частное еврейское реальное училище его имени, на базе к-рого был образован Минский с.-х. ин-т (http://www.mosconsv.ru/ru/person.aspx?id=45713) – умер всего лишь год тому назад.]

[134] [Юлий (Юзеф) Осипович Хмельницкий (1904-1997), актёр и театральный режиссёр, начал выступать на сцене Камерного театра А. Таирова, где стал первым исполнителем роли Мэкки в первой постановке «Трёхгрошовой оперы» – «Оперы нищих» в России. За два года до закрытия таировского театра, в 1947 г. ушёл в Московский театр оперетты; позднее прославился как режиссёр фильма «Мистер Икс» (1958) по одноимённой оперетте Имре Кальмана.]

[135] [Действующие лица оперы Моцарта „Свадьба Фигаро“.]

[136] [Видимо, имеются в виду какие-то книги, выпущенные музыкальным издательством «Тритон».]

[137] [Александр Наумович Цфасман (1906-1971), пианист, композитор, аранжировщик, дирижёр, руководитель джаз-оркестра; фоксы – имеются в виду фокстроты, например «Фокс-марш» из кинофильма «За витриной универмага».]

[138] [Михаил Михайлович Тарханов (настоящая фамилия Москвин; 1877-1948), брат И.М.Москвина, актёр, педагог и режиссёр, доктор искусствоведения (1939), народный артист СССР (1937). Оставаясь одним из ведущих мастеров МХАТ, в 1942-48 гг. Тарханов был художественным руководителем ГИТИСа им. А.В.Луначарского.]

[139] [Я.Б. Звагельский работал с 1930-х до 1964 г. в училище при Московской консерватории, сумев создать едва ли не самый многочисленный в стране училищный класс альта.]

[140] [Виктор Александрович Оранский (настоящая фамилия Гершов; 1899-1953), композитор, создатель музыки к операм, балетам, множеству драматических спектаклей и фильмам; в 1932-1935 годах работал в Театре ВЦСПС, в 1934-1943 годах (или 1939-1943) в Хореографическом училище Большого театра.]

[141] [Лев Николаевич Оборин (1907-1974), пианист, композитор, педагог. Народный артист СССР (1964);

Григорий Романович Гинзбург (1904-1961), пианист. Заслуженный деятель искусств РСФСР (1946).]

[142] [Владимир Владимирович Софрони́цкий (1901-1961), пианист и педагог, профессор ЛГК имени Н. А. Римского-Корсакова (с 1936 года) и МГК имени П. И. Чайковского (с 1942 года). Заслуженный деятель искусств РСФСР (1942).]

[143] [Здесь речь очевидно о фотоаппарате, который Б.Х. давал М.Т. в поездку по Кавказу для снимков.]

[144] [Странно: он писал в предыдущем письме, 5 октября, что «сегодня» въезжает в новую квартиру.]

[145] [Т.е. Б.Х. приезжал в Москву две недели назад на три дня и виделся – с М.Т. и с М.Х.]

[146] [Кирилл Петрович Кондрашин (1914-1981), дирижер; в 1931 поступил в МГК имени П. И. Чайковского в класс оперно-симфонического дирижирования к Б. Э. Хайкину. Три года спустя получил место помощника дирижёра в Музыкальной студии МХТ под руководством Вл. И. Немировича-Данченко; окончив консерваторию в 1936 году, стал дирижёром Малого театра оперы и балета в Ленинграде; в 1943-1956 – дирижер Большого театра.]

[147] [Позже (1977) Б.Х. писал о нем: «У меня на глазах Фриц Штидри поставил в Малом оперном театре в Ленинграде «Проданную невесту» за три недели, и это был во всех отношениях выдающийся спектакль» (Дирижер о дирижерах // Беседы о дирижерском ремесле. М. 1984, с.155).]