Дополнительный список тезисов
Доклады, не вошедшие в бумажный сборник
Оглавление
Беглов Алексей Львович (Москва). Маргинальные проекты реформирования православного прихода 1900–1917 гг.
Георгиев Данко Георгиев (Шумен, Болгария). Паремиологические жанровые формы в маргинальных текстах (статистические наблюдения)
Зарецкая Елена Наумовна (Москва). Маргинальное расширение границ этикетного речевого поведения русскоговорящих
Исаева Татьяна Ивановна (Москва).
Никитина Серафима Евгеньевна (Москва). Библия в конфессиональных культурах: типы текстов
Пожарицкая Софья Константиновна (Москва). Что такое орфоэпия и как с ней бороться?
Поцяпун Маргарита Валерьевна (Москва). Подписи к сюжетным изразцам XVIII века
Ровнова Ольга Геннадиевна (Москва). «Повесть и житие» старообрядца из Южной Америки как явление современной литературы и памятник русского диалектного языка
Степанян-Румяецева Елена Владимировна (Москва). Проблема вúдения и его границ в романе Ф.М. Достоевского «Подросток»
Шемякин Яков Георгиевич (Москва). Множественная идентичность социокультурного "пограничья": основные характеристики.
Шемякина Ольга Дмитиревна (Москва). Маргинальность как переизбыточность бытия в культуре барокко и маргинальность как неготовность бытия в культуре авангарда.
* * *
Беглов Алексей Львович (Москва)
Маргинальные проекты реформирования православного прихода 1900–1917 гг.
[тезисы к докладу отсутствуют]
* * *
Данко Георгиев (Шумен, Болгария)
ПАРЕМИОЛОГИЧЕСКИЕ ЖАНРОВЫЕ ФОРМЫ В МАРГИНАЛЬНЫХ ТЕКСТАХ (СТАТИСТИЧЕСКИЕ НАБЛЮДЕНИЯ)
В статье исследуется соотношение паремиологических жанровых форм при их употреблении в маргинальных текстах средневековых южнославянских рукописей. Анализ 944 эксцерпированных источников из примерно 9 000 исследований средневековых паратекстов (вслед за Женеттом, под паратекстом подразумевается сопровождающий текст, сопутствующий основному) указывает на конкретное присутствие трех типов паремиологических жанровых форм в маргиналиях:
- формулы благословений:
- формулы клятв:
- формулы пословичного типа:
Между этими тремя типами наблюдается серьезный дисбаланс в частоте появления /фиг. 1/.
Фиг.1. Соотношение между тремя типами паремиологических жанровых форм, присутствующих в средневековых паратекстов в процентах.
Число формул благословений значительно больше /601 пример/ чем формул клятв /204 примера/ и чем формул пословичного типа /139 примеров/. Причина в этом бесспорно является важное место, которое занимает благословение в ценностной системе христианской культуры. Негативное отношение христианской культуры к клятвам объясняет значительно меньшее число найденных примеров – произношение клятвы противоречит христианской этике и по-видимому книжники старались не использовать их. Не случайно эта формула используется чаще всего в защите книги – христианская культура смотрит на книгу как на культовый и сакральный объект.
Вопреки характерному для библейских текстов афористическому стилю, перед нами удивительно меньшее число примеров с штампами пословичного типа. Это можно объяснить особенностями маргинальных текстов, которые в большинстве случаев имеют схематическую структуру /в большинстве случаев они следуют за установленной конструкцией с определенным числом элементов/.
Диахронный анализ употребления паремий в маргинальных южнославянских текстах показывает ясную тенденцию повышения их употребления после ХІІІ века /фиг. 2/. Это подтверждает и распределение недатированных примеров, в зависимости от возникновения рукописи, как самый возможно ранний момент создания, а также и паратекстов /фиг. 3/. Конечно при толковании этого наблюдения имеется в виду факт, что по понятным причинам число дошедших до нас рукописей, эмпирический материал, датируемый после ХІІ века, значительно больше по сравнению с периодом с Х по ХІІ вв.
Фиг.2 Употребление парамиологических жанровых форм присутствующих в средневековых паратекстах по векам.
Фиг.3 Распределение недатированных примеров в зависимости от времени создания рукописи.
Другая тенденция в диахронном аспекте, которая отчетливо выступает, это резкое уменьшение примеров ХV века. Этот факт возможно было бы объяснить геополитической и социальной обстановкой на Балканском полуострове в этом периоде. Нашествие Османской империи в конце ХІV века сопровождается разрушением крепостей и городов, уничтожением церквей и монастырей. Это ведет к исчезновению целых монашеских братств, которое несомненно оказывает влияние на книжную деятельность данного региона.
Подробный статистический анализ употребления паремиологических формул в маргиналиях дает возможность установить самые типичные примеры и проследить динамику этих словестных формул в христианской традиции.
Примеры
1. Цонев Б. Опис на ръкописите и старопечатните книги на Народна библиотека в София. София, 1910, с. 92. 19 разделени листа от миней за месец декември.
2. Мошин, В. Опис jужнословенских ћирилских рукописа, Т. І., Београд, 1971, с. 16. Р-43: депозит СПЦ; Ораховица, 56. Радониево Четириевангелие, 1551 г., л. 320’.
3. Райков, Б., Хр. Кодов, Б. Христова. Славянски ръкописи в Рилския манастир. Т. І. София, 1986, с. 52. Миней за м. януари от началото на ХVІ в., на гърба на задния форзац.
Библиография
1. G. Genette. Paratexte. Das Buch vom Beiwerk des Buches. Campus. Frankfurt/New York. 1922.
2. Великова С. Категорията паратекст в масовата комуникация. – В: Маргиналии. Кн. 2, Шумен, 2005, с. 7-72.
4. Иванова Д. Елементи на приписката. – В: Маргиналии, кн. 1, Шумен, 1999, с. 49-83.
5. Панайотов В. Средновековни маргинални текстове. – В: Маргиналии. Кн. 1, Шумен, 1999, с. 5-48.
Георгиев Данко Георгиев – д. филологии
Региональная библиотека „Ст. Чилингиров” г. Шумен, Р Болгария
технический эксперт дигитализации
* * *
Зарецкая Е. Н. (Москва)
Маргинальное
расширение границ этикетного речевого поведения русскоговорящих
Коммуникативный акт с позиции его инициатора может быть представлен последовательностью из четырех переменных: Цель → Замысел → Текст → Реакция, где под «целью» понимаются потребности человека, которые он не может удовлетворить сам (т.е. для удовлетворения которых ему нужны другие люди), под «замыслом» - стратегии и тактики влияния на людей, отобранных говорящим для удовлетворения своей цели, под «текстом» - речевое (и сопутствующее речи) поведение говорящего и под «реакцией» - коммуникативный ответ людей, оказавшихся объектом речевого влияния.
Коммуникативные стратегии и тактики («замысел») выбираются говорящим в соответствии с прагматической целесообразностью, однако реализуются не все, а (так как речь является поступком) сразу же подвергаются действию, как минимум, трех фильтров, регулирующих человеческое поведение: социально запрещающих правил (право), социально рекомендующих правил (этикет) и индивидуальных табу на совершение определенных деяний (этика).
Правила этикета связаны с ответом на вопрос, что мы говорим, и (еще важнее) – чего мы не говорим в определенных ситуациях.
Что касается индивидуальных табу, то они у людей бывают очень различны и при этом могут оказаться схожими у людей разных поколений, живущих в разных странах, принадлежащих к разным религиозным конфессиям и несущих в себе разные культурные традиции. Табу, определяемые этическим катализатором, не позволяют человеку совершить определенный поступок «А» (речевой, в частности), даже если этот поступок находится в правовом поле и нейтрален в отношении рекомендаций норм этикета, а некоторые другие поступки «В», «С» и т.д. – позволяют совершить.
Таким образом, индивидуальным табу человека может быть поставлено в соответствие два множества: 1. поступков, на которые он этически способен; 2. поступков, на которые он этически не способен.
Понятно, что множество поведенческих сценариев, по поводу которых возможно моральное толкование, безусловно открыто, а на открытом множестве трудно устанавливаются количественные отношения.
Это означает, что с этической точки зрения люди фактически не могут быть сравнимы между собой по шкале больше/меньше. Кроме того, важно подчеркнуть, что эти множества (что показал анализ) преимущественно состоят из коммуникативных речевых сценариев, следовательно, мы, безусловно, имеем дело с лингвосоциальной проблематикой.
Правила этикета, включая речевой, в высшей степени национальны. Интересно рассмотрение русскоязычных примеров. Для достижения понимания с представителями других народов они должны быть выучены, как иностранный язык.
Сегодня происходит значительное изменение множества правил этикета в сторону расширения его границ за счет проникновения сниженных языковых элементов (вплоть до маргинальных): стеб, неполитесная ирония, брань и т.д. в отечественной прессе и каждодневном поведении в России.
В докладе рассматриваются примеры и причины их появления.
Зарецкая
Елена Наумовна – д. филол. н., профессор
зав. кафедрой социально-гуманитарных дисциплин
Академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ
* * *
Исаева Татьяна Ивановна (Москва)
[тезисы и название доклада отсутствует]
* * *
Никитина С.Е. (Москва)
Библия в конфессиональных культурах: типы текстов
Культура и религия русских конфессиональных групп традиционно относится к периферии не только русской культуры в целом, но и к периферии ее части – русской народной культуры. Исследователи после долгого – почти в столетие – перерыва снова взглянули на «отпавших» от центральной религиозной православной дороги России старообрядцев, а также на тех, кого раньше называли сектантами – духоборцев, молокан, хлыстов, скопцов, иудействующих – взглянули как на носителей уникальных культурных традиций, представляющих интерес для специалистов многих областей науки и искусства.
Остановимся на традиции усвоения и использования Библии. В старообрядческой среде Библия познается и усваивается сквозь призму текстов Отцов церкви или из богослужебных текстов, которые читаются или поются во время службы. Духоборцы вообще не признают Библию священной книгой, хотя переложений библейских текстов в их псалмах очень много. Сами же они считают, что псалмы, полученные ими от их вождей, и есть их истинная библия.
Для молокан Библия является главным, непосредственным и хорошо осознанным источником их религиозных знаний.
Прежде всего, Библия – главная книга богослужения, она обязательно лежит на столе, за которым сидят старцы – руководители общины, исполняющие главные служения. Тексты библейские имеют две основных формы реализации: они могут воспроизводиться и могут интерпретироваться. Можно предположить, что чтение Библии вслух («Божье слово – оно звуковое», говорят молокане) является эталонным видом воспроизведения библейского текста, а толкование текста – эталонным видом его интерпретации, однако это не совсем так. Любое устное чтение, где есть расстановка смысловых и эмоциональных акцентов (кроме детского чтения, где может отсутствовать понимание), является одновременно интерпретацией.
В воспроизведении и в интерпретации есть центр и периферия. Так, пение псалмов на слова библейских текстов можно считать певческой разновидностью воспроизведения Библии, однако оно содержит и в делении стихов текста на строфы, и в характере напева более очевидную, чем при чтении, интерпретационную составляющую, а поэтому находится на относительной периферии воспроизведения.
Что касается центра и периферии интерпретации, то толкование слова или фрагмента библейского текста, образующее самостоятельный текст, отдельное законченное высказывание, является ядром интерпретационных текстов в молоканской культуре, а упоминание библейского события в каком-либо другом тексте и для других целей можно отнести к периферийному пространству интерпретации.
Замечу, что в библеистике даже не упоминаются интерпретации русских народных протестантов, а между тем эти люди давали и продолжают давать оригинальные толкования библейских текстов. Так, я бы прибавила к многочисленным интерпретациям «Песни Песней», продолжающимся около 2000 лет, книгу «Толкование на Песнь Песней» молоканского богослова Н.М. Анфимова, опубликованную в Тифлисе в 1912 г. и переизданную в 2000 г. самими молоканами. Это толкование в пространстве молоканских интерпретаций находится в его центральной части. Библейские сюжеты и персонажи в молоканских песнях, упоминания их в качестве сравнений в молоканских заговорах – уже периферия интерпретации.
Безусловный интерес представляют молоканские беседы (проповеди), где обычно сочетается воспроизведение библейского текста в виде цитат и его толкование. Другим примером служат молоканские продолжающиеся издания, выходившие в начале 20-го века и выходящие сегодня, но очень малым тиражом. В них библейские темы занимают, пожалуй, основное место, хотя сами журналы пока остаются периферией молоканской жизни.
Никитина Серафима Евгеньевна – д. филол.н.
гл. науч. с. сектора прикладного языкознания ИЯ РАН; вед. науч. с. сектора живой традиционной культуры Российского научно-исследовательского института культурного и природного наследия имени Д. С. Лихачёва (Института Наследия).
* * *
С.К. Пожарицкая (Москва)
Что такое орфоэпия и как с ней бороться
Орфоэпия – это «Совокупность произносительных норм национального языка, обеспечивающая сохранение единообразия его звукового оформления» (ЛЭС: 351). Это определение (автор Л.А.Вербицкая) оставляет неясными следующие вопросы:
1. Возможно ли единообразие произношения и насколько оно в действительности необходимо? «Полтораста миллионов, рассеянные по колоссальной территории, не могут говорить одинаково, а писать должны одинаково» [Щерба: 56].
2. Сохранение единообразия – это консервация одного из практикуемых вариантов и, тем самым, попытка создать препятствие для естественного развития языка.
3. Что следует понимать под произношением («произносительные нормы»): позиционные варианты фонем? Фонемный состав слов? Место ударения? Интонация? Грамматические формы?
4. Кто и как определяет нормативность варианта (степень категоричности нормативной пометы)?
Орфоэпия – это практическая, прикладная дисциплина; свод правил пользования теми возможностями, которые даны системой языка.
Цель орфоэпических рекомендаций – дать обоснованный ответ на те конкретные вопросы (правильно/неправильно), которые возникают у говорящих в процессе речевого общения в связи с воспринимаемым на слух многообразием звучания одного и того же слова. Этим должен определяться состав и объем орфоэпических рекомендаций, представленных в кодифицирующих документах (словарях).
В связи с этим следует считать, что:
1. предметом орфоэпических рекомендаций не могут быть те элементы звукового строя языка, которые реализуются автоматически и не осознаются говорящими (фонетические в собственном смысле слова) – напр., иканье/эканье, ассмиляция по мягкости в консонантных кластерах, делабиализация [у], нейтрализация фонем <а>, <о>, <и> после твердых и др.
2. Из состава орфоэпических рекомендаций не могут быть исключены те нефонетические вопросы, которые реально существуют у говорящих, как, например:
2.1. особенности фонемного состава слов: [ч’]то/[ш]то, яи[ч]ница/яи[ш]ница, е[жж]у/е[ж’ж’]у, одино[к]ий/одино[к’]ий, умыл[са]/умыл[c’а] и др.;
2.2. место ударения в слове: скла́ды/склады́, вклю́чит/включи́т, на́лил/нали́л и др.;
2.3. некоторые грамматические формы: капает/каплет, езжай/поезжай, лазает/лазиет/лазит, их/ихний и др.
Эксперимент социолингвистического характера был проведен на филологическом факультете ВШЭ: студенты 2 курса спровоцировали в социальных сетях дискуссию на тему «Что вас бесит в речи других людей?» Ответы продемонстрировали поддержку рекомендуемых вариантов произношения и остро негативное отношение к «ненормативным» вариантам. При этом выяснилось следующее:
3. полностью отсутствует интерес к собственно фонетическим вопросам (позиционные изменения гласных и согласных звуков) – таких вариантов говорящие не замечают;
4. повышенное внимание вызывают проблемы ударения, в частности:
4.1. в первую очередь – звони́т/зво́нит. На самом деле, выделение (даже фетишизация) этого глагола в ряду однотипных, где ударение давно и безболезненно передвинулось на основу (дру́жит, ва́рит, бе́лит, со́лит и др.), не обосновано лингвистически;
4.2. перенос ударения на окончание им.п. мн.ч. мужского склонения (торты́, банты́, шарфы́), часто с заменой [ы] на [а] (договора́, блага́, блюда́, компьютера́);
4.3. ударение в компаративе красиве́е, противоречащее не слишком строгому грамматическому правилу, но, вероятно, обусловленное частотностью ударного варианта.
5. Среди грамматических форм в центре внимания – однокоренные приставочные глаголы одеть и надеть, хотя логически обоснованное предписание их употребления нарушается писателями по крайней мере с середины XIX века (Ф.М.Достоевский, А.П.Чехов) [НКРЯ].
6. Среди нескольких практикуемых в речи форм императива глаголов ехать и ездить негативное отношение вызвали только ехай и едь и не замечено более частотное [НКРЯ] ненормативное езжай, очевидно, принятое имплицитной нормой.
Основанием для орфоэпических рекомендаций не может быть ни интуиция говорящего, ни опора на традицию. Орфоэпические рекомендации должны основываться только на результатах квалифицированного социолингвистического исследования. Этим должна определяться и степень категоричности и характер помет в орфоэпических словарях.
Литература
Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990.
Национальный корпус русского языка (НКРЯ).
Щерба Л.В. Безграмотность и ее причины / Избранные работы по русскому языку. М. 1957.
Софья Константиновна Пожарицкая – к. филол. н.
доцент, кафедра русского языка МГУ им. М. В. Ломоносова
* * *
М.В. Поцяпун (Москва)
Подписи к сюжетным изразцам XVIII века
Изготовление и применение изразцов на Руси начало активно развиваться ещё с XV века, но именно XVIII век считают «золотой эпохой», расцветом изразцового искусства. Именно в это время достигают наибольшего разнообразия сюжетные мотивы, совершенствуются техники росписи.
В начале XVIII века при Петре I популярной становится роспись на голландский манер: на гладкой эмалированной поверхности писались жанровые сценки из обычной жизни в строгой, лаконичной цветовой палитре. От оригинальных голландских плиток они отличались только одним: наличием короткой, лаконичной подписи-комментария.
При более глубоком исследовании этой темы и сопоставлении сюжетных тем с эмблемами и геральдикой того времени обнаружилось, что некоторые сюжеты и подписи брались из книг по символике (Тесинг Я.; Копиевский И. «Символы и Емблемата/Symbola et Emblemata», 1705), из различных общеизвестных мифов и жизненных ситуаций. Все изразцы были объединены в группы и классифицированы по сюжетам: «бытовые сцены», «сюжеты о войне и победе», «животные и охота», «мифологические сюжеты». Однако, не смотря на обилие источников, доступных к пониманию и в наши дни, остались изразцы, сюжеты которых пока никак не были истолкованы. Они и вызывают наибольший интерес с точки зрения исследования, так как символика этих сюжетов (при том, что она раскладывается на легко интерпретируемые составные части) пока не вполне очевидным образом согласуется с подписью. Были ли это знаки тайных сообществ, понятные лишь посвящённым? Или же это всего лишь элементы давно утраченного мифа?
Да и вообще пока не слишком понятно, зачем мастера делали эти подписи и откуда они их брали. Ведь совершенно очевидно, что в то время у мастеров, пусть даже и работавших по столичным заказам, не было такой свободы в творчестве, чтобы снабжать сюжеты собственными мыслями. Зато можно утверждать, что они были по крайней мере в достаточной степени грамотны, чтобы суметь прочитать и истолковать символики из различных книг. Но говоря в общем, наличие этих подписей обнаруживает интересную черту: русские люди XVIII не представляли себе картинку без подписи, раз даже изображение цветов они сопровождают комментарием. Это не просто желание объяснить неясное для непосвящённых наблюдателей – это воспринималось как обязательная, естественная часть изображения, его продолжение.
Поцяпун Маргарита Валерьевна,
студент Института лингвистики РГГУ
* * *
О. Г. Ровнова (Москва)
«Повесть и житие» старообрядца из Южной Америки
как явление современной литературы
и памятник русского диалектного языка[1]
1. «Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева» написано старообрядцем часовенного согласия Д.Т. Зайцевым в 2009–2012 гг. в Аргентине. Это не «житие» в традиционном для литературоведения понимании одного из жанров христианской литературы, это повесть о жизни – светское произведение, но написанное человеком с религиозным сознанием, которое определяет многие изложенные в книге жизненные сюжеты, отношение к событиям, другим людям, самому себе. В выборе названия для своего труда, которое безусловно содержит аллюзию на известный жанр христианской литературы, сказывается знакомство автора-старообрядца не только с религиозными, но и светскими сочинениями.
В рукописной книге отражена история многих старообрядческих родов, история переселения из России в Китай и потом в Южную Америку, трудные первые годы жизни в Аргентине, сложные межличностные отношения в общинах, имеющие первопричиной оказавшиеся непримиримыми конфессиональные различия между двумя группами старообрядцев, их обычаи, повседневные заботы, внутрисемейный отношения, нравы, – и, конечно, в книге представлены разнообразные человеческие характеры. В центре повествования жизнь самого автора и его семьи, с подробным рассказом о приезде в Россию в апреле 2008 г., жизни сначала в Белгородской области, потом в Саяно-Шушенском заповеднике (Красноярский край) и возвращении обратно сентябре-октябре 2010 г.
2. «Повесть и житие» относится к литературе нон-фикшн, то есть к «невымышленной прозе», и представляет собой произведение «наивного письма». В кругу опубликованных произведений, написанных «простыми людьми», книга Д. Т. Зайцева занимает особое место. Она значительно превосходит их объемом письменного нарратива (35 авторских листов), эпическим охватом событий, количеством действующих лиц и масштабом дарования автора. Он незаурядная личность сам по себе и, одновременно, представитель особого старообрядческого мира с его собственной исторической судьбой. Он же – представитель почти исчезнувшего в современной русской деревне типа рассказчика, наделенного талантом к длительной монологической речи, построенной по законам словесного искусства и обладающей мощным эмоциональным воздействием на слушателя, и он же – талантливый писатель (единственный, которого на сегодняшний день дала старообрядческая среда Северной и Южной Америки). Наконец, книга Данилы Зайцева действительно написана «на испоконном языке неисковерканном» – русском диалектном языке старообрядцев-«синьцзянцев», который избежал воздействия литературного языка.
3. В жанровом отношении книга является сложным сплавом многих светских и христианских жанров древнерусской литературы. В ней есть черты летописи, бытовой и сатирической повести, хожения, плутовского романа, жития, проповеди, поучения, в текст включены духовный стих об Алексее, человеке Божьем, сказки, исторические анекдоты и др.
4. Книга отражает многие черты архаичного говора старообрядцев Южной Америки, как лингвистический источник она сопоставима по ценности с памятниками древнерусской и старорусской письменности, в том числе с новгородскими грамотами.
Ровнова Ольга Геннадьевна
к. филол. н., с.н.с. ИРЯ РАН,
* * *
Елена Степанян-Румянцева (Москва)
Проблема вúдения и его границ в романе Ф.М. Достоевского «Подросток»
Роман Достоевского может быть оценен с разных точек зрения как роман о границе и о способах ее перехода.
1. Прежде всего, роман построен как рассказ о становлении личности. Провокационно само название, ибо здесь повествование ведется от лица двадцатилетнего юноши, а не ребенка переходного возраста. Однако роман посвящен именно становлению и возрастанию, переходу от нравственно эмбрионального состояния к состоянию осознанного выбора позиции добра.
2. Роман написан в форме мемуаров Аркадия Долгорукого, героя-рассказчика, «перевоспитывающего» себя самим процессом записывания. С негодованием отвергая какие бы то ни было литературные «красоты», литературность вообще, «герой-автор» в то же время предполагает наличие взыскательного читателя своих воспоминаний, и в конце его получает: его «мемуары» в финале оценивает читатель, персонаж, до того не задействованный в романе, резко отличающийся по темпераменту и взглядам от самого Аркадия и потому дающий «тексту» Долгорукого неожиданную, и притом объективную оценку.
3. «Подросток» еще и роман социального перехода, вернее, социального «стояния на границе» Это произведение Достоевского можно интерпретировать как роман о сословиях русского пореформенного общества, о состоянии этих сословий в определенный исторический момент. Аркадий – незаконный сын помещика Версилова и номинальный сын крестьянина Долгорукого. В этом положении он оказывается наследником достояния « русского европейца» и достояния представителя «святой Руси», во многом исключающих друг друга.
4. Особенно важна для данного произведения Достоевского проблема видения, смотрения, вглядывания (соответствующие термины в тексте удивительно многочисленны). Визуальный контакт разрушает самые разнообразные – сословные, психологические и проч. – границы между людьми и играет особую роль во взаимоотношениях персонажей и их финальной консолидации. Неслучайно поэтому «Подросток» может быть назван «романом вúдения».
Степанян-Румянцева Елена Владимировна, к.ф.н.
профессор Государственной академии славянской культуры
редактор журнала "Русское искусство".
* * *
Я.Г. Шемякин (Москва)
Множественная идентичность социокультурного «пограничья». Основные характеристики
1. Понятие идентичности. Общая структура. Идентичность как «самость» и как «тождественность» (П. Рикёр).
2. Особенности проблематики идентичности в условиях социокультурного «пограничья». Самоидентификация в условиях «пограничных» ситуаций. «Пограничная» идентичность как множественная идентичность.
3. Проблема иерархии идентичностей. Сознательный и бессознательный уровни развертывания процесса самоидентификации. Идентичность как система взглядов и как жизненная практика. Роль и значение «предпосылочного» знания.
4. Структура идентичности и процесс самоидентификации в цивилизациях «пограничного» типа. Идентификация не с какой-либо одной из вошедших в контакт традиций, а с самим процессом их взаимодействия. Подобная направленность идентификационного вектора означает принятие идеи изменения собственной личности или общности, отождествление себя с «собой другим» («я сам – как другой» - по формуле П. Рикёра). Возможность быстрой смены идентичности в условиях повышенной проницаемости внутренних границ в культуре. Особенности процесса самоидентификации в рамках основных типов межкультурного взаимодействия (противостояние, симбиоз, синтез).
Я.Г. Шемякин – д.и.н.,
зав. Отделом научных энциклопедических изданий ИЛА РАН
* * *
О.Д. Шемякина (Москва)
Маргинальность как переизбыточность бытия в культуре барокко и маргинальность как неготовность бытия в культуре авангарда
[тезисы к докладу отсутствуют]
О.Д. Шемякина – к.и.н.,
сотрудник Археографической лаборатории Истфака МГУ
* * *
* *
*